Алко-флешмоб

Туся Попова запустила флешмоб посвящённый алкогольным сценам.

В Веренианских Львах алкоголем больше всех увлекался полковник Теодор Дэвис:

Дорм глянул за плечо Дэвиса, где среди звёзд покоилась Медуза. Бледные огни колонии казались лучиком надежды.

 — Сколько нам лететь?

 — Часа два, не хочу нагружать двигатели сверх меры. — Дэвис вывел на экран отчёт о состоянии судна. — В топливной системе есть повреждения, некоторые отсеки разгерметизированы, но на среднем ходу всё будет в порядке.

Дорм сел в пустое кресло радиста — команда едва ли насчитывала половину необходимого состава. Арут упёрся локтями в колени и уставился в пол. То ли ему самому хотелось излить душу, то ли он нуждался в уверенности, что кому-то было хуже, но он задал самый бестактный из возможных вопросов:

 — Как вы лишились глаза?

Дэвис нахмурился. Он отхлебнул из своей фляги и протянул её полковнику.

 — Тогда на ты, Дорм.

 — На ты, Теодор, — Арут глотнул горькую жидкость.

 — Тогда в двадцать пятом была настоящая мясорубка. Тот бой на орбите я не забуду никогда. Да и кто бы смог забыть? — Дэвис откинулся на спинку, не сводя взгляда с Дорма. — Когда фрегату, на котором мы дежурили, понадобился ремонт, мы выскочили наружу и принялись за работу. Кто же знал, что этот ад будет длиться целые сутки?! Бегай туда-сюда за кислородом и запчастями! Самое смешное поджидало нас в конце. Свой корабль мы спасти не смогли, но полетели к соседнему. У них не осталось деталей, и нам пришлось несколько раз летать на свой разбитый фрегат и обратно, чтобы хоть что-то починить. Час назад ты прикрутил деталь к одному кораблю, а теперь эту же деталь ставишь на второй! И всё это посреди носящихся вокруг обломков, взрывов и снарядов. Мне не хватало опыта в управлении целой бригадой, так что мои приказы погубили половину состава. Мне самому осколок прилетел в забрало. Благо я был рядом со шлюзом и меня втащили на борт. Хоть от декомпрессии не сдох… Пока меня штопали, остатки моей бригады погибли. Тридцать шесть человек накрыло тем самым разбитым фрегатом. Остался только я. Вот такая история, мать её! — Дэвис снова отхлебнул из блестящей фляжки и вздохнул. Дорм не знал, что сказать, он слышал только о героическом подвиге ремонтников, но в новостях не упоминали о гибели всей бригады. — Ну а ты какое дерьмо видел?

 — Семнадцатый год. Ловиатар…

Но моей чемпионкой по литрболу по праву является Мари Бардо из Ордена Небесного клинка:

Руперт положил книгу на телефонный столик и поднялся вверх по лестнице. Он утомился, а безрезультатный обзвон и вовсе испортил ему настроение, идти в кабинет не было ни малейшего желания. Свивер облокотился о балюстраду и окинул взглядом малую гостиную. Его взгляд замер на двусветном окне, а точнее, на женщине, разгуливающей под дождём среди клумб — Мари. Раскрытый зонт лежал у ворот, а светлые, почти белые волосы промокли насквозь. Её изрядно пошатывало, но даже так она умудрялась слегка пританцовывать. Руп не сразу заметил в её правой руке тёмную широкую бутылку. Бардо запрокинула голову ради очередной порции креплёного вина. Мари проглотила напиток и схватилась за лицо, женщину начало потряхивать, и она спешно осела на ближайшую мраморную скамью.

Руперт спустился и встал у окна. Он даже не заметил, что в тени сидела Фелиция, что, выпрямившись, смотрела то ли на капли дождя, то ли на пританцовывающую женщину. Кошка повернулась к Рупу, кротко мяукнула и вновь уставилась в окно.

 — Вот и я о том же, — не зная на что, ответил Руп.

К концу недели у младшего Свивера сложилось чёткое понимание, какой была его новая работница. Мари оказалась женщиной простой, работу делала на совесть, но без фанатизма, помощи никогда не просила, а если и предлагали, то тут же отказывалась. Манер ей недоставало. Руперта это не беспокоило, однако Герман регулярно отчитывал свою подчинённую за грубоватые, по его мнению, ответы. Зато старик мог спать утром подольше. Но о возможных проблемах с алкоголем Руп и не задумался.

