Субботний отрывок

«Война Луны и Солнца», глава 7 (черновик).

Предыстория эпизода: главному герою предложили поработать Штирлицем, он отказался, потом задумался.

«...Да что со мной такое? Я же просто хотел побродить вокруг и посмотреть на здания… Погодите, а это ещё что?»

Грег остановился и прислушался.

Откуда-то поблизости доносилась негромкая музыка, как будто кто-то играл на струнах. Оглядевшись, жеребец заметил, что стоит рядом с большим белым зданием, у которого выстроилось с десяток медицинских карет, а над входом красуется эмблема в виде красного креста на фоне солнца Селестии.

«Ага, должно быть, военный госпиталь».

Привлечённый музыкой, Грег направился к зданию.

Охранявшие вход солдаты проводили его безразличными взглядами, но останавливать не стали. Наверное, подумали, что серый пони в старательно отчищенной и отглаженной полевой форме просто решил навестить кого-то из сослуживцев.

Грег не стал их разубеждать. В конце концов, не теракт же он пришёл сюда устраивать…

Медсестра на посту в приёмном покое не обратила на жеребца внимания. Перебирая бумаги, она легонько качала головой и тихо напевала себе под нос, не особо умело повторяя разносившуюся мелодию.

Стараясь не шуметь, Грег протрусил мимо и зашагал дальше по коридору.

Музыка раздавалась уже совсем близко. Её звуки, стройные и гармоничные, но без налёта классической тоскливости, будоражили слух, служа неким огоньком, на который Грег, словно мотылёк, двигался в полутьме коридора.

Наконец серый пони вышел в просторную рекреацию – и остановился, привалившись боком к углу стены.

Большое пространство было заполнено другими пони. Некоторые были в халатах, другие – в военной форме, с перевязанными головами, ногами или на инвалидных колясках. Должно быть, тут собралось практически всё отделение.

И все они слушали игру мятно-зелёной единорожки, стоявшей перед ними на импровизированной сцене из коробок. В жёлтом поле телекинеза она держала перед собой лиру и с закрытыми глазами, одной лишь силой мысли перебирала струны.

Мелодия, которую она играла, не была очень уж сложной, но Грег вдруг понял, что не может взять и просто уйти. Необъяснимым образом звонкие переливы лиры захватили всё его внимание, и он не в силах был оторвать взгляд от единорожки и её инструмента.

Весёлый, оживлённый мотив за какие-то полминуты оттеснил в самый дальний угол сознания безрадостные мысли о войне, вселив в душу уверенность вместо тревоги и блаженство вместо уныния. Грег даже обнаружил, что еле удерживается от того, чтобы начать притопывать в такт музыке.

Но вот мелодия взлетела ввысь, завершившись на высокой ноте. Все тут же затопали и засвистели, и Грег с улыбкой также застучал копытами в пол в знак поддержки.

Единорожка кивнула, принимая овации, и подождала, пока шум утихнет, после чего заговорила:

– …И закончить основную часть выступления я бы хотела новой композицией, которую назвала «Время». Надеюсь, она вам понравится. Может, вы вспомните то, к чему бы желали вернуться, воскресите в памяти то, что вам дорого. А может быть, задумаетесь о чём-то важном, что хотели бы осознать, но до сих пор так и не поняли. И думаю, мелодия, которую вы сейчас услышите, как раз для этого подойдёт.

Настала тишина, пока кобыла готовилась к исполнению. Нипони не смел издать звука, чтобы не потревожить её. Грег также застыл в ожидании, с замиранием сердца гадая, что же сейчас услышит.

Лира издала первый звук. Затем ещё один. Потом ещё один и ещё.

Четыре ноты, сложившиеся в простой мотив. Настолько простой, что в это невозможно было поверить. Но в то же время уже само это вступление затронуло что-то в душе у Грега.

Четыре ноты повторились, однако вторая из них на сей раз вышла намеренно диссонансной.

Единорожка глубоко вздохнула и продолжила играть.

Её неторопливый наигрыш всего лишь на нескольких нотах, рождённых струнами её лиры, заполнил рекреацию, точно аромат парфюма из оставленного открытым флакона. Музыка была тихой, но стучалась как будто прямиком в душу.

Грег сглотнул. Он вдруг отчётливо представил себя жеребёнком, играющим на детской площадке за домом в Мэйнхэттене. Мама сидит неподалёку на скамейке и что-то обсуждает с другими родителями, папа на работе и вернётся вечером. Со стороны улицы слышен цокот копыт спешащих по тротуарам пони и стук колёс проезжающих экипажей.

С безоблачного летнего неба ярко светило солнце, а от посаженных около кирпичной многоэтажки деревьев доносилось пение птиц…

Это было время, когда будущее казалось светлым и безмятежным. Когда ещё даже не отделился Сталлионград и не вернулась Лунная пони, а Кристальная Империя пребывала в тысячелетнем забвении. Когда самым серьёзным происшествием считалась авария трёх экипажей на Брайдлвее, а чтобы спрятаться от всех страхов, достаточно было накрыться с головой одеялом.

Но самое главное – это был дом.

За который Грег держался и после начала войны – до тех пор, пока его этого дома самым бесцеремонным образом не лишили.

К мелодии, которую играла лира, добавился подголосок; затем единорожка снова вернулась к основной теме, но теперь та звучала громче, а струны резко скрипели от агрессивных рывков. На лбу у мятно-зелёной пони выступил пот, но она, зажмурившись, продолжала играть, не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дух.

Внезапно Грег понял, что и сам еле может вдохнуть из-за стоящего в горле кома, а по щеке предательски катится что-то мокрое.

«Да что же это… – подумал он. – Я был так слеп… да и к тому же самоуверен. Говорил о том, что хочу вернуться домой, – но притом отказывался сражаться за это, успокаивая себя тем, что ещё успею… А ведь могу и не успеть. Наоборот, собственным бездействием я только дам Лунному диктату ещё капельку укрепить свою преступную власть в том месте, откуда я родом. И достоин ли я вообще буду туда вернуться, когда всё закончится, зная, что сам приложил для этого не все усилия? Вопрос, что называется, риторический».

Мелодия, дошедшая до своей кульминации, неожиданно оборвалась.

Единорожка вновь одну за другой сыграла те самые четыре ноты, которыми началось её выступление. Затем – так же медленно – следующие четыре, после чего отпустила струны, позволив им звенеть самим, пока не затихнут.

И лишь после этого вздохнула и открыла глаза, окинув взглядом аудиторию.

Сначала тихо, потом всё громче раздался топот аплодисментов. Многие не скрывали слёз, но это не мешало им оглашать пространство свистом и восторженными криками.

Единорожка слегка поклонилась и взглянула на всех уже с улыбкой.

– А теперь, – нарочито бодро воскликнула она, словно желая сгладить пробивной эффект только что прозвучавшей пьесы, – понибудь хочет что-то на бис?

Собравшиеся загалдели, наперебой предлагая варианты.

Грег же молча повернулся и направился прочь.

«Спасибо тебе, кто бы ты ни была, – думал он, идя обратно по коридору. – За то, что открыла глаза и дала возможность всё осознать. Я так долго бегал от судьбы, что в итоге чуть не убежал от самого себя. Кем бы я стал тогда? Брр, даже воображать не хочется…

Чему быть, того не миновать.

Генерал Темпест, я согласен».