Отрывок из романа «Перевернем песочные часы»

Лёгкий ветер разносил пыль и песок по выжженной земле. В воздухе плыли неприятные запахи пота, крови и пороха. Сражение только что кончилось. Вокруг ещё ярко ощущался страх, смешавшийся со всеобщим неверием в чудо, внезапным облегчением, плавно перетекающим в ликование.

— Я останусь в Марли.

Микаса непонимающе смотрела на капитана, словно его не услышав. По-детски огромные, её глаза, казалось, не могли расшириться сильнее, однако удивление накатывало волной. И это его первые слова после всего?! Тело подрагивало от усталости, но вопрос вылился сам собой:

— Что? — лишь слово, словно выстрел в пустоту.

Леви молчал, не бросил даже взгляда на её уставшее, внезапно осунувшееся и заплаканное лицо. Дорожки слёз ещё не успели высохнуть и, смешавшись с кровью ссадин, пощипывали горящие щёки. Только что Микаса с трудом смогла отдать товарищам голову Эрена, чтобы ту поскорее унесли отсюда, пока никто не решил уничтожить последнюю ниточку, связывающую с прошлым. Это нехитрое действие давалось так тяжело, что казалось, вместе с ним из груди вырвали сердце, втоптав в горячий песок. Едва придя в себя, Микаса ринулась к капитану, единственному живому человеку, которому была готова доверить свои чувства, к единственному, кто помогал всё это время не сойти с ума.

«Я останусь в Марли». Слова колоколом отдавались в ушах, заставляя кровь забиться в жилах. Оглушающе тихий шепот капитана резал чувствительную ткань сознания, но не позволял словам проникать глубже. Мысли не давали принимать неизбежного, оберегали от шока, пытаясь перевести всё к тому, что Леви просто устал. Но что-то было не так. После стольких лет проведённых вместе Микаса могла совершенно точно сказать, что капитан не в себе. Толком не успев ничего сказать ему, она тупо уставилась на Леви, что опирался о холодный камень и смотрел в никуда. Стеклянный взгляд ледяных глаз. В последний раз она видела его таким разбитым лишь когда погиб Эрвин. Но сейчас же они победили. По-настоящему победили! Ужасной ценой, но они добились исчезновения силы титана. Теперь можно было начать жить заново, строить новый, счастливый мир.

— Я остаюсь здесь, — отчеканил Леви.

Каждое слово — молот забивающий гвоздь в крышку гроба. Почему он говорит об этом именно сейчас? Да и какое имеет значение? Непонятное чувство разочарования и злобы поднялось в груди. Она только что собственными руками убила последнего человека, которого считала родным, при чём тут планы на будущее? Но злость быстро унималась. Лишь беглый взгляд на абсолютно разбитого капитана подсказывал: не время показывать свой характер. Наверняка ему сейчас не легче. Он так же думает о цене своей победы.

Микаса осела рядом с ним, окончательно замарав одежду в песке, что тут же прилип к окропленной кровью форме. Растоптанная, растерзанная земля вздымалась. Куда ни брось взгляд — разруха, страх, боль, опустошение. Ликующие вдалеке люди казались чужими на месте развернувшейся катастрофы, такие нелогичные и потусторонние, будто бы они ещё не поняли всего ужаса от случившегося. У Микасы эйфория от победы прошла слишком быстро. Каждая мышца, казалось, была натянута, словно струна. Боль во всём теле не позволяла держаться прямо, даже сидеть на коленях было больно. Она устала. Всё, чего хотелось теперь, — прильнуть к дорогому человеку, почувствовать, что он рядом, что хотя бы остался жив. В Марлии так в Марлии. Ей было всё равно, где. Лишь бы рядом с ним.

