Смерть и полицаи
Автор: Петров АлександрРоман "Прошедшее продолженное время". ГГ вспоминает о пережитой в прошлой жизни эпидемии, когда вымерло 99, 9% населения.
21.2 Время беды
…Я подошел к окну, глядя в пространство за стеклами. Вечер осаживался на город плотной пеленой тьмы. Сумерки – самое подходящее время поразмышлять о том, как было и стало. В скудном свете едва угадывалась знакомая улица, непохожая на себя из-за неработающих фонарей и поваленных рекламных щитов. На проезжей части громоздились валы изжеванного колесами БТРов снега. В громадах домов чернели ямы неосвещенных окон. Лишь кое-где за стеклами колыхались призрачные огоньки свечей.
Зима выдалась снежной и холодной, убивая жильцов не хуже мора. По улице изредка проезжали патрули, шаря проекторами по тротуарам и окнам. Совсем редко впотьмах мелькали осторожные тени нарушителей комендантского часа и мародеров.
Зима и без того печальное время. Но сейчас глухая тишина засыпанных снегом улиц казалась просто зловещей. От неживой жути во внешней среде хотелось защититься. Даже не от шальных пуль, а от того другого, о чем три месяца назад возвестил трубный глас ионосферных течений.
Оттого окна моей квартиры были наполовину заложены мешками с песком и заклеены антистатической пленкой. Но это помогало мало, и без новых технологий нам всем давно пришел кирдык только от одного излучения.
Началось все издалека. Работали магазины, учреждения, метровые каналы ТВ, даже выходили газеты. Казалось, будто жизнь приходит в норму. Только бронетехника на улицах и военно-милицейские пикеты напоминали о произошедшем. Все ждали, когда наконец включат сотовую связь. С неба светило яркое осеннее солнце, и никому не хотелось думать, что впереди ждет страшное. В больницах понемногу умирали жертвы инцидента, новые отравления воспринимались как досадная случайность.
По ним проводились всяческие проверки, устраиваемые для поддержания в тонусе работников торговли. Подозреваемых отправляли в Лужники и на Динамо. Ни одно из дел не дошло до суда, даже военно-полевого. Все обвиняемые скоро умерли от синдрома «Х», как и тысячи других заключенных лагерей смерти.
Милиция и военные активно включились в процесс распределения. Теперь без людей в форме не обходился ни один магазин или товарный склад. Уполномоченные важно, в присутствии свидетелей открывали замки. За поврежденные пломбы отправляли за колючку.
Напуганное вестями о непригодности еды, население пыталось скупать провизию и хозбыт. Скоро километровые очереди желающих купить сухари, соль, мыло, консервы, спички заставили ограничить норму отпуска и даже ставить штампики в паспорте об отоваривании.
Под зорким контролем стражей порядка не прописанные в славном городе отправлялись торговыми работниками в «волшебное эротическое путешествие». Свободно продавалось лишь ненужное барахло вроде книжек Донцовой. С недовольными разбиралась милиция при помощи «демократизаторов» и прикладов.
Денег стало завались, но купить на них ничего нельзя. Многие предприятия самораспустились сразу. «Зубры», державшиеся зарплатами или палочной дисциплиной, продолжали по инерции работать. Люди маялись бездельем, отсиживали положенные часы и шли домой. Сила привычки оказалась велика, и, пока не начались перебои с общественным транспортом, подобие деловой активности продолжалось. Для многих это было лучше, чем бессмысленно сидеть дома и пересматривать старые фильмы.
Ничего толком не сообщали, неизвестность угнетала. Всем стало понятно, что надвигается нечто страшное, предстоит зима. Неизвестно, сколько времени рацион будет состоять из консервов с прогорклой крупой, поэтому даже полная продуктов кладовка не спасет.
Как во все времена тягот и бедствий, ввели талоны, распределяемые по линии МВД и, как водится, исключительно для имеющих постоянную московскую прописку. Всем прочим предлагалось отправиться на места проживания. Временные регистрации объявили утратившими силу в связи с режимом ЧС.
