Про волков

Из книги "Нити"

Всем, кто видел бабу Арину вблизи, на ум приходила одна фраза: «Столько не живут». В том, что это существо все-таки живое любой встречный-поперечный убеждался, как только встречался взглядом с парой острых как буравчики глазок, сверкающих под косматыми бровями серо-зеленого цвета. Тот же колер был и у волос, торчащих над губой и на подбородке. Цвет кожи был тем самым, что в народе именуют серо-буро-козявчатым. Сама баба Арина утверждала, что это всё от-того, что она регулярно делает маски из болотной тины. И кожа у нее от этого на ощупь бархатистая.
Баба Арина вообще о себе заботилась и украшала как могла. Правда из-за этого все, кто видел ее издалека принимали за ходячий замшелый пень с клумбой наверху. Любила она соорудить на голове палисадник по-настроению. Бывали дни водных лилий и рдеста — тогда от нее особенно сильно несло тиной, смолок и ветренниц, и всякого разнотравья и разноягодья. Всё, что обнаруживала в пределах досягаемости её неутомимая творческая натура шло в дело победы красоты над косной материей. На зиму красота сушилась впрок вперемешку с белыми, подосиновиками и прочей грибной радостью. Одежду свою она тоже не обходила вниманием. Мох, кора, стебли осок и луговых злаков, нашивались или вплетались в каждый предмет ее гардероба уже. в общем столько не живут, но баба Арина жила. Жила потому что слово знала. И не одно. И не все безобидные.

Жила она в бревенчатой избушке, без всяких курьих ножек причем. Лет десять назад как срубленной. Фермер из дальнего села подсобил, за то, что жену его от бесплодия вылечила. Изредка наведывались к ней местные и неместные жители, из тех кому очень надо было, да собес иногда.

— Привез мне калоши? Ивашка из дворца пенсионеров, — хихикала вредная бабка над долговязым и худющим очкариком, работником соцобеспечения Иваном Федоровым 21 года от роду. Ездил к ней только он. Прочие боялись, а этот, несмотря на все обещания изжарить под простоквашкой был пока цел. Наверное потому, что периодически притаскивал бабке, то, что она заказывала из города, да слушал ее байки под чаек с вареньем. Под «калошами» бабка
имела в виду кеды. Нравилось ей в них по лесу ходить — мягко, тихо и удобно.

Этим утром баба Арина решила порадовать себя эдельвейсами. Помнила она, что романтические это цветы и что-то ей их очень захотелось и полезла она в гору, кликнув с собой Лысого. Когда-то ему, молодому еще волку топором стесали кожу между ушами, благо уши прижать успел. Подобрала зверя бабка, выходила. С тех пор стала она с хвостом. Куда
сама — туда и зверь. Баба Арина вела с ним долгие диспуты на философские темы и утверждала, что он на редкость упрямая и консервативная сволочь, и совершенно не желает принимать новых течений. Уперся в этих немцев и
всё.

Тропинка карабкалась в гору, постепенно выдыхаясь и становясь все уже и уже. Полемика бурлила вовсю. На кустами разносился скрипучий голосок старухи, изредка перемежаемый короткими волчьими подвываниями. В разгаре полного, но небесповоротного разгрома волчьей позиции тот вдруг занервничал, заметался и заскулил. «Все ты придумываешь,» — сердито огрызнулась бабка. Чуешь, что концепция твоя яйца выеденного уже не стоит и слинять хочешь? Ну ладно, ладно — пойдем, дезертир несчастный, посмотрим, что за падаль ты унюхал на сей раз.