 — Как недостойно! — раздался позади голос Германа.

 — Действительно.

 — Господин Руперт… — дворецкий вышел со стороны большой гостиной. — Она отпросилась в город, но я думал это что-то важное. Я сейчас же с этим разберусь.

 — Нет, отчитаете её позже, — задумался Руп. — Она ведь не просто так там плачет.

 — Плачет? — вгляделся Герман. — Думаете?

 — Знаю.

Руперт надел пальто, взял зонт и вышел на улицу. Пока он шагал по дорожке под шум барабанящих капель дождя, Мари подошла к клумбе с увядающими флоксами и присела, обхватив колени правой рукой, которой так же держала бутылку. Бардо протянула свободную руку и принялась гладить умирающие цветы.

 — Моя бабушка посадила их, — заметил Руп, укрыв Мари от дождя своим зонтом. — Я тогда ещё читать не научился, а они до сих пор живы.

 — Просто их омолаживали, — пробормотала Бардо. — Флоксы обычно не живут больше десяти лет.

 — Я не знал. Честно говоря, я вообще мало знаю об этом саде. Даже не представляю, как называется половина посаженных здесь цветов. Почему вы плакали?

 — Не твоё дело, — сдавленно ответила Мари.

 — Знаете, для горничной вы чересчур грубы.

 — Плевать, уменя выходной! Хочу — грублю, хочу — напиваюсь. Свой долг на сегодня я уже выполнила.

 — А Герман сказал, что вы просто отпросились в город.

 — Проклятье… — вздохнула Мари. — Тогда в другой день отработаю.

 — Так, что же заставило вас плакать? — спросил Руп.

 — А чего мне… не плакать? А? — заплетающимся языком произнесла Мари. — Знаешь, кто я по образованию? Я, археолог. И я работала археологом… это была моя страсть, моё призвание. Ездила с разными экспедициями… Раскапывала храмы и гробницы. Столько древностей повидала!..

«И что же ты забыла здесь?».

Мари бросила на Рупа какой-то странный взгляд. Руп не мог сказать, читалось ли в нём презрение или попытка сказать «не надо жалеть меня».

 — Потом я вышла замуж, — вновь повернувшись к цветам, продолжала Мари. — За такого же археолога… как и я. За директора местного музея. Семья всё твердила, что это поможет выполнить цель нашего рода, а это было по любви. Ты любил когда-нибудь? Неважно, мне нет дела. Потом мы развелись. Со скандалом, конечно. Я уволилась из музея, после чего меня ждал ещё и скандал с семьёй. Все они только и твердили о целях и наследии. «Ты должна была всё понимать… Бороться до конца…». Идиоты. Только бабушка от меня не отвернулась. Ей самой уже не было дела до этого дурацкого Ор… Неважно. И вот я работаю, то горничной, то продавщицей, то уборщицей… Из-за бабушки я заперта… в этом убогом городе, где больше не могу заниматься любимым делом. Иногда мне кажется, что я жду её смерти… Это просто ужасно, ведь она последний человек, который искренне любит меня! И она для меня такая же.

Мари поставила бутылку на газон и обеими руками схватилась за лицо, её плечи начали подрагивать. Руп сел рядом и положил свободную руку на её плечо.

 — А эти тупые… целеустремлённые идеалисты, так и не узнают никогда, что я не переставала бороться за ИХ цели. Не переставала верить в ИХ идеи… — доносилось из-под бледных рук. — Даже сейчас… Сижу тут, как дура и кишки перед тобой выворачиваю, а на деле…

Руп не знал, что сказать. Он был в ступоре.

 — Чего пялишься? — подняла глаза Бардо. — Влюбился? Ну уж нет… Оставь меня одну, а завтра сделай вид, что ничего не видел и не слышал. Сейчас я допью своё волшебное вино и лягу спать.

Она не стала дожидаться, когда Руп уйдёт, и вместо этого встала сама. Мари взяла бутылку и, пошатываясь, направилась в сторону ивняка.