Жизнь персонажа в иллюстрациях
Автор: Александр НетылевПрисоединяюсь к флэшмобу от Хелен Визард (https://author.today/post/511544). Сперва хотел посетовать, что у меня иллюстраций, отражающих конкретные сцены, раз-два и обчелся... Но неожиданно оказалось, что на Килиана их вполне хватит.
Помимо сгенерированного самостоятельно с помощью нейросетей, использованы иллюстрации от Dana Chaos и Daria Sogrina-Druc.
Итак...
Молодой бастард понимал, что он балансирует на грани опасной ереси. Если в Иллирии или Пиерии маги пользовались почетом, то как раз в Идаволле их винили в разрушении мира. Не сказать чтобы незаслуженно.
Но все же, Килиан полагал, что польза окупает риск. Ведь не вся магия опасна. Нужно просто дать в руки обществу лишь то, что оно сможет употребить на пользу себе, но не во вред. То же, что действительно может представлять опасность, держать в секрете, под надзором умных и достойных людей, способных своим знанием грамотно распорядиться.
Ему было шестнадцать лет.
— Я кое-что нашел, — пропуская фазу приветствий, воскликнул ученый, — Смотри!
Подумав об одной из сравнительно поздних книг, написанных уже после Заката, он заставил ее проявиться в субреальности своего сознания. Уже раскрытой на нужной странице. За прошедшие годы его навыки в управлении миром своего сознания серьезно возросли, и это не составило ему особого труда.
— Ты упоминала город, рядом с которым построена твоя тюрьма. Гмундн. Так вот, в текстах, описывающих Возрождение цивилизации, я встретил это название!
Ильмадика посмотрела на него неверящим взглядом, и сердце юноши забилось чаще.
— Ты хочешь сказать...
— Да! Я знаю, где искать информацию о нем! Найдя его, я смогу освободить тебя!
Продолжить мысль ему не дали. Мгновенно переместившись, Владычица страстно поцеловала его в губы.
Как-то так сложилось, что Килиан никогда не задумывался, как целуются боги. И если бы кто-то попросил его описать это — хоть до того, хоть после, — едва ли его красноречия хватило бы на что-то большее, чем «Ну, наверное, божественно».
Поцелуй Ильмадики этому описанию вполне отвечал. Стоило ее губам коснуться его, как он ощутил себя особенным, избранным, — и это ощущение целебным бальзамом ложилось на израненную душу бастарда.
По крайней мере, тогда он видел это так.
Когда она вновь дотронулась до него, тело Килиана охватило насыщенное фиолетовое сияние. Как будто огонь сжигал его плоть; но при этом этот огонь не обжигал. Скорее приятно щекотал.
Постепенно это ощущение щекотки становилось сильнее и уже причиняло определенный дискомфорт. Но Килиан не жаловался и не дергался. Владычица Ильмадика оделила его своим даром, и это само по себе было поводом для подлинного счастья.
Минуту спустя чародей почувствовал боль. Боль во всем теле, как будто в него вонзили миллиарды мельчайших иголок. Он закричал, но мгновением позже боль исчезла, сменившись невероятным наслаждением. Наслаждением, которого он не испытывал никогда в жизни; похожим на сексуальный экстаз, но в сотни, в тысячи раз сильнее.
Оно тоже продлилось считанные секунды, сменившись яростным воодушевлением, подобным величайшей из битв. Мощнейший выплеск адреналина. Когда лишь полоса стали отделяет тебя от смерти. Лишь полоса стали и собственное мастерство. Это было ощущение, по-настоящему кружащее голову. Одновременно прекрасное и пугающее.
Снова боль. Снова щекотка. Снова наслаждение. Снова воодушевление. И снова. И снова. И снова. Ощущения сменялись все быстрее, и Килиан уже просто не успевал их отслеживать. Его мозг не понимал, как ему реагировать на них, они перемешивались, подобно молекулам в зарождающейся звезде. В какой-то момент смена ощущений стала странным образом складываться в слова:
«Люби меня. Думай обо мне. Служи мне»
Ученый не слышал этих слов ушами: казалось, он слышал их всем телом. Каждая клеточка, изменяясь, говорила ему это. Говорила на языке ощущений, древнейшем из всех языков.
