Мордор

Между Знаменским и Горагорском случился короткий промежуток на охрану дороги и СОБР-овского блокпоста. Два расчета отправили к старому-доброму Коколину во второй батальон оперативного назначения. Рота, правда, оказалась шестая, но половину знал еще по первому Дагу и Первомайке. Так все и казалось неплохим, пока нам не показали позицию. 

От самой роты до нашего взгорка над дорогой – метров семьсот-восемьсот кочек с колючкой, нехилая канава в полтора роста и непонятного назначения труба через нее, и все. Не хочешь идти по трубе – обходи полтора кэмэ до дороги, к СОБРу и иди от них. Сразу за дорогой, напротив нашего холма, еще несколько его братцев, высоких, смахивающих на предгорья. И за ними, полыхая ночью рыжим, горит чертов не тухнущий факел нефтепровода. 

Нефть тут мягко булькала где-то прямо под ногами. Желе серо-черного пластилина, наваленное в овражке, горело будь здоров и осталось только понять – как же его использовать. Понимание пришло быстро, с первым ночным снегом. 

Весь день мы укреплялись. Рыли, долбили, махали лопатами, киркой и ломом. Даже пришлось идти к Расулу и брать их кирку, склон холма, зуб даю, состоял из камня процентов на сорок, если не пятьдесят. А Саша Селецкий, наш командир, вдруг решил проявить военную мысль и нашёл причину сразу для двух позиций. Вот и укреплялись.

Укрепились... укрепились до спины, плачущей горючими слезами после клятых двух позиций и орудийных погребов. Вечер накатил как-то неожиданно, осталось только свить гнезда, скрепляя попарно имеющиеся плащ-палатки. Сил ни на что другое не хватало, а спать хотелось неимоверно. Ночью похолодало сурово, мороз пробирал от ушей до жопы даже стоя. Ученые опытом и Дагом мы затащили под навесы по два гранатных ящика, накидали матрацев и кое-как дремали. Плащ-палатки рвало ветром, они держались, как и мы на постах и, отстояв свое, полезли в старенькие и насквозь вшивые спальники. А Лифа, оставшись под утром один, заснул. Чертова рябая сволочь.

Снег засыпал все вокруг и нас с Колей. Сашка, клюя носом в окопчике, смахивал на замерзшую ворону. Помню, как отплевавшись от холодного крошева, растаявшего только на носу и губах, сел, понимая, что дико зол. Коля злился не меньше. И мы не нашли ничего умнее, чем покрыть матом друг друга и переебать… тоже друг другу. Я сапогом, Колька своим "семьдесят четвертым". А Лифа? А Лифа был тупо подонком, да и ляд с ним. С Колей мы помирились в процессе поиска "чего б пожрать". Но то не суть. Ночь вернула недавно забытое в Ставрополье и… верно, вы угадали, наш орудийный ящик снова расчехлился, а лопаты с кирками летали как волшебные. Благо, рота, явно поржав на четырьмя «усилителями» из дивизиона, отправила к нам бэтэр. Теперь уже усиляли нас и стратегически важный выступ над дорогой. 

Землянку мы закончили за два дня. Отыскали в овраге брошенный молочный бидон, вырубив дырку под трубу. Саму трубу нашли в найденном еще дальше строительном вагончике, позаимствовав оттуда же наполовину сгнившие доски с пола, три металлических кроватных сетки и, неожиданно целый, ковер. Тот самый, с невнятным узором и родом из СССР. На дальнюю от печки стенку. А, да… Расул, помогавший вместе со Злым рыть нашу нору, отыскал у дороги несколько кусков полиэтилена. На фига? Не на фига, а перекрыть крышу перед засыпкой земли поверх всех срубленных кустов в округе. 

В общем – стоять нам тут выпало еще полторы недели и эти десять дней так и рвались пройти в относительном покое, уюте и тепле. Осталось только решить вопрос в теплом, должным родиться в бело-алюминиевом бидоне, ждущим чего-то горючего.

Лифа решил попробовать желе, то самое серо-черное и пахнущее выдохшейся солярой, растекшееся в овраге детскими жидкими пропердольками. Желе пыхтело, шкворчало и даже дымилось, пока Жолобов, стрелок с бэтэра, не принес с роты бензин. После него эта дрянь не просто горела, фига… Наш бидон стал, натурально, малиновым, а землянка прогрелась за час с небольшим. В общем, все складывалось нехерово, на пост предстояло идти часа через четыре, и мне вступило сходить в гости к Жолобову. 

Фишка простая – Жолобов, призыв два-девяносто семь, был земой. И чего-то там мне подмигивал напоследок. Ну, так оно и оказалось, в количестве ровно двух «Наших марок», плотно набитых уже совсем не табаком. И…

За спиной лязгнул люк, оставляя Жолобова внутри своего стального гроба. А я вышел. Встал, оглянулся, вздохнул и погрузился в царившую вокруг страшно-сказочную ночь.

Чернильная тьма, хоть глаз выколи.

Воющий волками ветер. 

Рыжеющий факел слева, разрывающий ночь. 

И тут мне все стало ясно. Я не я. Я Фродо, и я в Мордоре, мама, роди меня обратно.

- Коля-а-а… Коля-а-а…

Сколько я ухал филином, зазывая своего уральского Гендальфа прийти и спасти мою заблудшую душу – хрен его знает, товарищ майор. Но он пришел, сплюнул, отвел в землянку и даже не стал будить ночью. 

И, да – утром мне было перед ним стыдно. Выручил, ничего не скажешь. Вот такой он, простой и надежный уральский Колька, да.