"Маргинальные новеллы" перезапуск. А так же планы (кроссворды и колонка юмора) ;)

Его светлость едет вторым классом

Читать о железнодорожной катастрофе, сидя в поезде, конечно же, не следовало. Когда вагон очередной раз качнуло, Альбрехт почувствовал себя не хорошо. Заскрипел металл, задребезжали стекла - поезд входил в поворот. За окнами мелькал дождливый вересковый ландшафт. Путь Хэзерфогского экспресса пролегал через каменистые пустоши, поросшие чахлыми низкими деревцами.
Со времени катастрофы минуло больше полгода. Поезда, как и прежде, курсировали между столицей и Хэзерфогом, но теперь путь их был много длиннее. У самого моста паровоз сворачивал вправо и делал большую петлю вдоль берега неспокойного залива Марлоу. Мимо проносились бедные городки, для которых железная дорога стала, возможно, единственным глотком цивилизации со времени царствования славной Елизаветы  III. В таких городках все еще не знали водопровода и центрального отопления, а за пользование паровым котлом вполне могли сжечь на костре. Шутники уверяли, что в подобных селениях на ратушной площади стоит баллиста, на случай если в небе вдруг появится дирижабль.
Шел сильный дождь, и если бы не он, из окна пассажиры могли бы разглядеть пилоны рухнувшего моста. Обычно именно на этом отрезке пути назойливые попутчики рассказывали своим невольным слушателям жутковатые байки о призраках, о светящихся вагонах под водой, о том, что среди грохота волн можно услышать стоны навеки оставшихся в заливе душ.
Альбрехт Ван Дюссен ехал из столицы в мрачном настроении и слушать страшные сказки ему совсем не хотелось. Он уже жалел, что прочитал эту злополучную заметку в газете. Он и без нее чувствовал себя скверно. Болела рана на щеке. Надеясь отвлечься он перелистнул страницу и обратил взгляд к первой попавшейся статье:
«В ателье мадам Трюшон требуется опытная корсажница. Умение пользоваться швейными артефактами обязательно. Начальные магические знания приветствуются». Рядом красовалось дурно нарисованное женское платье.
Альбрехт отбросил газету на свободное сиденье. Его все более охватывала тоска и уныние.
Завтра - пятого сентября - состоится премьера пьесы "Навона", а в воскресенье Лиртены дают большой бал по случаю получения главой семейства звания мэра. В такое время все кутилы покидали загородные имения и дачи и стремились к свету в столицу, обновить гардероб, похвастаться новым артемобилем. И только Альбрехт, одинокий и злой ехал в провинцию, в тишину и в забвение. Паровоз стремительно уносил его прочь по залитым дождем вересковым полям мимо голых серых обрывов вторым классом в компании какой-то незнакомки. Вагон покачивался. Свет в купе мигал. По стеклу стучал дождь.
"Скажи спасибо хоть не пешком", - подумал Альбрехт и вздохнул. Впервые в своей жизни он ехал вторым классом. Здравый смысл говорил ему, что стоило бы не чиниться и взять билет в третий класс, ведь всех его денег на билет едва хватило, но ехать среди рабочих он не мог себе позволить.
В кармане Альбрехта не лежало ни одной облигации, его тонкие пальцы непривычно не отягощали перстни, и только где-то в глубине пиджака (сшитого по мерке у портного мсье Ренуара) болтались несколько жалких грошей. Монеты столь низкого достоинства, что Альбрехт даже не знал, что с ними можно сделать. Будь этот молодой человек чуть более низкого происхождения, он бы не относился к этим деньгам столь презрительно. На лежавший в его кармане капитал некоторые льеры, ехавшие тем же поездом в третьем классе, могли бы купить себе бутыль молока или кусок хлеба. Альбрехт такие деньги считал зазорным даже давать на чай.
Без слуг и без денег, окутанный одними лишь дурными слухами, этот молодой человек ехал в Хэзерфог к своей тетке и знал, что ожидающий его прием будет таким же теплым, как этот сентябрьский дождь.
Почтенная госпожа Аделла Ван Дюссен уже давно разменяла шестой десяток. Единственным ее живым близким родственником был Альбрехт, и чутье подсказывало ему, что родственница будет им очень недовольна. Больше всего на свете она любила две вещи: ругать соверемнных женщин и поучать своего племянника. Ему повезло родиться мужчиной, иначе бы госпожа Аделла уже давно сжила бы его со свету. Двух своих внучатых племянниц она уже выдала замуж, а еще двух держала в качестве приживалок, мучая их изо дня в день своими нотациями.