«Желай меня. Восхищайся мной. Подчиняйся мне»
Эти слова не подавляли его мыслей. Лишь вскрывали то, что Килиан чувствовал в себе с того самого момента, как впервые увидел её — тогда, в лаборатории. Так есть ли смысл отрицать то, что уже давно часть тебя? Есть ли смысл бороться с собственной рукой или с собственными глазами?
«Будь частью меня. Будь моим продолжением. Будь мною»
Меч уже был у него в руках. Сделав шаг вперед, гвардеец ударил. Быстро, с минимальным замахом, целясь в горло богини. Ограниченная дверями лифта, она не могла отпрыгнуть назад и не успевала воспользоваться заклинаниями.
Однако на пути Тэрла вдруг оказался Килиан. Ученый переместился с такой скоростью, что казалось, он телепортировался. Его кулак врезался в грудь воина, отбрасывая его метра на три назад и опрокидывая навзничь.
Лана замерла, ошарашенно глядя на друга... Бывшего друга. За мгновение до атаки он разительно изменился. Его уши заострились, как у мифических эльфов. Кожа приобрела эбонитово-черный оттенок и стала даже на вид крепкой, как литая резина. Исчезла легкая сутулость книжника, плечи расправились во всю, как выяснилось, не такую уж маленькую ширину. В глазах загорелись два фиолетовых огня, напоминавших кошачьи искры. Рост и вес на вид не изменились, но тело вдруг стало более изящным, а мускулы выраженными, как при целенаправленной «сушке».
А главным, что изменилось, была пластика движений. Невероятно плавная и отточенная; ею хотелось любоваться, как грацией пантеры. Да. Именно пантеру больше всего напоминал сейчас ученый. Ну, или иного крупного хищника из семейства кошачьих.
— Никто. Не тронет. Ильмадику, — голос юноши, и без того довольно низкий, окончательно превратился в классический, бархатистый, оперный баритон.
И хотя Лана всегда любила такие голоса, это изменение окончательно утвердило её в печальном выводе. Килиана Реммена, её хорошего, близкого друга, больше нет. А может, никогда не существовало. Есть лишь адепт Ильмадики.
— Я не знала, что ты умеешь танцевать вальс, — заметила Лана, кружась в его объятиях.
— Ну, это было в программе Университета, — хмыкнул в ответ ученый, ненавязчиво задавая направление движения, — По крайней мере, теория.
Лана представила Кили, в тишине библиотеки упорно заучивающего по книгам танцевальные па, и почему-то от этой картины ей стало как-то чересчур весело.
— А чего еще я о тебе не знаю? — лукаво прищурилась она, отстраняясь от партнера и делая полный оборот.
— Очень многого, — серьезно ответил маг, вновь привлекая ее к себе, — Но не настолько, как я о тебе.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Лана, которой от огонька страсти в его глазах вдруг стало страшновато.
— Ты у нас — бесконечный омут загадок.
Не сказать чтобы она прямо растаяла от такого комплимента. В общем-то, влечения мага по-прежнему пугало ее. Но как-то незаметно исчезли, отступили за грань восприятия все мысли о том, что же о ней думают. Казалось, не стало ни взглядов солдат Идаволла на молодую рабыню, ни пугающей бездвижности легионеров, ни осуждения в глазах иллирийцев. Ни даже затмевавшей их другой танцующей пары — безупречного Амброуса в роскошном дымчатом камзоле и божественной Ильмадики в изумительном облегающем платье из винно-красного шелка.
Все куда-то исчезло. Казалось, они с Килианом остались наедине. А наедине, — вдруг поняла Лана, — он никогда не считал её рабыней.
«Мне не нужны Владыки. Мне нужно лишь делать то, что я считаю правильным. Я считал правильным высказаться против рабства. Но я промолчал. Я считал правильным спасти Хади. Но я промолчал. Я считал правильным не допустить бессмысленной войны за веру. И тогда я снова промолчал. Но сейчас я знаю, что будет правильным и как мне следует поступить.»
«Я не позволю причинить вред Лане».
Отчаянный женский крик заставил его ускориться еще больше. Стражники у камеры даже не успели понять, что произошло. А уж увидев навалившегося на девушку Йоргиса, Килиан и вовсе ощутил приближение неконтролируемой трансформации.
