Рандомный фрагмент из книги "Чэч: Становление бродяги"

Первым меня, выбежавшего из ложбинки, заметил Миклуш. Как мне потом рассказывали, пацан, как нас проводил в рейд, так и остался стоять на стене, вглядываясь в долину. Хуторской малышне, принявшей по началу это за очередное развлечение, стояние на стене скоро наскучило. Но, как они не звали с собой нового приятеля, Миклуш остался на месте. Последними, кстати, ушли близняшки. А пацан ждал нашего возвращения – он же слово дал.

            Увидев меня одного, да ещё бегущего в сторону хутора, Миклуш переполошился. Крикнув гоблинам о моём возвращении, он стремглав слетел со стены и бросился на сеновал. Не прошло и минуты, как он выскочил обратно и кубарем слетел по лестнице, но уже со взведённым арбалетом в руках. И помчался к воротам, где потребовал открыть калитку. Но кто послушается десятилетнего пацана? Тогда Миклуш достал из колчана стрелу и, положив её на арбалетное ложе, ледяным голосом пообещал, что засадит её в гоблинское лягушачье брюхо, а второго приласкает молнией. Он это может, у него и умение такое есть. И вот тут гоблины, хоть и были намного старше, реально испугались. То ли ледяного спокойствия обычно несвойственного детям, то ли бушующего в глазах мальчугана пламени безумия.

            Калитку приоткрыли. Ужом прошмыгнув в щель, пацан отбежал чуть в сторону, чтобы не мешаться, если ворота откроются. И, встав на одно колено, изготовился к стрельбе, целясь куда-то за мою спину. Прикрывал. Опустил арбалет только тогда, когда услышал мой крик:

            – Миклуш, всё хорошо! Всё живы! Иван с Агеечем остались там, добычу стерегут!

            Убрав болт в колчан, он спустил тетиву и со всех ног бросился мне навстречу. Присев, я обнял мальчишку.

            – Я… я… – уткнувшись мне в плечо, пацан стирал кулаком предательские слёзы. – Я…

            – Всё, хорошо, Миклуш, всё хорошо. 

            Мальчишка, наконец, собрался с духом:

            – Я нарушил твой приказ, бугор. Взял арбалет. Готов понести наказание.

            Ох уж этот Иван со своей муштрой, делает из пацана ещё одного вояку. Но ни полусотнику, ни тем более Миклушу я о своих мыслях ничего не скажу.