Ехать до Хэзерфога оставалось пару часов.
Последний раз в этом городе Альбрехт был очень давно. Он приезжал к тетке в имение в Дессэксе на лето, а вот ее городского дома не видел с самого детства. Единственное что он помнил - огромную библиотеку и кабинет, в котором все, начиная от стен, заканчивая абажурами на лампах, пестрело цветочным орнаментом. Да, к цветочным орнаментам его тетя так же питала нездоровую слабость, хоть и значительно меньшую чем к порицанию женщин и поучения племянника.
Альбрехту совсем не хотелось навещать этот дом снова. Он бы предпочел загородное имение. В парке всегда можно скрыться от любопытных глаз и тетушкиных советов. В городе такой роскоши ему не представится.
Перед внутренним взором Альбрехта вновь появилась разгневанная Аделла Ван Дюссен. Невысокого роста сухая женщина с гладкими белыми от седины волосами, она умела отчитывать, не повышая голоса. За его прошлую совсем незначительную провинность она урезала его содержание вдвое. Что же будет теперь?
Желая отвлечься, Альбрехт попытался припомнить Хэзерфог.
Хотя в городе проживали больше полусотни тысяч жителей, имелся университет и несколько крупных заводов, Хэзерфог все равно слыл провинцией. О нем редко писали в газетах, не говорили в свете и, исходя из этого, Альбрехт считал, что жизни в этом городе нет так же, как на дне морском. Все что он слышал о Хэзерфоге за последние полгода это упоминание крушения Хэзерфогского экспресса, да то что в городе бунтуют суфражистки.
Несколько лет назад очень прогрессивный ректор тамошнего университета открыл курсы для девушек и даже позволил им слушать лекции наравне с мужчинами. С тех пор в городе что не месяц, то собиралась толпа женщин с плакатами, требовавшая работы и избирательных прав.
Одна такая как раз сидела напротив Альбрехта, читала книгу "Горничная для лорда" и бросала на Альбрехта гневные взгляды. Он не без основания считал, что такого презрения не заслужил. Девушка так кривила губы, будто Альбрехт вез с собой круг вонючего сыра. Он в свою очередь думал, что девушка прячет в саквояже плакат на палке с надписью «Низвергнем мужскую диктатуру!» или что-то в подобном роде.
Альбрехт считал себя симпатичным. Даже более того, он считал себя красивым и не привык, чтобы на него смотрели ТАК. Он был высок, широк в плечах, светлые длинные волосы забирал в пучок и шитые на заказ костюмы всегда хорошо подчеркивали его фигуру и синеву глаз. Он славно фехтовал, неплохо стрелял из револьвера, и если бы не современные правила приличия, носил бы с собой не трость со шпагой внутри, а полноценный меч. Альбрехт полагал, что похож на Вильгельма Смелого - основателя рода, славного рыцаря, героя многих семейных преданий и единственного родственника, которого Альбрехт со всей уверенностью мог бы назвать образцом для подражания.  
Вильгельм Смелый участвовал в семи воинах, принадлежал к ордену Черных крестов, штурмовал Алленорт и погиб  в бою против пятидесяти неверных. По легендам, он убил сорок девять врагов, а пятидесятый подло ударил его в спину.
За пятьсот лет, минувших со времен Вильгельма Смелого, род Ван Дюссенов сдал позиции. Мужчины в семье сменили военную стезю на помещичью.
Отец Альбрехта увлекался ботаникой (да так и сгинул в экспедиции в одной из южных колоний), дед коллекционировал вина (и вино его сгубило), а про пристрастия прадеда и вспоминать  стыдно. В семье говорили, что у него было слабое сердце, но Альбрехт знал - в последний раз недуг прихватил старика в тот момент, когда он пристраивался к очередной служанке. Прадед вел активную жизнь до семидесяти пяти лет, пока в одночасье она не прервалась. Можно сказать что умер он как настоящий мужчина - с обнаженным клинком. В череде достойных предков прадед стоял для Альбрехта на почетном втором месте. На современный лад его можно было бы даже назвать спортивным. Здоровью старика завидовали многие.