«Забавно. Я ненавидел их. Амброуса, Йоргиса, Эрвин. Я ненавидел их, потому что ты того хотела. Я верил, что все зло, что мы несем, исходит от них, а ты — жертва, которую понимаю лишь я. Каждый из нас верил, что понимает тебя только он. Но только это тоже ложь. Мы все были лишь рабами. Рабами, которых ты использовала, чтобы контролировать других рабов.»
Удар. Ранение. Негодующий крик Йоргиса. Жесткие слова. Так. Нет времени драться. Нужно вспомнить начальный план.
— Скажи, — снова подала голос Лана, — Когда ты снова и снова приглашаешь меня к себе... Неужели ты не думаешь о последствиях? Ты не думаешь, что подставишь не только себя, но и других людей? И что если стоит выбор между одним человеком и сотнями, всегда нужно выбирать сотни?
Килиан покачал головой:
— Я не собираюсь выбирать. Больше не собираюсь. Я буду заботиться о своих людях. Я сделаю баронство Реммен процветающим. Я очищу Земли Порчи и уничтожу Орден Ильмадики. Но также я буду заботиться и о тебе, Лана, так или иначе. Я клянусь тебе: даже если весь мир обернется против тебя, я буду с тобой. Если весь мир обернется против тебя... то тем хуже для мира.
Девушка поморщилась:
— Не надо, Кили. Не надо давать необдуманных клятв. Мир слышит их, и поверь, у него достаточно способов заставить тебя пожалеть о своей импульсивности.
— У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, — ответил мужчина, — И достаточно времени, чтобы понять, что на самом деле важно для меня.
В этот момент они были так близко... Казалось, ее губы манили сократить последние остатки дистанции. В тот момент как никогда хотелось ему наплевать на то, что на них смотрят, и поцеловать её, — впервые в жизни поцеловать по-настоящему.
И тут танец закончился. Отзвучали последние аккорды, и музыка прекратилась. Лана неловко отстранилась, борясь с желанием отвести взгляд.
Они оба знали, что это значит. Вот-вот должна была начаться новая мелодия, новый танец. И если они не хотели бросить тень на репутацию Ланы, то этот танец каждый из них должен был танцевать с кем-то другим.
Не более одного танца. Для не связанных друг с другом людей это предел.
А они теперь именно таковы.
Увидела она и вождя восставших — Килиана Реммена. В обличье черного демона адепт убивал одного за другим её солдат, с невероятной скоростью размахивая двумя шпагами, с которых срывались разряды молний.
Подступая к её сыну.
Вдруг отступила куда-то на грань восприятия боль в ушибленном теле. Исчез куда-то страх за свою жизнь, подавленный неистребимым, первобытным инстинктом матери, чьему ребенку угрожает смерть.
— Хватай Тедди и телепортируйся! — крикнула Лейла Венсану.
А сама вдруг подхватила шпагу одного из убитых телохранителей. Никогда в жизни леди Леинара не обучалась фехтованию, но сейчас ярость с лихвой заменяла ей технику. Разъяренной фурией накинулась она на вождя восставших, обрушивая на него град быстрых, беспорядочных ударов. Ошеломленный её натиском, в первый момент он даже подался назад, и никакие демонические силы, никакое колдовство не помогли ему.
Краем глаза Лейла заметила фиолетовую вспышку телепорта, отозвавшуюся радостью в её сердце. Значит, её самоубийственный порыв принес свои плоды.
Значит, Тедди был спасен.
А в следующее мгновение, приняв её удар на парирование, Реммен выбил шпагу из её рук. Отброшенная назад, Лейла наткнулась спиной на каменную стену.
И ощутила железную хватку черного демона на своем горле.
— Вот вы и попались, Ваше Величество, — усмехнулся вождь восставших.
Фиолетовые глаза демона гипнотизировали, как взгляд удава на кролика. Лейла могла лишь беспомощно трепыхаться; что-то внутри неё призывало к покорности. Она не могла дотянуться до кинжала невинности под подолом, а удар коленом лишь бесполезно скользнул по доспеху.
Все, на что её хватило, это встретить фиолетовый взгляд чудовища — и совершенно не изящно плюнуть ему в лицо.
После чего наступила тьма.
В последний раз окинув взглядом собравшуюся толпу, ученый начал вещать. И колдовство Владык придавало его словам особое звучание, отдававшееся в самых сердцах людей.
