Субботнее проветривание сундуков

Баронесса подошла тихо и некоторое время наблюдала за этим с первого взгляда суматошным движением. Заметив хозяйку, Барт низко поклонился:

 — Чего желает, ваша милость?

 — Да ничего такого, просто любуюсь, — усмехнулась Тея, — а магистр Брайс еще утверждал что хаос нельзя упорядочить. У него просто не было такого управителя. 

 — Так осмелюсь сказать, что барон Рэдрик, умеет упорядочить, мне только распоряжения отдавать остается.

 Тея кивнула головой:

 — Вот и продолжайте с бароном в том же духе. А мне бы Юцьку, займусь женскими делами, сундук от моли перетряхну, а то крышку открыла, а оттуда...

 — Сундук от моли?! — на лице Барта было такое неподдельное изумление.

 — Ну, да, — ничуть не смутившись, ответила баронесса, — не у мужчин же под ногами путаться.

 — Ну, да! — неподумавши подвердил управляющий, но спохватился, поймал за ухо пробегавшего мимо с пустыми руками паренька, — сейчас будет исполнено!

 — В башню ко мне отправь, — усмехнулась баронесса.

***

 Про моль баронесса наговаривала. Юцька была девицей хозяйственной. В сундуках водилось много чего другого, большей частью бесполезного и сохраненного на всякий случай, что хозяйка, иногда пребывая в тоске-печали, грозилась выбросить. Тогда Юцька, спасая хозяйское добро, прятала неугодные вещи в укромные места. Юцьке вся эта шелково-пестрая куча была не к чему, но раз ведь можно такую красоту взять и спалить, как во время одного из «припадков» велела хозяйка?! 

 — Ну, признавайся, куда в этот раз дела арранский хлам. Ведь не сожгла ж, — баронесса на коленях стояла перед одним из сундуков и пыталась нащупать что-то в бездонной глубине.

 — Не припасешь, в черный день не возьмешь. Ажбы бабця говорит, — угрюмо сказала Юцька.

 — Значит, припасла, — баронесса вытащила из сундука сверток, — надеюсь, твоя мудрая бабка еще жива, нужна она мне.

 — Жива, — не зная чего ожидать от хозяйки, Юцька постаралась изобразить поклон.

 — Оставь это! — баронесса была не любительница поклонов и другой лести. Она осторожно размотала шелковую ткань и накинула ее поверх открытой крышки — на синем фоне блеснули звезды и волнистые линии. В руках у баронессы остались потрепанные ножны. Она поднялась, потянула за рукоять и извлекла на свет меч, покрутила его — синеватые отблески мерцали в глубине темного металла. Юцька отступила.

 — Так где все эти тряпки? — баронесса вбросила меч в ножны и аккуратно свернула звездный стяг. — Черный день уже на пороге. Пора примерить новое платье — лучшее лекарство от всех напастей для женщины. И бабка где?

 — Айноды ж йим быть, — шмыгнула Юцька и повела хозяйку по лестницам в темноту низкой людской части замка.

 Бабка жила в каморке под лестницей и страдала бессонницей, которую заговаривала вязанием. Та, впрочем, заговорам не поддавалась, судя по длине связанного. Искривленные подагрой пальцы казалось на ощупь перебирали петли.

 — Пусть будет благословлен каждый твой день, Самида!

 — И твой уж пусть. Откуда знаешь мое имя? — глаза у старухи были ясные, зеленоватые, как хризолит. Баронесса покосилась на Юцьку, которая потянула ведро из-под лежанки, чтобы убрать подальше от хозяйских глаз и носа. Когда Юцька ушла, Тея ответила:

 — Так знакомы давно. Совет нужен.

 Старуха отложила свое вязание, подняла каганок и вгляделась в лицо баронессы:

 — А... это ты, моя кхадина. Совет? Какой?

 — Про закон Гарва. Правда ли, что может единственная дочь быть суфият?

 — Так а кому ж и быть, ежели сыновей нет?! Это что ж в чужие лапы семейное добро отдавать? Суфият не владелица, а опекун, пока не родит внука, тогда ему и перейдет все. Но об этом лишь кровные всадники помнят.

 — Вот и хорошо, что только они, — усмехнулась Тея. — А как суфият назначают? Бумаги какие-то?

 — Бумаги — кто их читать-то умеет, да и горят они быстро. Слово отца, его бог и люди слышат.

 — А кто не слышал?

 — Его беда. Пусть у свидетелей или у покойника спрашивает, — старуха улыбнулась лукаво, — ох, и по скользкой горной тропке ты решила пойти, лиса! Ну, да я слово слышала, будь спокойна, моя кхадина.

 — Одно могу, Самида, следы путать, по тонкому льду идти, авось охотников не выдержит. Три дня надо продержаться. Платье для суфият подобрать поможешь?

 — Платье и лошадь тоже. Только вот кто сопроваждать тебя станет?

 — Сама поеду, — решительно сказала Тея.

 — Не гоже, — покачала головой старуха. — Должна быть достойная старая женщина, тоже из кровных.

 — Да где ж взять? — тоскливо спросила Тея.

 — А я на что? Еще одну службу успею сослужить тебе и Шиону, моя кхадина.

 Когда Юцька вернулась, яркие шелка уже выплеснулись из сундука и заполонили маленькую каморку, как приливные волны пещеру в скалах.

 Сталь свистит пластая воздух, скрипит натыкаясь на преграду, хрипло кричит, тот в чьей руке зажата сталь. Сталь не согнуть. А шелк тих, едва уловимо шелестит, извивается под малейшим дуновением ветерка. Только в шелковую петлю можно поймать занесенную для удара руку, опутать шелковым шорохом слов, затупить стальную кромку.

 Когда все было отобрано и кое-что на скорую руку залатано и подгноно, Тея сказала:

 — Еще одно женское дело сделать надо, Юцька. Ни один мужчина тут не согласится спустить шионский флаг. Благо, что все заняты. Вот ты и пойдешь в башню, спустишь флаг, а вместо него прикрепишь вот это, — она протянула звездный сверток, — только поднимать пока не станешь. Будешь внимательно смотреть. И оденься потеплей. Ждать придется долго. Арранцы обстоятельны, я их знаю. Рано утром пройдут через ущелье, потом лагерь разобьют, дадут нам полюбоваться на всю их мощь. Осадные машины начнут собирать, чтобы уж окончательно устрашились. А потом отправят переговорщиков. Ты с башни заметишь ­— небольшой конный отряд с охряным кречетом на флаге. И тут уж не оплошай — поднимай наши звезды. Как любит говорить Атторон — най их тайх трафить! А там посмотрим.

 Самида ехидно хмыкнула, Юцька кивнула, а Тея ухмыльнулась своей колючей улыбкой.