Отделения милиции и паспортные столы осаждали толпы разнообразного народа, от гастарбайтеров до высокооплачиваемых креативных менеджеров. И все одинаково умоляли не отправлять их на историческую родину.
Интернет отключили, а междугородняя связь осталась только на переговорных пунктах, не со всеми регионами и отвратительного качества. По столице распространялись слухи один ужасней другого.
Рассказывали о страшной болезни, которой заражались, всего лишь постояв рядом с носителем. О том, как люди пухнут от голода над кучей свежих продуктов, пока хватает силы воли. О вымирании целых поселков и маленьких городков.
Слухи жестко пресекались. Платные осведомители и добровольные стукачи пачками закладывали любителей сплетен. На роль осведомителей часто вербовали иногородних. Привлекали их и к прочим грязным работам. Бесправная масса соглашалась на все, лишь бы их не выслали.
В толпе вылизывающих улицы азиатов замелькала одежда топового сегмента, появились явно не гастарбайтерские лица.
Этим белоручкам чаще других доставалось по голове и по хребту символом российской демократии. Никто не возражал, - это выходило себе дороже.
Вскоре милиция опомнилась и перестала раздавать талоны просто так. Поскольку деньги стали бумагой, именно продталоны стали деньгами. Милиция стала крупнейшим работодателем для граждан, которые не подпадали под административно-притеснительные меры.
У милицейских оказалось много занятий для них: строительство заграждений на МКАД и огневых точек на улицах, укрепление зданий, выбранных под опорные пункты, погрузочно-разгрузочные работы по переносу товаров из опечатанных гипермаркетов на милицейские склады, рытье ям в парках и на пустырях. Иногородних соответственно перевели рангом ниже и заставили в эти ямы трупы закапывать.
Стражи порядка стали силой, которая начала понемногу подменять собой все. После выключения Интернета и сотовых ограничения коснулись проводной телефонной связи. Теперь абоненты МГТС делились на три категории.
Первая, очень немногочисленная часть, пользовалась связью как и раньше. Привилегированные номера включались в местах компактного нахождения стражей правопорядка. Вторая группа абонентов имела доступ к телефонной сети по персональному коду. В нее входили оперы, вояки, штатные осведомители, разнообразный околосистемный народец, а также фрикеры. Основная масса населения могла только принимать вызовы и звонить в службы экстренной помощи.
Следом, новая власть поставила задачей разоружение народа. Используя данные милицейских баз, отряды спецназа поехали по адресам изымать оружие. Попутно забирали травматику, пневматику, туристические ножи, рации, шокеры и газовые баллончики. По беспределу отнимали все похожее на оружие, включая большие кухонные ножи, ломы, газовые ключи и лопаты.
Протестующих и просто подозрительных, отделав дубинками, отправляли в Лужники. По городу развесили плакаты с требованием сдачи оружия и предметов, могущих оказаться таковым. По ночам группы быстрого реагирования вламывались в квартиры, устраивая обыски.
В городе поразительно быстро исчезли «тарелки» спутниковых антенн. Часть забирали стражи порядка, а в основном люди демонтировали и выкидывали их сами.
Особенно активно процесс пошел, когда, после отчаянных сообщений из забугорного далека об отравлениях и погромах импортное спутниковое телевидение приказало долго жить.
Из-за дефицита бумаги перестали выходить журналы и газеты.
Следом порезали местное эфирное вещание. Осталась пара каналов, на которых продажные журналюги призывали к сплоченности, выдержке и пугали повторением беспорядков, оправдывая жесткие милицейские акции, прославляли бригады внутренних войск и полков милиции как защитников и спасителей.
Поразительно, но храбрые на словах люди, бесстрашные правдорубы благополучных времен, безропотно терпели происходящее. Вернее, в кругу семьи кипели страсти, но стоило мужчинам собраться на улицу протестовать, на них гирями повисали жены и сестры, дети и престарелые родители.
