Суд да дело

 Эпизод про то, как весьма уважаемого человека бросили в каменный мешок.

Что-то с его побегом пошло не так.

 Монахиня, подметавшая лестницу, бросила метлу и умчалась, едва его увидев. Даже поприветствовать забыла – хотя дисциплина у здешних сестёр всегда на высоте. Дальше до большого холла никто ему не встретился – однако вокруг за пределами видимости раздавались звуки беготни и взволнованный женский шёпот.

Пара коптящих масляных плошек на высоких подставках освещала сумрачный холл. Беспокойное пламя трепал сквозняк: вместо окон под потолком были прорези в толстой стене.

 Дверь казалась незапертой, и вокруг – никого.

 Впрочем, нет – в кресле у стены, по левую сторону от входа, клевала носом закутанная в серое фигура.

 Что ж, не стоит будить так кстати задремавшую на посту сестру.

 Берад прошёл мимо как можно бесшумней. Но в тот момент, когда он уже тянулся к задвижке, его окликнули.

- Куда это ты собрался, молодой человек?

 Только одно живое существо на всём белом свете за последние полвека называло его молодым человеком. С полным правом – учитывая разницу в возрасте.

 Но что здесь делает мать Эмергиса?

 Берад медленно обернулся.

 Из-под серого платка на него смотрело лицо цвета морёного дерева, на котором казались живыми одни глаза. В них дрожали отражения огней – а ещё Бераду снова почудилась в них насмешка – и в этот раз она не сулила ничего хорошего.

- Ни один опасный текст не покинет этих стен. Беспокойные словеса не должны расползаться по миру, смущать умы, подрывать устои. Мы держим такие записи под замком. Мы храним Порядок.

 Две монахини, похожие, как близнецы, подошли с обеих сторон, отобрали и бросили на пол мешок, схватили повыше локтей железною хваткой.

- Мне надо идти, - сказал Берад, - я нужен в столице. Оставьте себе бумаги, если хотите.

- Ты ведь умнее, чем хочешь казаться. При чём тут бумаги? Написал свою книгу дважды, всегда сможешь снова. До тех пор, пока книга Саад в твоей голове – она – это ты. Не говоря уже о трудах святого Имы и прочих библиотечных редкостях. Это всё опасные знания. Они не покинут обитель.

- Но вы отпустили еретика.

Легчайшая заминка почудилась священнику в ответе:

- Это вышло случайно. Сложно за всем уследить.

Берад вдруг понял – тут что-то есть. Разум лихорадочно искал какую-нибудь зацепку, чтобы пробиться сквозь панцирь древней насмешливой невозмутимости.

- Вы сказали, он вам понравился – и вы дали ему кое-что узнать.

 Голос настоятельницы звучал ровно, но всё же в нём появилось что-то новое:

- В глазах справедливости все равны. Никто из людей не заслуживает снисхождения. Я отдала свою жизнь Матери Воздаяния. Но Сет-еретик напомнил мне о других временах, разбудил ветхую Эмергису. Монахиню, которая выдала на мучения ту, что любила. Как рассудишь, можно держать столько лет эдакий камень на сердце? Твоё-то надорвалось – а всё маловерие. И я бы сама не справилась.

- Я должен ему помочь. Я думал, ко мне вы тоже неплохо относитесь.

- Был грех. Минутная слабость. Лошадку пустили пастись на травку – и она добрела до обрыва. Вот явится всадник – и отведёт от беды. Священник, тебе приходилось в жизни видеть хоть что-то священное? Сейчас мы это исправим.

 И древняя хрупкая статуя, словно вырезанная из одного куска с деревянным креслом, медленно поднялась на ноги. Она оказалась выше, чем можно было ожидать, и стала ещё выше, выпрямив спину. Платок свалился с редких седых волос, на которых вдруг появился холодный отблеск – пламя светильников из жёлтого сделалось синим. Воздух в холле стал совсем ледяным. Вокруг Эмергисы разгоралось сияние вроде того, что случается в небесах совсем уж дальних северных земель.

 И голос стал холоднее и звонче:

 - Непонятливый старый глупец. Тебя ведь предупреждали. Уложили в постель, поили чаем. Что ж, не хочешь быть гостем – станешь узником в подземелье.

 Потрясённый священник не верил своим глазам.

- Госпожа? Я слыхал о богах, что ходят среди людей. Но о том, что Мать Воздаяния во плоти стоит во главе обители – и подумать не мог.

- Это вздор. Ваша плоть не годится. Дух порядка, закона и справедливости слишком чист для пищи червей. Тут мне служат – и я могу снизойти. Но идеи живут и без тел – в буквах, стенах и мыслях людей. Те, кто слишком очеловечились – забыли про договор, задумали всё сломать. Ты мелкая сошка, священник – но сегодня заплатишь за всех.

 «Так вот в чём секрет такой долгой жизни – отстранённо подумал Берад, - она одержима. Может, это и ангельский дух, но благим почему-то не кажется. Однако сам-то он кто, чтобы судить одну из бессмертных? В конце концов, она тут судья».

 Монахини-близнецы повели его прочь, не ослабляя железной хватки.