Флэшмоб смертей
Автор: AnnaПодхвачено тут https://author.today/post/519830
У М. Семеновой в "Валькирии" есть зацепившие меня мысли по теме
"Смерти нет, есть несчитаные миры и вечная Жизнь, рождающая сама себя без конца."
И еще - "Смерть — последний поступок, а то нередко и главный. Люди не помнят всего, что совершил воин, но и через сто лет про каждого расскажут, как умер"
Смерть героя, особенно ключевого, кмк, налагает некоторую отвественность на автора. Не будем про Мартина. Зачем, что это дает и дает ли для развитие характеров и сюжета, а также отображения мира?
В моих произведениях случается умирать не только массовке, но и героям первого плана.
Описываю как от самого героя, так и от свидетелей.
Ну... сюжет и эпоха диктуют.
Звезда Странника - Ивэн. Наиболее порицаемый читателями эпизод
Ивэн выстрелила в несущегося на нее всадника; тот сполз с седла вбок, застрял ногой в стремени, и испуганный конь поволок его по каменистому берегу. Сзади прогремел очередной мушкетный залп — и четверо галейцев рухнули вместо с лошадьми. Она отбросила разряженный пистолет и схватилась с рыжеусым гвардейцем. Кто-то из ее людей — в общей свалке она не поняла, кто именно, рубанул гвардейца саблей и сам упал под ноги лошадям. Кольцо атакующих вокруг них смыкалось. На нее надвигался еще один противник, широкоплечий здоровяк с офицерским шарфом поверх кирасы. Ивэн приняла мощный удар его палаша на крестовину. За первым ударом тут же последовал второй, и ей, хотя и с трудом, удалось парировать его. Обожгло плечо. Пуля лишь оцарапала ее, но рука немедленно налилась тяжестью. А галеец уже вновь заносил палаш.
— Живым, — повелительно сказал кто-то. — Пусть расскажет, сколько их.
Ее взгляд натыкался на угрюмые лица окруживших ее галейцев в заляпанных грязью мундирах. А за их спинами, на высоком гнедом коне сидел человек в золоченной кирасе и шлеме с черным плюмажем. Длинное породистое лицо, бледно-голубые глаза. Принц Лодо. Ивэн узнала его сразу, хотя видела только на портретах.
«Рассказать?! Да чтоб тебя Твари за Пределом жарили!» — мысленно повторила она слова капитана Оденара.
— Ты же хочешь жить, мальчик? — спросил принц.
— Хочу, — согласилась Ивэн, опуская саблю.
Она чувствовала, как по руке стекает струйка крови. И знала, что ей нужно сделать. Как бы невзначай она положила левую руку на колено. Страха не было, страх остался где-то на Краннском поле. Один из галейцев подъехал вплотную и протянул руку, чтобы принять у нее оружие. Ивэн улыбнулась ему почти ласково и разжала пальцы, позволяя сабле упасть на землю. И одновременно выхватила из седельной кобуры второй пистолет, наводя его на принца.
На лице Лодо только начало проступать изумление, а перед ней, как из под земли, возник человек вчерном. И в груди вспыхнуло злое, жгучее солнце.
Искра Странника, майор Тоне
Поспешно натянув на голову клювастое уродство, Тоне выхватил из кобуры пистолет и обернулся на двор. Часть солдат, уже в масках и с мушкетами в руках, бежали на стены, часть застыли, пялясь в небо. Тоне пальнул в воздух:
- Чего рты раззявили?! К бою, чтоб вас Твари дрючили!
Стекляшки в маске запотели; ругаясь сквозь зубы, он перезарядил пистолет и вновь задрал голову. Облако уже касалось рваным брюхом вершин башен.
И в этот миг сверху раздался первый крик — утробный, скорее звериный, чем человеческий. Часовой заметался по площадке и, побежав ко краю, выметнулся за зубцы. Тело упало с глухим, шлепающим звуком. Все замерли.
- Что, демоны меня дери, происходит?!
С восточной стены донесся еще один крик. Громыхнула пушка.
«Куда палят, болваны!»