Леви немигающим взглядом продолжал смотреть вперёд, совершенно не обращая внимания на сидящую рядом Микасу. О чём он думал? Что чувствовал сейчас? Его разум — дремучий лес, где было невероятно легко заплутать, и, когда Леви водил её по тропинкам своих неведомых никому идей и мыслей, она чувствовала себя особенной, знала, что никому не пробиться внутрь, кроме неё. Но сейчас Аккерман не пускал Микасу туда. Часто пытался разрешить свои внутренние страдания сам; даже зная, что не получится и раны ещё долго будут преследовать его, отдаваясь тупой болью в измученном сердце. Микаса как никто другой понимала его и могла разделить эту боль. Наверное, именно поэтому они и сошлись, именно поэтому она сейчас не торопилась, не давила. Лишь сидела рядом, дожидаясь, когда Леви придёт в себя.

Микаса ещё раз оглядела кровь, проступившую сквозь ещё недавно кипельно-белые бинты на его лице, потрепанную, запачканную одежду, раздробленное, неестественно вывернутое колено. Наверняка капитан от шока не мог ясно соображать.

Сердце сжалось. Собственное всепоглощающее чувство потери заставило её протянуть руку, коснуться разгорячённого тела совершенно разбитого капитана. Хотелось только почувствовать его тепло рядом, понять, что он ещё с ней. Поддержать, в конце концов.

— Не трогай, — резко произнёс он. В голосе лишь льдинки: острые, словно лезвия клинка. Леви отдёрнул руку. В его мыслях сквозила абсолютная пустота. То, что он делал сейчас, было необходимо. Бесполезно объяснять что-то Микасе: она не поймёт, не послушает. Так будет гораздо проще.

Микаса уставилась на него, не в состоянии понять, что произошло. Она столько раз касалась так раньше, успокаивала, держала в своих руках, а теперь он ускользал, растворялся, словно никогда не был её. Микаса опешила. Когда случилась в нём эта странная перемена? Ведь только недавно они сражались плечо к плечу, он помог ей прийти в себя, когда головная боль была готова разорвать её пополам, защищал, сражался из последних сил, помог проникнуть в пасть монстру, в которого превратился Эрен, а теперь внезапно охладел, отстранился.

— Что бы ни случилось, я останусь с тобой, — шепнула Микаса, ближе придвигаясь к Леви. Слова казались бредом. Агония горящих мышц быстро охватывала напряжённое тело, Аккерман чувствовала, что вот-вот отключится от переизбытка ощущений. Даже её тело не выдерживало. На ногах держали лишь шок и непонимание случившегося. Обрывки мыслей и образов вертелись в голове, не позволяя уцепиться за реальность.

— Нет. Ты возвращаешься в Элдию, — отрезал Леви, наконец взглянув на неё тем самым взглядом, к которому она не была готова. Он никогда не смотрел на неё так. Яркие радужки словно прожигали её растерянное лицо. Леви не отводил взгляда от огромных серых глаз, и её внезапно пронзил страх. Микаса понимала, эти глаза больше не несут в себе даже толики той привычной ей теплоты. Голубизна весеннего неба обернулась северным льдом, настолько холодным, что, стоит лишь коснуться, — обожжёшь ладонь.

Она отпрянула, не смея даже вздохнуть. Секунда. Две. Напряжённое молчание, и суета вокруг. Краем глаза Микаса заметила знакомые силуэты. Товарищи уже вернулись за ними. Но ей было не до них.

— Что? Почему? — шепнула она, не желая, чтобы кто-то ещё слышал её, но капитан не ответил. Казалось, что он просто перестал обращать внимание. — Леви!

Впервые Микаса позволила себе позвать капитана по имени при остальных, но даже это не заставило его обернуться.

— Нам нужно уходить отсюда, всё кончилось, — произнёс Армин, неожиданно оказавшийся возле Микасы, присаживаясь рядом. Она неподвижно сидела, замерев в нежелании верить в происходящее. Почему он оттолкнул её? Сейчас, когда она больше всего нуждалась именно в нём?