Подчиняя их себе.
— Я — Килиан Реммен. Сын Ванессы Реммен и Герцога Леандра Идаволльского. Единственный наследник Герцога, имеющий право на престол после того, как мой брат Амброус стал рабом Владык. Я — ваш истинный правитель!
И по мановению руки его сторонники в толпе отозвались приветственными криками. Если кто-то и хотел возразить, то его голос потонул в общем хоре восхвалений.
Толпа глупа. Управлять ей легко.
Управлять ей легко, когда у тебя есть власть.
Казалось, что это не ученый и чародейка кружатся в страстном танце, — а два ярких огня рвутся навстречу друг другу, стремясь переплестись между собой. Как будто две пылающих души рвались оставить позади оковы смертных тел.
Оковы долга и войны.
Бились в унисон два сердца. Горячим прикосновением обжигала его ладонь её спину — и сама обжигалась об её собственный жар. Об огонь, что давно загнали в клетку, — но который все равно оставался внутри.
И который он чувствовал, бессознательно чувствовал с того самого вечера, когда она пришла к нему после стычки на пути из Патры. Именно тогда они впервые почувствовали друг друга.
Но лишь теперь ощущали это в полной мере.
Они танцевали. И пламя их душ танцевало вместе с ними. В вихре незримого пламени кружились Килиан и Лана, — и казалось, ничто на свете не существовало, кроме них двоих.
Так удивительно ли то, что на какие-то минуты спали все оковы и барьеры? Странно ли, что без малейших сомнений на последних аккордах мелодии Килиан вдруг накрыл её губы своими?
И Лана ответила — в первый раз она в полной мере ответила на его поцелуй. Со всей дремавшей в ней страстью, со всем своим жаром, как будто сжигавшим её вечные сомнения и страхи.
Она отвечала на поцелуй, — как будто это был последний поцелуй в жизни.
Как будто для кого-то из них сегодня жизнь должна была закончиться.
— Я не хочу ни о чем сожалеть, — прошептал Килиан.
Фраза вышла сумбурной. Возможно, не вполне осмысленной. Но странным образом Лана её поняла.
А может, просто поняла его.
Так странно ли, что уже не обращая внимания на ждавшие их две делегации, ученый и чародейка перебрались в гостевые покои? Туда, где не было никого кроме них?
Туда, где никто не мог ни помешать им, ни их осудить.
Килиан продолжал целовать Лану, уже не сдерживаясь в своей страсти. С её губ он плавно спустился к шее, и еле слышно она застонала. Он целовал её плечи и грудь, чувствуя, как убыстряется её дыхание. Чувствуя, как пламя их сердец торопится слиться воедино. Торопливо, почти неосознанно его руки стали развязывать шнуровку её платья.
Когда же платье упало к её ногам, он вновь целовал её в губы. Страстно, неистово, будто в последний раз. И она отвечала на этот поцелуй.
Будто в последний раз.
— Ты думаешь, что отличаешься от меня? — спросил Властелин Хаоса, — Ты думаешь, как только этот клинок поразит тебя, ты получишь что-то помимо плевков на могилу? Отверженный, бастард, слуга, забывший свое место. Вот кем ты останешься в веках. Как только ты проиграешь, сама твоя сущность обратится в пустоту.
Усмехнувшись, Килиан отвернулся.
— Я не верю тебе, Эланд. И знаешь, почему?
— Потому что ты наивен, — предположил древний бог, — Потому что в тебе живет глупая вера в справедливость мира. Мира, который вознаградит тебя за твои принципы и накажет твоих обидчиков по справедливости. Но так не бывает. В этом мире есть лишь одна справедливость. Сильный попирает слабого, а слабый стенает под пятой сильного.
Килиан улыбался. Речь Властелина Хаоса уже не трогала его.
— Нет, Эланд. Не поэтому. Просто я ученый. А ученые, если ты вдруг не знал, не принимают на веру ничего. Может быть, ты прав, и этот шаг обратит меня в пустоту. А может быть, прав я, и только сделав его, я действительно стану самим собой. А способ проверить свои теории мы знаем лишь один. Эксперимент.
И с этими словами он переступил порог.
И в реальном мире лезвие клинка пронзило его тело.
