Твори кратко!

А я снова прорекламирую игру.

“Твори кратко” — можно творить, что хочешь. Можно рисовать самому, можно мучать нейросетку (она не возражает), можно писать стихи или рассказы…

Я, конечно, пишу минирассказы. Рифмовать я не умею, рисовать тоже, с нейросетками знаком, но еле как, что остаётся? Только писать буковки. Буковок я знаю много, можно что-то из них слажать.

Я порой размышляю, может, вооружиться карандашом и повергнуть всех в ужас… но пока держусь.

Так вот, чего я рекламирую-то?

Пока там участников маловато. Свои рисунки никто не несёт, рассказов выходит один-два на тур… даже нейросети рисуют понемногу.

А выиграть, когда ты один участник, какая-то не очень вкусная победа. Мне кажется, намного веселее проиграть, когда подан десяток рассказов, чем выиграть, если рассказ подан один.

Поэтому зову, призываю и агитирую:

Пошли! Там весело!

И для отчёта — мои рассказики по прошлым темам:

Месть обиженной Музы

— Урод! — сказала Она и пнула бесчувственное тело. Тело замычало и попыталось перевернуться. Не получилось.

— Мерзавец! — сказала Она и пнула еще раз.

— Риф… — пробубнило тело. — Надо риф… му…

— Ах, рифму тебе надо? — воскликнула Она, и что-то в ее голосе было такое, от чего Поэт даже смог поднять голову. Голова была налита чугуном,  и норовила упасть обратно. Поэт не рисковал ее ронять только потому, что не был уверен, что та не расколется на множество мелких осколков. Грязных и липких.

— А кто вместо стихов пьянствовал? — спросила Она. Яда в ее голосе было столько, что Поэт даже хотел наклонить голову, посмотреть, как он капает на пол и прожигает в линолеуме дыры. Не наклонил, побоялся уронить все таки голову.

— Третий день! — воскликнула Она. — Пил Поэт три дня и три ночи, и явилась ему… Кто?

— Мууу… — протянул Поэт, — ты моя Мууу… за…

— За что мне такое?! — Она всплеснула руками.

— Ты моя Муза, — сказал Поэт, — и сейчас мы с тобой…

— Тебе, поди, опять Мед Поэзии надо? — спросила Муза неожиданно мирно.

Поэт кивнул так поспешно, что голова все-таки упала на пол. Звучно стукнула. Перед глазами вспыхнули огни, в ушах оглушительно зазвенело, и он не услышал, что Муза сказала.

Но угадал. По ехидной ухмылочке, по злому блеску в глазах, по рукам, упертым в бока.

— Хрен тебе, а не Поэзия! — сказала Муза. — Обойдешься пока Ядом Похмелья! Твори под ним!

Поэт заморгал, пытаясь вернуть хотя бы ясность зрения. А когда снова смог смотреть, увидел перед собой карандаш и чистый лист.

— Пиши! — скомандовала Муза.

— Я не… — простонал Поэт.

— А ты да! — ответила Муза. — Пиши, алкоголик! Тунеядец! Бездарь! Пиши свое похмелье, раз до Поэзии не добрался!

Поэт обреченно взял карандаш.

— А можно прозой? — прохрипел он, когда понял, что рифмы нет и не предвидится.

— Хрен с тобой, пиши прозой, — ответила Муза. — Про заек!

Карандаш заскрипел по бумаге:

“— Урод! — сказала Она и пнула бесчувственное тело…”

Сущность дракона

“Какой неприятный тип…” — подумал Ярослав Михайлович, но ему постоянно приходилось работать с неприятными типами. Работа такая.

— Вы знаете, — говорил тип плаксиво, — меня совершенно никто не любит. Все только и стараются заполучить мои денежки! А на деле считают меня страшным, уродливым и вообще!

— Вам следует меньше думать об этом, — сказал Ярослав Михайлович. — Какая разница, что они там думают? Вам следует поверить самому в себя. Принять себя. Заглянуть в себя, понять свою подлинную сущность и принять ее!

Так и тянулось до самого конца. Тип ныл и страдал, Ярослав Михайлович убеждал и увещевал. Наконец, время сеанса подошло к концу и тип собрался уходить.

— С вас три тысячи, — вежливо напомнил Ярослав Михайлович.

— Что? — возмутился тип. — Вам тоже надо от меня только мое богатство! Только мои сокровища!

— Но… — начал было объяснять Ярослав Михайлович…

Он хотел напомнить о том, цена сеанса была озвучена с самого начала. Что это работа психолога — выслушивать и давать советы, а работа должна быть оплачена. Что ему и надо-то от типа только немного — три тысячи рублей…

Но тип уже последовал доброму совету. Он увидел свою сущность и принял ее.

Чешуйчатый хвост тяжело хлестнул по стенам. Огромные когти разорвали коврик у двери.

Ярослав Михайлович увидел огромную пасть прямо перед своим лицом… Вспышку яростного пламени…

И наступила темнота.

Половинка сердца

Демоница тепло и нежно улыбалась ему. Многообещающе, развратно и ласково. От этой улыбки горели щеки, а в голове теснились ослепительно-горячие образы.

— Любые желания плоти, — сказала она, — с душой не ко мне.

Желания плоти загудели и зазвенели в ушах, вспыхнули в животе и ниже. Пока неясные, но только из-за того, что трудно было выбрать с чего начать.

— А оплата? — спросил он.

— Ну… — демоница задумалась, что б такого пожелать. — Знаешь, есть такая легенда — у каждого человека есть половинка сердца? Человек, который сужден ему для вечной и светлой любви… — тут демоница на миг сбилась, заколебалась и небрежно махнула куда-то вверх рукой, — оттуда.

Он кивнул. Что-то такое он слышал.

— Ну, вот, — закончила демоница, — ты разрешаешь мне забрать половинку твоего сердца, а после этого, пока у твоей плоти будут силы желать — я буду служить и исполнять. Любые.

Он задумался.

Половинка сердца, сужденная ему Небесами… отдать неведомую девушку, адской твари?

Он глянул на демоницу.

Та улыбнулась в ответ. Желания плоти загудели в голове:

“Где эта половинка сейчас? Где она была все это время? Сужденная небесами — когда? А эта — вот она, здесь, готовая служить!”

Демоница провела ярко алым язычком по губам, и посмотрела снизу вверх.

Он кивнул.

— Забирай. Только я не знаю, кто это, и где…

Он не договорил.

Демоница подняла руку и её коготки вонзились ему в грудь. Хлынула кровь, хрустнула ребра.

Сердце вздрогнуло в последний раз, потом когти отрезали ровно половину.

Демоница сунула кровавый кусок в рот.

— Хорошо вам, людям, — сказала она, чавкая. — Такая фантазия! Мы, демоны, все понимаем буквально!

Его душа стояла перед ней и дрожала в ужасе.

— Есть ещё желания у плоти? — спросила демоница и пихнула копытцем окровавленное тело. — Нет? Мои обязательства выполнены!

Душа съежилась, но взгляд демоницы впился в нее, как когти, остро и неумолимо.

— Пошли! — сказала демоница, и потащила душу за собой.

На полу остался труп и пентаграмма. Рисунок почти стёрся, залитый кровью.