Голод

Зверь вонзил клыки в холодную плоть и ощутил неприятный вкус. Падаль. Откуда-то снизу поднимался едва уловимый гнилостный аромат. Туша уже начала разлагаться. Другой, острый и режущий ноздри запах доносился из разверстого чёрного зева. По спине зверя пробежался страх, шерсть вздыбилась.

Он вскинул морду, насторожённо прижал уши к голове.

В далёкой пещере пошевелился кто-то из существ.

Страх усилился.

Зверь не любил промышлять подобной охотой. Подъём на это плато гневил существ. Они становились жестоки. Однажды зверь не успел скрыться, и существо обрушило на него свою ярость. В глазах поплыло от удара, действительность смазалась, всё наполнил тревожный гул. Уши были самым уязвимым местом зверя. Они знали это. Они использовали это против него.

Всегда.

Существа облюбовали два плато на территории зверя, сделали их запретными. Там они приносили друг другу дары любви, терзающие ноздри зверя своим ароматом. Дразнящим. Властным. Шепчущем о том, что и зверь имеет свои права. Может не просить, а забрать. Отнять добычу. Погрузить в неё свои клыки, вкусить вожделенный запретный плод. Познать его.

Он грезил об этих дарах.

Но боялся гнева существ.

Иногда зверь набирался храбрости, на широкое и более низкое плато в ночи не раз ступали его мягкие бесшумные лапы. Когда существа спали. Но если поутру они обнаруживали следы его беспечности, если монстр, что пробуждался раньше прочих, не собирал их в своё ненасытное громыхающее нутро, зверя ждала расплата.

Страшные муки голода.

Голод терзал изнутри, вгрызаясь в стенки опустевшего желудка, сводил судорогой кишки. Голод был страшен.

Зверь чувствовал его часто.

Голод просыпался вдруг, внезапно и резко, нарастал с неумолимой стремительностью. Отнимал у зверя разум. Туманил голову. Тогда зверь забывал правила существ, забывал свой собственный кодекс чести. Не сразу. Конечно, не сразу.

Зверь был гордым. Он знал себе цену. Он понимал, что хозяин на своей территории он. Понимал всегда и мог бы царить, если бы не голод.

Жестокий. Когда нутро рычало громче, чем зверева пасть, приходилось отказываться от тщеславия. Подчиняться. Иногда даже вставать на задние лапы.

И просить.

Он ненавидел просить, ему должны поклоняться, приносить дары, и смиренно отступать прочь. Не распуская свои грязные лапы.

Но они пользовались его голодом в своих целях.

Вот и теперь в ночи сон исчез, спорхнул вдруг испуганной пташкой. Вынудил зверя встать, выгнуться, ещё горделиво и властно. Осмотреть свои владения. Проверить жертвенный круг полированной стали.

Пустой.

Ему не оставалось ничего, кроме как выйти на охоту. Искать пропитания.

Нужно было спешить, голод нарастал.

Но падаль, брошенная существами, оказалась слишком отталкивающей.

Зверь спустился с плато.

Опять метнулся к своей норе в безумной надежде.

Обнюхал гладкую холодную сталь круга жизни. Ничего не возникло там. Он знал, должен был догадаться. Некому было помочь зверю в глухой ночи утолить его растущий голод.

Вокруг круга витал дурманный запах давно поглощённых яств. Зверь бывал не воздержен, когда приходил час кормёжки. Комья летели во все стороны, покрывали пространство вокруг круга жизни. В такие минуты зверь забывал, что счастье краткосрочно, что подношение кончится. Он пытался насытиться, успеть, пока его не прогнали, пока существа не передумали, пока кто-то не отнял его дары.

Он знал, что это может произойти всегда. Подсказывали инстинкты. Шептали, подгоняя его челюсти работать быстрее. Хотя существа ещё не опускались до того, чтобы забрать то, что дали, если он не отвлекался от круга.

Но стоило отойти – и запасы испарялись почти всегда.

Даже если зверь силился их сохранить, закапывал круг до боли в лапах, до искр в глазах. Они всё равно находили остатки. И забирали всё.

Существа делали это, чтобы держать зверя в своей власти. Повелевать им читать дальше