Тоне до сих пор не замечал ни малейших признаков приближения врага. А затем будто полчище демонов набросилось на них. Туманные сгустки обволакивали солдат, те падали, катались по плитам двора. У тех, кто был без масок, кожа мгновенно покрывалась кровавыми волдырями, несчастные раздирали себе лица ногтями, и бились в судорогах, захлебываясь кровью. Хрипы и вой обезумевших людей ввинчивались в мозг, оглушали, не давая отвести взгляд от творившейся жути. Позади сержант срывающимся голосом забормотал молитву, и Тоне вышел из оцепенения. Мгла надвигались с юго-востока и пока не добралась до них. Но он отчетливо осознавал, что это конец. Странное спокойствие охватило его. Он обернулся: сержант с тлеющим пальником пятился, в его глазах тоже стояло безумие.
«Сигнал!»
Часовой погиб, не успев подать сигнал, и в Карде еще долго ничего не узнают.
- Давай сюда! - рявкнул Тоне и вырвал из трясущихся рук артиллериста пальник.
Сержант повернулся и бросился бежать — коменданту гибнущего Квилиана до него уже не было никакого дела. Он шагнул к пушке, но засомневался: гонец ожидает увидеть пламя, догадается ли, услышит ли пальбу? Тоне заозирался, его взгляд упал на стоящие в пяти туазах горшки с Дыханием дракона — подарок от этррурского лекаря. Пригодились же.
«Помирать - так чтоб демонам жарко стало!» - залихватски подумал он.
Подхватил два пороховых зарядов и в несколько прыжков оказался рядом с чудо-оружием. Но и колдовской туман — вот он. Обжигающе лизнул кисти рук, проник под бесполезную маску. У смерти отчего-то был запах цветов. Тоне задержал дыхание, чтобы не спалило легкие, прежде чем он сделает то, что нужно. Маска, казалось, припаялась к лицу. Лопнула кожа на губах, невыносимо жгло глаза.
«Ничего, с этакими дивными огнями враз по Звездному Мосту пролечу...»
Он бросил заряды на горшки и поднес пальник...
И, наконец, вполне мирный уход главного героя "Лепестков на волнах"
Дон Мигель де Эспиноса
В конце аллеи показалась жена, и он почувствовал, что невольно улыбается. Время оказалось милосердным к его Беатрис: ее походка была все так же легка, и в темных волосах почти не было серебра, вот только черты лица стали строже. Его жена, его сокровище... За какие же неведомые добродетели Небо ниспослало ему такой дар?
Жизнь вдруг увиделась ему пестрым гобеленом, где причудливым узором сплелись любовь и ненависть, триумф и отчаяние. Убери одну нить — и узор станет другим, а то и вовсе исчезнет. После гибели Диего, пожираемый чувством вины, он жил местью и во имя мести, и его гобелен ткался лишь из черной нити горя и боли, и алой — ярости. Но однажды все изменилось. Де Эспиноса вспомнил безумный осенний день, когда бросился в погоню за своенравной дочерью алькальда Сантаны. И догнал, и сделал своей. И полотно его жизни вновь вспыхнуло ярким многоцветьем.
Жена подошла к нему, и де Эспиноса, обняв ее за плечи, прижал к себе.
— Что пишет Изабелита?
Беатрис удивленно вскинула голову:
— Как ты догадался, что пришло письмо?
— Да вот, догадался, — усмехнулся он.
— Она пишет, что все благополучно, и я уверена, что так и есть.
— Даст Бог, так будет и дальше, — Де Эспиноса жадно вглядывался в ее лицо, будто желая запечатлеть в памяти каждую черточку. — Моя маленькая сеньорита Сантана, тебе было тяжело со мной?
— Я счастлива с тобой, Мигель, но... почему ты спрашиваешь?
Де Эспиносе так много нужно было сказать ей, но дыхание перехватило. Он попытался набрать в грудь воздуха и не смог. И в этот миг ясно осознал, что отпущенное ему время истекает. Что оно уже истекло.
— Мигель! — отчаянно крикнула Беатрис
— Я всегда любил тебя... Беатрис...
А затем из дальнего далека надвинулся шелест волн, и де Эспиноса почувствовал на губах соленый вкус моря...
— Мигель!
Худощавый подросток на краю мола оборачивается и радостно улыбается, увидев бегущего к нему мальчика помладше.
Море шумит уже совсем близко, и в его голосе Мигелю удается наконец расслышать то, что чудилось ему всю его жизнь
— Ты мой... мой... Теперь и навсегда!