От былой чести Ван Дюсенов осталось не много.  Старинный замок обсадили парком, во рву вместо трупов врагов плавали кувшинки и лебеди, а тетушка - ныне полноправная хозяйка имения - велела спрятать все рыцарские доспехи на чердаки и в подвалы, заменив их пресловутыми цветочными орнаментами и подушками с бахромой. Начался двадцатый век. Тетушка владела всем. И именно она могла бы смотреть на своего племянника с таким неодобрением. Уж у нее на то были все основания.
«Ты мот, бесстыдник и позор семьи. Приезжай немедленно. Мне все известно. Высылаю деньги на поезд. КЦА»
К телеграмме прилагалось денег  на билет до Хэзерфога третьим классом. Если бы не случайно оставшиеся в кармане несколько монет, Альбрехту  пришлось бы ехать в компании шахтеров, горничных и, наверное, на голове у него сидела бы курица, а на шее висел чумазый ребенок (так Альбрехт представлял себе путешествие третьим классом).
Попутчица, долго ерзавшая, наконец, отложила свою книжонку, сняла с носа очки, опустила их в саквояж, из которого к удивлению Альбрехта не вывалилось ни одного транспаранта, поднялась с места и, задрав нос, произнесла:
- Я вас презираю. Вы олицетворение всего худшего, что есть в нашем обществе. Вам бы следовало погибнуть на той дуэли. Я не желаю ехать с вами в одном поезде.
Хлестнув его по ногам юбками, девушка вышла в коридор, прихватив с собой свои сумки.
Альбрехт коснулся повязки. Шрам на пол лица теперь заменит ему визитную карточку. Слава опережает его.
Свет еще раз мигнул, поезд затормозил у маленькой станции. За окном появилась пара низеньких серых домиков под сланцевыми крышами. Провинция, как она есть. В палисадниках за зелеными изгородями растут фруктовые деревья, окна украшают цветочные горшки. Сквозь пелену дождя проступают очертания церковной колокольни. Баллисты не видно.
Остановка длилась не более минуты. К скромному вокзалу, раскрыв зонтик, шла его давешняя попутчица, все так же задрав кверху нос.
Прозвучал свисток, поезд дернулся и снова застучали колеса. Дверь в купе отворилась и из коридора появилась мокрая девица в клетчатом пальто и шляпе с фазаньими перьями. Девушка была высока, крепка и имела внешность яркую, как у какой-нибудь воинствующей богини древности. Русые волосы были кудрявы и забраны в странную прическу, серые глаза горели яростным огнем. Альбрехт легко представил ее себе в одной тунике, с копьем, шлемом и совой на плече.
- У вас свободно? – спросила девушка. Голос ее звучал соответственно внешности. Альбрехт понял, что даже, если бы в купе все места были заняты, для нее бы место нашлось. Должно быть, такой была тетя Аделла в молодости, разве что ростом ниже и фигура субтильней.
Прежде чем Альбрехт жестом предложил незнакомке занять свободное место, она шагнула в купе. Сумки с трудом протиснулись в узенькую дверь. Девушка везла с собой, кажется, весь свой гардероб: огромный саквояж, две шляпные картонки, какой-то узелок и три связанных вместе коробочки из-под пирожных. В другой руке она держала зонтик.
- Не будете ли вы так любезны? – спросила она, ударяя  Альбрехта в грудь своим саквояжем.
“Видимо во втором классе этикет тоже на класс ниже”, — подумал он, но все же взял саквояж и положил его на полку. В это время девушка вышла в коридор и сразу вернулась, вкатив в купе велосипед.
- Не поверите, в первый класс с велосипедами не пускают, - заметила она и гортанно рассмеялась.
Альбрехт не поверил, но подумал, что мог бы сказать тоже самое, если бы у него был велосипед и требовались оправдания. Не смотря на свой внушительный для девушки рост, она не доставала Альбрехту и до плеча, но была так широка в груди, что им невольно приходилось тесниться. Он положил на полку шляпные картонки и опустился на сиденье.
- Хорошо, хоть нашла почти пустое купе. А не то мне с моим железным конем, - попутчица похлопала велосипед по кожаному сиденью, - пришлось бы ехать на голове. Знаете, так женщины в колониях носят корзины с грузом, - она, перевернув шляпу, изобразила, как это должно выглядеть. Потом рассмеялась и лихо забросила промокшую шляпку на полку для багажа. - Ну и погода. А вы совсем сухой. Где дождь начался?