Все прекрасно знали, как обходятся с несогласными милицейские отряды. А оттого, боясь лишиться кормильцев, домашние буквально своими телами заваливали мужчинам дорогу.
Пусть каждую неделю семействам с паспортами приходилось отстаивать очередь за талонами, пусть на всю округу работал один уполномоченный новой властью магазин, где в жуткой давке отоваривали скудным пайком. Но альтернативой выходила смерть. Оттого терпели. Ради детей и жен, ради светлого завтра, по въевшейся в генную память рабской покорности.
Сам собой возник черный рынок, где продукты продавались по безумным ценам за валюту или за золото. Милиция пыталась пресекать нелегальный бизнес, но вскоре поняла, - «крышевать» гораздо выгодней.
Как в старые времена, образовались гигантские «толкучки», где можно купить любой товар. Продукты с оптовых баз стали попадать туда, а в магазинах все чаще вешали таблички «Еды нет».
На городские бензоколонки перестали завозить бензин, а над заводом в Капотне погас «вечный огонь» дожигаемых попутных газов. Зато в городе возникли десятки точек, вполне легально заправляющие машины за драгметаллы и валюту.
Там располагались пара отделений автоматчиков, бензовоз и несколько фургонов для ценностей. За горючее, кроме стандартной формы оплаты, принимали «плазму», ноутбуки, гаджеты и антиквариат. Красивые девочки могли расплатиться известным способом.
Очень скоро стало понятно, что бумага со знаками долларов или евро абсолютно бесполезна. Мало толку от ТВ и компьютерных чудес. Зато золото, спиртное, отсос и наркота шли на ура.
Молчаливый запрет на выезд из города обрел форму. Был обьявлен карантин по поводу кучи болезней, которыми вдруг поголовно заболело замкадье. Поезда досматривали команды в ОЗК, щедро поливая анолитом людей и багаж. Подозрительных отправляли на карантин, болтунов в спорткомплексы.
Однажды на Ярославский вокзал влетел никем не управляемый поезд и выполз искореженной массой на Комсомольскую площадь.
Для предотвращения инцидентов железнодорожные пути перекрыли на подступах к малому кольцу. Это привело к массе проблем и жуткой неразберихе на товарных станциях.
Но скоро все оказалось не имеющим никакого смысла, поскольку извне стали приходить только грузовые поезда, отправляемые московскими властями для выборки товара со стратегических хранилищ в области. На этих выездах не обходилось без стрельбы.
Туда ехали одноразовые гарнизоны и грузчики из числа мобилизованных, обратно тепловозы тянули доверху набитые составы, на которые пытались нападать голодающие.
В город подались беженцы. Большинство из них оказывались больны. Кашляющие, чихающие, бледные как смерть, покрытые язвами, выглядели так, что непривычного человека от их вида тошнило.
Сначала несчастных размещали на стадионах за колючкой, но, когда болящих «объедал» стало слишком много, под бурное одобрение общественности приняли решение закрыть город для переселенцев. На это дело мобилизовали всех, даже игнорирующих новую власть.
Столицу затянули по МКАДу в тройное кольцо проволочных заграждений, по которым пустили ток высокого напряжения.
Однако толпу голодных, умирающих людей, которые просили еды и выкрикивали проклятия, это не останавливало. И тогда охрана лупила из пулеметов на поражение, а по дорожному полотну метались БТРы с бойцами, ликвидируя локальные прорывы.
21.3 Смерть и полицаи
Но смерть давно перешагнула порог. Тихо умершие в квартирах граждане разлагались, чему способствовала теплая осень. Сладковатый запах тления плыл над городом. Примерно к началу октября синдром «Х» распространился в городе настолько, что его нельзя стало скрывать.
