Субботний отрывок из повести "Клинки в траве, озеро на закате"

Истоки, говорят, этот моб берет у Марики Вайд. В прошлый раз я постила фрагмент из "Тайн отеля "Уайтвуд", сегодня будет отрывок из "Клинков в траве, озера на закате". Сама повесть тут https://author.today/work/216303

В общих чертах: на маленькое княжество в Северном Причерноморье, вассальное по отношению к княжеству Феодоро, свалилась орда хана Шейбани, идущая на Дунай в ногайские земли. Князь Давид пытается заручиться помощью князя кыпчаков Арпада, послав к нему загадочного человека, который называет себя Охотником. Охотник в курсе всей политики региона и способен говорить с каждым на его языке, в буквальном и переносном смысле. Приблизительно 1300 год.

 Когда ордынские фуражиры заметили его, уходить было поздно, он и пытаться не стал. В том, чтобы догонять и окружать, монголам нет равных. Конец выйдет один, но вдобавок прокатят по земле на арканах, а удовольствие в том небольшое. Взять с него нечего, убить — только для забавы. Ордынцы охотники до таких забав, но это если у них другого дела нет, как не стали бы они стрелять по любой пролетевшей вороне. Могут и отпустить, если повезет.

Не повезло. Фуражиры были пусты и злы. Над ними самими висел ханский гнев, если они не обеспечат мясо людям и хоть какую траву лошадям. Орда идет быстро, потому что она орда. Она выжирает все на своем пути. Орда не ждет нового урожая.

— Охотник, говоришь? Пешком ходишь? Давно? Землю знаешь? Где вода, где люди, где пастбища?

За раздражающую привычку тыкать копьем в человека, который отвечает на ваши вопросы — причем на вашем же языке! — можно было возненавидеть всю эту культуру в целом, даже если бы она не причинила миру прочего зла.

— До ближайшего селения ходу сколько?

— Вашего или моего?

Могли бы счесть его дураком, но не повезло — догадались, что издевается. Разумеется их хода, конного.

— Три дня, если по местам, где есть вода.

Отвернулись, переговорили между собой. Снова ткнули копьем, толкнули к заводной лошади. Потом связали руки. К седлу тоже привязали, чтоб не баловал. Были грубы, но основательны. Охотник выжидал шанса, но его все не было, а рисковать он не хотел.

— Веди давай. Быстро, как можешь.

Ну он и повел, стараясь держаться безводных распадков, каменистых осыпей и соляных равнин, всякий раз находя то пустой колодец, то пересохшее русло, подтверждавшие, что вот не лжет же он насчет воды, вода была тут еще совсем недавно, но изменчивость мира не в руках человека, и кто-то тут проклят за зло. Когда они поняли, что с водой туго -- перестали его поить. Справедливости ради, они и сами почти не пили, всю воду оставляя лошадям. На третий день к вечеру ему обещали злую смерть. До тех пор убивать его было нельзя, хотя никто не запрещал бить. Ему хватило ума понимать, что убьют они его в любом случае: получат они свое или нет. Поэтому к вечеру последнего дня он привел их на берег реки. Воды тут было хоть отбавляй, и сперва они поили коней и восполняли запасы. Когда же дошло до грабежа деревни, фуражиры поняли, где был подвох.

— Мы тут уже были!

А там, где вы были, ничего уж нет. Ни фуража, ни людей, ни деревни. Развалины и печные трубы. И порубленные тела: в песке, в бурьяне. И ни одной жалкой курицы, ни зернышка в закромах. Все вымели, и уже все съели. И снова голодны.

— Воля ваша, я ж не бессмертный дух, чтобы видеть землю всю и в каждый ее миг. Откуда мне было знать. Еще куда-нибудь вести прикажете?

Больше всего хотелось им на месте его прикончить. Они уже почти начали, но…

—Почему вы думаете, что можете казнить меня вперед вашего хана?

Они не думали вообще. Но он кинул им возможность выставить его перед ханом причиной своей неудачи. Явись они с рассказами о том, как их предал местный проводник, их головы покатились бы в пыль. Уж чего-чего, а людей у хана полно, и чем больше их страх, тем шустрее они бегают. Но если они привезут виновника живым, хан выместит зло на нем. А ведь хан еще о чем другом расспросить его может, и подручные хана изобретательнее простых фуражиров.

Потому поехали до хана, и уж они позаботились довезти его живым. Даже пить давали.

Хан оказался толстым, и, видимо, давно уже не садился на коня. Сидел под шелковым балдахином, окруженный красивыми наложницами. Приближенные лебезили пред ним — аж воздух вокруг них трепетал. Такое достигается крайней показательной жестокостью. Фуражиры бросили свою добычу к ханским туфлям и, пользуясь тем, что отвлекли от себя внимание, отодвинулись и постарались раствориться в сумерках. Они эти сумерки нарочно за оградой выжидали.