- В столице не было.
- О, - девица округлила глаза, - Вы к нам из столицы? По делам едете в Хэзерфог?
- С чего вы решили, что я еду в Хэзерфог?
- Если не туда, то вы проспали вашу остановку, льер, - она засмеялась. – Это была последняя остановка перед конечной - Дулбридж. Я там живу. Ездила на выходные домой, а теперь возвращаюсь. Подарили мне родители велосипед, дабы облегчить мой путь на работу, да как-то мы не подумали что его нельзя в первый класс. А я как всегда везде опаздываю, чтобы идти к багажному вагону. Я и на работу почти никогда вовремя не прихожу. Удивительно, как еще не уволили. Я артефактор.
Девушка потрясла коробочками в которых что-то загремело. В другое время болтовня попутчицы раздражала бы Альбрехта, но сейчас она хорошо отвлекала от мыслей о железнодорожных катастрофах и злых тетушках.
- Я впервые слышу о женщинах-артефакторах.
- Еще услышите. Помяните мое слово, несколько лет и женщины будут везде, даже там, где не надо. — Она снова рассмеялась и добавила театральным шепотом. — Только женщинам этого лучше не говорить. За такие слова в Хэзерфоге  могут и побить.
- Я постараюсь быть осмотрительным.
- Постарайтесь. Наши барышни давно потеряли страх.
- Это будет самая бесславная смерть, которую только можно вообразить.
- В газетах напишут «был растерзан озверевшими девицами». Шутки шутками, но я с каждым годом опасаюсь как бы не прикрыли наш университет из-за этих воинствующих фурий.
- А вы не протестуете?
- На что мне избирательные права? Бесполезная вещь. Я рада тому, что мне можно хотя бы работать. Если бы не это, быть бы мне женой какого-нибудь эсквайра, нянчить троих детей и вышивать платочки. Из меня так себе вышивальщица. Мастерить артефакты куда приятнее. Кстати! Вам не нужен артефакт для глажки брюк? Я все лето работала над тем, чтобы он делал правильные стрелки. Все время делал их поперек коленей и между ног. Кому нужны стрелки между ног? Магия работает там, где тонко. Никак не удавалось заложить идею того, что складки должны идти вдоль штанин и при том не по шву. Но я разобралась! Два года неправильных стрелок, и вуаля! Полюбуйтесь.
Она стряхнула с себя коробки на пустое сиденье и коснулась броши в виде ветки красной смородины. Ягоды мигнули и мокрое клетчатое платье на глазах просохло. Складки остро встопорщились, как иголки у ежа. Девушке не хватало такого же артефакта для прически - в сухом платье, но с мокрыми кудрями она выглядела глуповато. Как могла она покрутилась на сидении, показывая Альбрехту свою работу.
- Очень впечатляет.
- Пока это мой лучший артефакт. Если все пойдет хорошо, я сделаю на него патент.
- Я полагал уже есть артефакты сушащие одежду… утюг например.
- Утюг не артефакт, - засмеялась она. - Но вы правы, артефакты для сушки существуют.  Мой значительно меньше и не одноразовый. Это благодаря моей тайной методике. Согласитесь, удобно, если артефакт не надо заряжать после каждого использования.
Альбрехт кивнул. На самом деле для него было открытием, что утюг не артефакт. О бытовой стороне жизни он не знал почти ничего. Одежду для него стирали, сушили и гладили слуги.
- Вы очень талантливая юная леди.
Девушка зарделась, отвернулась и стала разглаживать юбку, которая в этом ничуть не нуждалась.
- А вы так и не ответили, зачем едете в Хэзерфог. На работу?
— Нет.
—  На учебу?
- Можно сказать и так.
- Поступаете?
- Не совсем.
- Я вас прежде в университете не видела.
- Вы знаете в лицо всех студентов? Разве Хэзерфогский университет не достаточно велик, чтобы мы ни разу там не встретились?
Она улыбаясь, возразила.
- Университет большой, но если вы решили там спрятаться у вас ничего не выйдет.
- Отчего же?
Она опустила и подняла ресницы. Глаза ее скользнули по повязке на его щеке и обратились к пейзажу за окном.