— Эй! Помогите поднять капитана, — послышалось с другой стороны. Аккерман дёрнулась, услышав родное звание, обернулась, разглядев сквозь намеревавшуюся затянуть глаза пелену слёз пару ребят, подскочивших к Леви и уже приподнимавших его. Капитан шикнул от боли, и Микаса рвано подскочила с места, бросилась к нему, готовая тут же прижать к себе, хотя бы своим присутствием облегчить его страдания, но Леви махнул рукой.

— Заберите её, — произнёс он, и все стоящие рядом вдруг, переглянувшись, потупились. Странную перемену заметили и остальные. Армин машинально схватил Микасу за запястье, пока та не успела дотянуться до капитана, бездумно выполняя приказ.

— Леви, это какая-то шутка? — Микаса не желала верить в происходящее.

Нервное напряжение достигло своего пика. Руки подрагивали от ужаса непоправимого: сейчас он был ей нужен, как никогда. На капитана и самого было страшно смотреть, и сердце терзал страх за его состояние, Микаса столько раз видела, как вполне неплохие на вид ребята не доезжали даже до ворот стен, погибая на руках от жутких внутренних травм, и она никак не могла понять, пытается ли Леви не пугать её тем, что ему невероятно больно, что ему поскорее нужна помощь, или же на самом деле отталкивает её.

— В чём дело, это совсем не смешно! — она выкрикнула, непроизвольно качнувшись туда, куда уже понесли капитана.

— Пусти, — произнесла она так жалобно, что было невозможно поверить в то, что сказала их та самая, сильная и волевая Аккерман. Но разжать руки Армин не посмел, притянул к себе, отворачивая от всё удаляющихся парней с Аккерманом.

— Потерпи, ему срочно нужна помощь, — успокаивал подругу Арлерт, совершенно не понимая истиной причины её шока.

— Нет… — шептала Микаса, словно в бреду всё пытаясь обернуться назад, куда понесли Леви, протягивала руку, словно стараясь ухватить его, несмотря на то, что это было уже невозможно.

Армин держал её крепко. Его тело подрагивало от напряжения. Микаса могла чувствовать это даже сквозь одежду и оборудование. Армин и сам едва держался на ногах. Она знала, стоит ей только дёрнуться, — она вырвется. Сила не делась никуда, Микасе ничего не стоило освободиться. Арлерт не сумел бы удержать.

Холодный взгляд резко всплыл в воспоминаниях. Леви не хотел, чтобы она сейчас была рядом. Это стало для неё очевидно, как-то, что вода мокрая. Микаса тут же попыталась размышлять логически. Ему наверняка сейчас было не до неё. У него такие тяжёлые раны, он не мог думать о ком-то ещё. Но, пускай сама Аккерман была в целости, душу разодрало на куски. Почему он отдёрнул руку?

Микаса вдруг обмякла, и Армин едва сумел сообразить, что случилось, но успел подхватить её крепче прежде, чем Микаса свалится на землю. По телу тут же прошла дрожь. Не его. Аккерман тихо расплакалась, полностью оперевшись на друга. Нервы сдали так невовремя, и она уже не могла держать в себе этот поток. Слёзы — меньшее из того, что хотелось выплеснуть. Крик рвался наружу, боль раздирала изнутри, но Микаса терпела. Нужно было сохранить рассудок хотя бы ради капитана.

Лёд. Пронзительный взгляд, такой, которым Леви одаривал лишь самых ненавистных ему людей. Но в этот раз он был адресован именно ей. За что? Несмотря на все внутренние уговоры, Микаса так и не могла принять его слов. К чему он это говорил, почему не был рад тому, что она цела, что всё кончилось? Вопросы вереницей кружились в голове, путаясь и переплетаясь, заставляли её чувствовать, что она словно в бреду. Жар подступил с новой силой, голову пронзила слишком знакомая боль. Держаться больше не было ни смысла, ни сил, и Микаса позволила Армину увести её отсюда.