— Скажите ему, что я великий хан Шейбани, владыка от моря и до моря. Все народы поклоняются мне.

За время путешествия в компании фуражиров Охотник многое узнал о «великом хане» и не стал дожидаться толмача.

—Истинный воин достоин носить имя Великого бога войны1, — сказал он учтиво.

Воцарилось молчание, хан поднял бровь.

— Вижу, ты можешь быть полезен, когда хочешь. Вопрос — кому ты хочешь быть полезен, и что ты за это хочешь. Так ты, говоришь, не знал? Откуда мне узнать, не лжешь ли ты? Когда умный человек лжет, от него может быть много вреда. 

Хан щелкнул жирными пальцами.

— Шамана сюда, живо. 

Сбегали за шаманом, пришел старик в белых одеждах, с вычерненными бровями, такой же трясущийся, как остальные. Хан указал ему на пленника:

— Выясни, что за птицу мы изловили, и будет ли прок. 

 Готовили его к допросу попросту, распяв на коновязи и под чутким присмотром шамана охаживая бичом так, чтоб от того не помер, но дух оставался на тоненькой обманчивой привязи, с надеждой оторваться и уйти свободным. Потом подняли из лужи крови и отволокли в шаманову юрту, привязали там за руки к столбу, полулежачим. Шаман выгнал всех любопытных прочь и устроился напротив, через огонь, окружив себя мисками с толчеными травами. 

 — Мой дух и твой дух пойдут вместе поговорить на воле, — сказал старик. — Но мой дух будет сильным, а твой — слабым. Он все про тебя расскажет. Дыши.

 Он бросил в огонь горсть порошка, и внутренность юрты налилась теплым золотом. Боль ушла, впиталась как кровь в землю. Легкость была такая, словно его вынесло наружу с дымом и подняло под облака. Ночь уходила на запад, а с востока уже разливалась персиковая заря, замешанная на надежде. Тени от облаков бежали по земле, а вместе с тенями бежали реки, бежали звери, перемещались люди — вся степь была как на ладони, такая узнаваемая, единым взглядом объятая. 

 Душа шамана парила рядом, он ощущал рядом взмахи ее мощных крыльев, и душа шамана с глубоким интересом и пониманием вглядывалась во все, что видела. В крепости, похожие на муравейники, в долины, укрытые за крепостями, в пути, пролегающие ущельями, и в заросли по окоему, в паутину дорог и в расположение водяных хранилищ. Шаман в его духовном воплощении был явно счастливее и свободнее, чем прикованный к ветхому и зависимому вместилищу собственной жизни на земле. Чувствовалось, что сейчас он там, где хотел быть. 

 Дух Охотника сделал круг, как гончий пес от полноты сил и упоения свободой, набрав полную грудь чистого воздуха. А потом сложил крылья и камнем рухнул вниз, кувыркаясь в потоках ветров до самой земли и сквозь нее, словно проваливался в нору, пугая робкую мышь, скользя наперегонки с золотистой змеей... оставляя позади предупреждающий крик брошенного в одиночестве шамана...

 Охотник еще не до конца понимал, в каком он остался мире, когда хан призвал своего шамана к ответу. 

 — Это очень сильный шаман, — сказал старик, пуская дым из трубки и не глядя в сторону человека, чью судьбу он решал. — Он от плоти плоть здешней земли, они едиными жилами пронизаны, на одних костях нарощены, одними ветрами дышат. Здесь все, что он знает и любит. Но пользы от него не будет. Тебе нечего ему дать.

 Хан издал презрительное «пфе».

 — Я с царских спин на коней садился. Я царских дочерей даже в жены не брал. Нет здесь силы выше моей. Если он кому-то служит, я могу дать дороже. Если он служит не мне, я могу спросить строже.

 — Посмотри на него, — сказал на это шаман. — Ему все равно. Но убивать его нельзя.

 — Это еще с чего бы?

— Хочешь, чтобы на твоем пути высохли реки? Чтобы твои стада выжрали траву с землей и корнями? Хочешь дышать трупным зловонием над своими людьми и лошадьми? Ты черные смерчи в этих краях видел? Спроси своих фуражиров, почему они побоялись сами его убить. Степь сильнее любого из нас, степь сильнее всех нас. Если степь восстанет против нас, мы не дойдем, куда шли, и не вернемся назад. Демонов злить нельзя. Во имя любви Тенгри2 этот человек должен быть жив, когда мы его оставим.

 — А! — воскликнул тогда хан. — Ну эта задача разрешима. Отдадим его степи, раз уж они едины, пусть прорастет травой.

 Он повернулся и ушел, довольный сомнительным изяществом своего решения. Шаман курил свою трубку и не смотрел ему вослед. На склоне лет все это он мечтал сказать про себя.

 

1 Тэмуджин/Тэмусин (как вариант) — имя Чингисхана.  

 

2 Верховное божество монголов домусульманского периода, бог неба.

И немного картинок с Охотником