Субботний отрывок

Кити попыталась натянуть плед повыше, но оголились ноги. Она недовольно заворочалась на неудобном кресле, пытаясь понять, куда пристроить голову, чтобы разгрузить затекшее запястье. Раньше мерзла шея, теперь ноги мерзли. Голова гудела, у Кити в полете вообще часто болела голова. Сон ее был поверхностен и чуток. Тревожен. Даже не сон, дрема. Из тех, которыми забываются и пытаются скоротать время.

Не крепкий поездной сон, а поганая самолетная сонливость.

Запах ударил Кити в нос. Неприятный, гниловатый какой-то запах недомытой операционной. Горелая кровь, так бы она его определила. После коагулятора.

Аура мигрени, наверное, это была ее первая мысль. Глюки организма на перепад давления. Откуда в салоне самолета столько запеченной крови, чтобы так воняло? 

Легкая тошнота, преследовавшая ее еще в аэропорту, усилилась вместе с запахом. Клочья дремы сползали стремительно, как бы она за них ни цеплялась, инстинктивно подтягивая плед к подбородку.

Кити сдалась. Подняла на лоб плотную повязку для сна и заморгала, тревожно вглядываясь в темноту прохода. Кто-то пробирался со стороны кабины пилотов к туалету. Медленно. Не слишком уверенно. В правой руке у него был пластмассовый лоток для еды, который белел в приглушенном свету салона. Левая висела плетью, безвольно задевая спинки кресел.

На нем был форменный китель пилота.

Кити на мгновение поймала в холодном свете чьего-то смартфона его лицо. 

Искаженная восковая маска, правая сторона поплыла вниз, как оплавленная. Обессилевшие мышцы просто не держали ее. Инсульт.

Каким чудом он ковылял вперед?

Как почувствовал ее взгляд?

Почему сказал, с трудом выплевывая звуки левой половиной лица:

— Это у меня тут борщик, борщик, пойду покушать?

Как она вообще поняла его с такой ясностью?

Будто спрашивая разрешения, он сунул лоток с какими-то бурыми ошметками прямо ей под нос. 

Кити медленно кивнула. Ей так хотелось верить, что это правда какая-то еда… Наверное, какая-то традиционная кухня. У пилота было смуглое, чужое лицо, необычный разрез глаз.

— Я в порядке? — спросил пилот как-то совсем беспомощно, как маленький напуганный мальчик.

В таких превращаются даже очень сильные мужчины, впервые осознав свой диагноз. Цепляются за женщину, за жену, за дочь, за внучку… за медсестру.

Кити обнаружила вдруг, что на ней халат вместо пледа.

— Нет, — прошептала Кити, — вы зомби. Вы зомби второй волны.

Мужчина стоял в проходе, качался, глядя на нее с тоской и ужасом. В переполненном салоне самолета они вдруг оказались совсем одни: пилот, Кити, их общий приговор.

— Вы умерли, обширный геморрагический инсульт, умерли мгновенно, — сказала Кити уже четче, громче, увереннее, обратного пути не было, она уже начала говорить, — потом вы поставили самолет на автопилот. И ударили товарища виском о приборную панель, били, пока голова не раскололась, как орех. Нам повезло, что панель была защищена от кофе, кровь выдержала тоже. Потом вы испугались. Вы еще совсем недавно были живы, и совесть еще шевелилась. Тогда вы взяли лоток, пластмассовую вилку, отложили себе немного. Вышли из кабины, прошли мимо пассажиров, съели мозги второго пилота украдкой, в туалете. Когда вы шли обратно, никто не хотел на вас смотреть. 

А он ведь хотел, чтобы его увидели. Чтобы поймали. Может быть, чтобы остановили или хотя бы наказали. Иначе зачем было выходить из кабины?

Кити сглотнула.

— На самом деле салон не спал.

И в салоне включился свет, высвечивая алые пятна на кителе пилота.

— Просто мы не знали, кто посадит самолет, если не вы. — сказала Кити.

Пилот медленно кивнул.

— Так я умер?

Кити протянула руку за лотком.

— Все в порядке, — сказала она, глядя на высохшую пергаментную кожу собственного запястья, — я тоже умерла. Но потом. Вы посадили самолет. Я вернулась домой, к маме, устроилась в поликлинику. И еще полгода думала, что все закончилось. Что мне показалось.

— Пока… залось?

Кити вздохнула, и теперь по-настоящему открыла глаза. Она подняла голову с пластмассового столика, где задремала на солнцепеке за сортировкой каких-то невероятно важных документов, которые никто в труппе не хотел сортировать.

А надо было.

Лицо пилота из кошмара все никак не шло из головы.

— Я неправда так думала, — прошептала она, будто от раскаяния сегодня что-то менялось, — я хотела так думать. Очень хотела. Мы все хотели так думать.

Никто не хочет верить, что он в падающем самолете. Что за первой волной всегда следует вторая. Что и вторая еще не конец.

Никто.

Иногда, если достаточно долго закрывать глаза на реальность, даже кажется, что ты выжил.