Название болезни «синдром «Х» возникло в Лужниках. Охранники заметили, что стоило завестись среди заключенных одному больному, в помещении вымирали все. Отсюда возникло название напасти – «синдром «Х». Тогда мор относили к инфекционным заболеваниям.
Смерть от синдрома, отличающегося весьма разнообразной симптоматикой, была крайне мучительной. Болезнь словно играла с заболевшим, поочередно выводя из строя сначала второстепенные, а потом и жизненно важные органы. При этом способность чувствовать боль, кричать и корчиться не оставляла несчастных до последнего часа.
Азиаты-гастарбайтеры с восточным фатализмом выволакивали трупы и везли к ближайшему рву. Работников обряжали в старые ОЗК и драные противочумные костюмы. Помогало мало. Скоро похоронные команды в полном составе отправлялись в ямы. Охрана, также наряженная в апокалиптические обноски, опасливо подгоняла смертников, изредка постреливая для острастки.
С первых недель бедствия население в городе уменьшилось по крайней мере на треть. Сначала исчезли власть имущие, в напрасной надежде спастись в швейцарском далеке. Замы замов, мало того, что не обладали ни авторитетом, ни умением, исхитрились в первых рядах отправиться в адские котлы, оставив столицу и страну без управления.
Болезнь не щадила ни стражей порядка, ни введенные бригады внутренних войск. Там она выхватывала командиров и людей сколько-нибудь тонкой нервной организации. В основном выживали проспиртованные подонки и просто убежденные негодяи, которые прятались за спинами других. Убыль личного состава заставила срочно набрать в органы внутренних дел новых сотрудников.
Сначала по рекомендациям участковых приглашали положительных и непьющих. Вскоре стали принимать кого попало, главное, чтобы человек был бойким, изворотливым и готовым выполнить любой приказ начальства.
Так милиция обрела свой окончательный вид. Личный состав набирали из бомжей, гопников, алкашей и кавказцев. В разноперистом, одетом в гражданку воинстве, узнать стражей порядка удавалось только по жетону на грязных, вонючих обносках. Жетонов на всех не хватало и часто правоохранители нового образца обходились нарукавной повязкой с Георгием Победоносцем. Население за глаза стало звать их «полицаями».
Люди, возглавляемые случайными лейтенантами и капитанами, стали тем, чем на самом деле являлись, – пьяной от безнаказанности, тупой бандой вооруженных гегемонов. Если раньше государство держало их в узде и направляло агрессию по своему разумению, имитируя соблюдение законности, то сейчас зверь разгулялся на всю катушку.
Стражи порядка начали втихую реквизировать на дорогах дорогие авто, расстреливая водителей и пассажиров.
Ходили смутные слухи про грабежи на Рублевке, жестокие пытки и казни ее обитателей. То, что расправлялись в основном с обслугой и охраной бежавших хозяев, мало кого волновало. Экзекуции воспринимались населением как почти справедливое возмездие жадным толстосумам.
Проверить слухи не имелось возможности, поскольку метро и троллейбусы не ходили, автобусы реквизировала новая власть для перевозки рабсилы, а личный транспорт без пропуска-«вездехода» не выпускали из секторов, на которые разделили столицу.
Совершенно легально из жилых домов повышенной комфортности стали выселять жильцов, отправляя кого в Лужники, кого сразу в лесок.
На соседней улице из новостройки выкинули всех жильцов, включая известную певицу и ее мужа-адвоката. Их всех тут же кончили и прикопали бульдозером в яме у теплотрассы.
Было заявлено, что те пытались оказать сопротивление милиции, а при обыске в их квартирах нашли оружие, наркотики и прокламации, призывающие бежать из города. Потом в освободившиеся квартиры въехало новое начальство и его охрана.
По утрам к этому дому «полицаи» автоматами сгоняли жильцов с округи, чтобы собрать команды и развести по работам. Особо новая власть не церемонилась, поскольку гастарбайтеры кончились, а трупы грести все равно надо».