Кризис среднего возраста

...Отец с деловыми партнёрами a.k.a. друзьями юности устроили семейный выезд в Грецию. Наша компания — шесть взрослых и четверо тинов — полностью оккупировала небольшую загородную гостиницу.

Дядя Слава с тётей Мариной — типичные взрослые: положительные и неинтересные. Их дети, близнецы Костик и Наташа, старше меня на полгода, ощутимо тяготятся родителями. Другое дело — дядя Гена. Ему под пятьдесят, у него длинный рокерский хаер, тяжёлая серьга в левом ухе, мускулистые руки в цветных татуировках. С ним — худощавая, почти плоская гёрлфренд Лера, ей тридцать, у неё коротко стриженые синие волосы, джон-леннонские очки с красными стёклами, пирсинг в трепетных ноздрях и нежный голос диснеевской принцессы; она не нравится маме и тёте Марине, хотя они и не показывают виду. Ещё с ними Светозара — молчаливая пухлая брюнетка неполных пятнадцати, внебрачная дочь дяди Гены.

Мы приехали в Элладу на две недели и приближаемся к «экватору»: все вошли во вкус и ещё не успели пресытиться.

Заканчивается бесконечный день, полный солнца, моря и всевозможных развлечений. Мы, команда тинов, смотрим в гостиной местный фильм с английскими субтитрами и размышляем, как бы свалить на ночную гала-дискотеку. Взрослые — в смысле, отцы, женская половина после обеда отпросилась на шопинг и ещё не вернулась — сидят в беседке за винцом. Я иду разведать обстановку в стане противника, то есть старшего поколения, подкрадываюсь к беседке и невольно подслушиваю разговор.

ГОЛОС ОТЦА: …ну да, у них всё впереди.

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Да нет, нашим я ещё не завидую…

(Пьяноватый смешок дяди Славы)

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: У этих как раз самое крутое ещё впереди.

(Хмыканье отца)

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Года через три-четыре у них начнётся самая крутая пора в жизни. Отвечаю. Лучшее время в жизни — это где-то лет с шестнадцати-семнадцати и до двадцати двух, ну, двадцати пяти.

ГОЛОС ДЯДИ СЛАВЫ: Я в двадцать три только с армады пришёл. Я же в дизель загремел, тому гондону челюсть вынес, и привет…

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Ну, тебе до двадцати семи… Не, парни, лучшее время — это юность. Ты уже не малявка, которого за ручку водят, во всех смыслах слова сам себе хозяин, но ещё не отяжелел…

ГОЛОС ДЯДИ СЛАВЫ: В мой огород камень? А ты посиди за кодингом четверть века…

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Не в том смысле. Хотя и в том тоже. В двадцать пять у тебя мамона не было. И в тридцать ещё только наметился. Огня нет с определённого возраста. Я же помню себя в восемнадцать плюс-минус: каждый день как праздник, глаза горят, руки чешутся обхватить земной шар, хочется всего и сразу. И впечатления. Всё ярче, всё острее. Стопом в Ёбург ехали — это ж как анабасис, с толчками на ролевухи мотались — как на самом деле в средние века, то есть, в этот сказочный мир нырнули. В двадцать два «рено» купил, подержанное, вот стою рядом с ним и чувствую, как меня изнутри такой силой наливает: это — моя тачка, я — повелитель скорости и неукротимой мощи, держись, мир!.. Сейчас мне «бентли» подгони — я только плечами пожму. Ну, «бентли»,"херентли», и чё? И ЧЁ?!.

ГОЛОС ОТЦА: Ну, «бентли» — это не «и чё». Это, Гендальф (старая тусовочная погремуха дяди Гены), колесница премиум-класса…

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Не, Варг (старая тусовочная погремуха отца). Мы все вступили в возраст «и чё». Возраст сниженной чувствительности, которую мы прячем под тупым цинизмом и ложной умудрённостью. Я в том году мотался в Мексику, лазал на Попкатепель…

ГОЛОС ОТЦА: Петль.

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: А?

ГОЛОС ОТЦА: По-по-ка-те-петль. Лазал, а название не запомнил.

ГОЛОС ДЯДИ СЛАВЫ: Он же опять извергается, не?

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Да так, подпёрдывает. Не то суть, парни. Главное, я влез, стою у кратера, думаю: это ж Попка… По-по-ка-те-петль, огромная огнедышащая гора, Оро-, мать его, -друин, ну, удивись же, дебил, ужаснись! Не-а. Ни хрена. Как фригидная баба…

ГОЛОС ДЯДИ СЛАВЫ: Гормоны, братан. Глобальная перестройка организма. Против природы-матушки не попрёшь. Радуйся, что тебя на Лерку хватает и ещё на кое-кого, у некоторых в твои годы уже без домкрата класса «виагра» агрегат не поднимается.

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Да не в агрегате дело. Умеючи и в семьдесят лет можно баб удовлетворять. Дело в восприятии мира и себя в нём. Вот, кстати, о женщинах. В восемнадцать я склеиваю девчонку, и вижу, что ей плевать, какой у меня счёт, где я загорал в прошлом году и с кем я знаком через два рукопожатия. Ей просто в кайф поваляться с нормальным парнем. И потом, после этого дела, встаёшь с неё — такое чувство, будто весь мир обновился. Даже краски ярче! Я и сейчас могу ночь напролёт жариться…, но уже того кайфа нет…

ГОЛОС ОТЦА: Может, приелось за столько-то лет?

ГОЛОС ДЯДИ ГЕНЫ: Не. не то. Общая острота осознания притупилась…

Не помню, о чём они ещё говорили. Мы всё-таки удрали на гала-дискотеку и вернулись хорошо за полночь. Старшие то ли прощёлкали нашу вылазку, то ли педагогично сделали вид, что ничего не заметили. А я тогда думал, что папаша с друзьями юности просто бесятся с жиру: ведь живём мы хорошо и нескучно, получше многих. А дядя Гена — он же просто крутой рокер, про него бы байопик снимать…

Но чужой разговор запал мне в мозг. И я по-новому смотрел на фото родителей и их друзей четвертьвековой давности. Что случилось с теми безбашенными парнями и отвязными девчонками? Как они превратились в уныло-сосредоточенных дядек и тёток с прорезями морщин на лбу и на возле носа? Почему их стройные гибкие тела сгорбились, обросли жировыми складками, почему потухли горящие глаза? Почему неразлучные кореша теперь забывают раз в год поздравить друг друга с днём рождения по вотсапу?..

Время, мать его. Неумолимый ход… или ток. Юность проходит. А там, впереди — работа, семья, детишечки (как ты думаешь, чего стоил отцу и матери твой залёт в ментовку за ту дебильную драку? — и это были ещё цветочки…), кредиты-ипотеки…

Возраст. Скука. Навеки потухшие глаза. Время убыстряет бег. Ожидание синей птицы запоздалой удачи. Постепенно сменяющее его старческое «Лишь бы не хуже»…

И тебя ждёт то же самое.

А я не хочу! Не хочу привычной усталости! Не хочу брюзжать и делать всю жизнь то, к чему не лежит душа! Улыбаться уродам, которых следовало бы утопить в холерном поносе, и терять старых друзей!

Да ну нахрен!

И вот я — здесь.

Сам не знаю, как так получилось.

Не воссылал молитвы богу, в которого не верю, не сжигал в полночь на заброшенном кладбище клочки лягушачьего пергамента с начертанными кровью заклятьями на синдарине, но попал в страну вечной юности...