- Знаете ли, — произнесла девушка неспешно, — Женский факультет только на одну десятую состоит из тех, кто в самом деле хочет учиться. Для остальных это что-то вроде брачной газеты, где можно подробнее рассмотреть кандидатов. Так что, будьте уверены, если бы мужчина вроде вас учился  в нашем университете, все женские курсы с первого по четвертый об этом знали бы. Имя, фамилия, вес, рост, адрес, родинка на ягодицах, годовой доход и любовь к прогулкам. А если знает одна женщина, знают все. Вы красивы, молоды и, судя по всему, не рабочий на фабрике. Кандидат - лучше не придумаешь. Крупная рыба.
Альбрехт смешался.
- Обычно это я делаю комплименты женщинам.
- А я обычно говорю правду. Если бы вы были в придачу при деньгах и титуле, вас бы уже ничего не спасло… Студентки встречали бы вас прямо на вокзале. Я слыхала, титулованные джентльмены заказывают себе специальные антибрачные артефакты, чтобы отбить у охотниц за состоянием интерес. Хотя, думаю, это глупости. Не представляю, как бы такой артефакт можно было воплотить в жизнь. Я как-то пыталась и ничего не вышло.
— Вы страшитесь замужества?
Девушка покачала головой и скривила губы, будто съела что-то неприятное.
— Скажем так, я туда не очень стремлюсь. На дворе тысяча девятьсот десятый год. Новый век. Глупо топить себя в пучине семейной жизни, когда впереди маячат горизонты новых возможностей.
— Я не думал что девицы считают брак пучиной.
— Девица девице рознь, — возразила попутчица. — Я считаю брак по расчету пучиной. Поглядите на меня — я не слишком-то хороша собой, приданного нет, еще и с образованием — нынче это считается недостатком. Я надеялась, что этого хватит, чтобы обеспечить мне свободную жизнь, но увы.
Девушка все еще смотрела в окно, за которым мелькал невеселый пейзаж. Лицо у нее в самом деле было грубым, словно вырубленным из камня.
— Вас выдают замуж?
— Мне… настойчиво предлагают. И моя семья давит на меня, ссылаясь на обязательства, долг и честь… и еще на много чего. Если я не выйду замуж, семья пойдет по миру. Продадим дом с молотка, младшие братья и сестры будут побираться, а мать обещает умереть от стыда и горя.
— Все так плохо?
— Близко к этому. Я работаю, но моего зароботка не хватает, чтобы погасить семейные долги. А тут подвернулась такая возможность. Стали бы вы жертвовать собой в обмен на благополучие семьи?
— Сложный вопрос.
— Солжный, — кивнула девушка. — Сложный. Мать говорит: “Потерпи, пару лет и ты станешь самой богатой вдовой Хэзерфога”, но мне совсем не хочется терпеть и ждать чьей бы то ни было смерти. Это как-то не по человечески.
— Жених стар?
— Нет.
— Тогда отчего он должен умереть?
— Вариантов достаточно. Он пьет, ведет распутную жизнь, врагов у него как пассажиров в этом поезде и только каким-то чудом он не воюет сейчас в колониях. Не сегодня завтра его застрелят на дуэли или он сляжет от срамной болезни, не приведи Господи, прихватив с собой жену, тоесть меня.
— Звучит безрадостно.
— Совсем. Я сперва согласилась. Решила потерплю ради семьи. А потом поузнавала о нем, почитала, и решила, гори все синим пламенем. Ничего не случится, если вместо большого дома семья переберется в маленькую квартиру. Мать вполне сможет справляться и без слуг, а брат не умрет без гувернера. Почему за них всех должна страдать я одна? По приезду собираюсь пойти и расторгнуть помолвку.
— Могу пожелать вам удачи.
— Пожелайте. И смелости. Я очень из-за этого волнуюсь.
Альбрехт предложил бы девушке выпить, но в вагонах второго класса алкоголя не предлагали, а при себе у него ничего не было.
Через полчаса за окнами поплыли пригороды Хэзерфога: покрытые туманной дымкой силуэты заводов, с высокими, как тополя, кирпичными трубами,  поникшие пригородные сады. Из зелени появилось здание вокзала. Поезд с толчком остановился, захлопали двери, пирон заполняли люди.
- Вы не поможете мне снести вещи? — спросила девушка.
- К вашим услугам.
Кроме трости-шпаги вещей у Альбрехта не было. Даже зонта, чтобы скрыться от ливня, он не имел. Девушка катила по коридору свой велосипед и несла коробки из-под пирожных. Альбрехт шел следом с остальными сумками и шляпными картонками. У выхода из поезда попутчица подняла над ним зонт.
Они отошли под стеклянный козырек, где Альбрехт смог поставить багаж на скамейку. Девушка собрала свои вещи в кучу и оценила масштаб проблем. Лицо ее помрачнело. Альбрехт тоже задумался о своем положении. Тетушка не прислала за ним артемобиля, слугу с экипажем или что-то в таком духе, а сам Альбрехт мало того что не имел денег нанять себе транспорт, так в придачу совсем не знал в какую часть города ему нужно попасть.
- Газета! Газета! Свежий выпуск! Кровавый дуэлянт Ван Дюссен сослан в Хэзерфог.  Благородное общество Хэзерфога трепещет!
Мимо прошел мальчик, размахивающий свежеотпечатанным номером «Хэзерфогского листка».
Девушка-попутчица бросила на него короткий взгляд и занялась своими вещами. К шляпной картонке сверху она привязала коробочки. Теперь могло бы показаться что у нее с собой гора сладостей. Наконец, она закончила и обернулась к Альбрехту.
- Я очень рада нашему знакомству. Вы приятный собеседник.
- Я тоже очень рад. Перед тем как вы уйдете, могу я вас попросить об услуге.
- Конечно.
- Я в Хэзерфоге впервые лет за пятнадцать, и совершенно не знаю города.
- Вам провести экскурсию? - глаза ее снова загорелись.
- Возможно позже. Не знаете ли, вы где находится дом Аделлы Ван Дюссен. Большое белое здание с колоннами, перед каким-то парком. Лет пятнадцать назад там был фонтан с черепахами и красивая чугунная ограда.
- Как же не знать. Это как раз университетский парк. Госпожа Ван Дюссен спонсирует университет и еще много всего. Первая леди в городе. Без ее участия ни одни праздник не обходится.
- Ее дом отсюда далеко?
Дождь стучал по стеклянному навесу над их головами. В лужах криво отражался черный силуэт паровоза.
- Кварталов пять-семь, наверное. На трамвае пару остановок.
- К сожалению, сегодня мне придется обойтись без трамвая.
Альбрехт грустно улыбнулся. Рана на щеке  заболела  и он тотчас скривился. Девушка этого не заметила.
- Мне тоже. С велосипедом в трамваи не пускают. Я покажу дорогу. Дом Ван Дюссенов мне по пути. Снимаю там квартиру неподалеку.
За спиной Альбрехта вдруг снова возник мальчик с газетами. Во все горло он заорал:
- Свежий номер! Свежий номер! Скандальный Альбрехт Ван Дюссен едет в Хэзерфог! Почтенные семейства, берегите дочек! Добрые отцы, отправьте сыновей на фехтование! Кровавый дуэлянт едет в Хэзерфог!
Девушка, сощурившись, посмотрела не Альбрехта.
- Прошу прощения, а как ваша фамилия?
Он не видел отражения в ее глазах, но был уверен, что она смотрит на его закрытую повязкой щеку. По лицу ее промелькнула тень понимания.
- Меня зовут Альбрехт Ван Дюссен.
Она открыла рот, и мгновение стояла будто громом пораженная. Запоздало прикрыла его рукой в кружевной перчатке.
- Ох… Господи…
Молчание длилось почти минуту.
- И как это вас занесло во второй класс…
- Времена нынче сложные.
- Не то слово…
Некоторое время она изучала его, как если бы решала сложную логическую задачу, а потом спросила:
- У вас есть зонт, чтобы идти пешком?
- Я налегке, - Альбрехт качнул чемоданом.
- Так вы дойдете с воспалением легких. Я могу вас проводить.
- Я не привык, чтобы меня провожали женщины.
- Тогда вы проводите меня, а после я отдам вам зонт. Вернете его, как будет время. Свежие раны не следует мочить.
Она раскрыла зонт и снова обратила свой взор к Альбрехту.
- А ведь знаете, вы теперь в опасности. То, что я вам говорила про студенток нашего факультета. Если газеты о вас правду пишут, то ваш приезд в Хэзерфог они не пропустят. Будьте готовы отражать нападения всех невест Хэзерфога. Странно, что они вас не встречали на вокзале.
- Верно прозвище “Кровавый дуэлянт” их смутило.
- В охоте за графом такие мелочи не помеха. Пойдемте, Ваша Светлость.