Осторожнее с собутыльником...

- До дна, - Каро осторожно осушила кубок вслед за сестрой. – Кажется, и впрямь полегчало. Только сердце всё еще колотится.

- Ты будешь смеяться, но у меня – тоже, - фыркнула Валерия. – Похоже, за тебя переволновалась. Или за Кати. И вино крепковато. В голову ударило. И это мне-то…

- Говорят, рано или поздно пьянеть начнешь. Это раньше тебе несправедливо везло. А ты еще недавно болела. 

- Ты права. 

Пить меньше надо. А еще над Нарциссом смеешься.

Так вот каково это – перебрать. Гулко бухает сердце, слабость разливается по телу. И при этом хочется петь, кричать веселые песни, смеяться…

А утром настанет похмелье? Как у Нарцисса и Бычьих гвардейцев? 

- Каро, если я сейчас сделаю какую-нибудь глупость – не смейся, - Валерия откинулась в удобном кресле. Большом, мягком. Почти как дома. 

Оно здесь недавно.

Не заснуть бы. А то вдруг стало так приятно тепло… Даже в Бычьем дворце. Где никакие камины не спасают. 

Просто рядом – родной человек…

- Не буду, - серьезно улыбнулась Каро. – В сон тянет?

- Ага. Глаза закрываются. Все-таки вина на сегодня хватит. 

- Повезло, что мы в твоей комнате.

- Повезло.

Хоть комната и Ричарда. Своего у Ли здесь нет ничего. И, наверное, уже не будет. Нигде.

Но Ричард до вечера не вернется. Он обычно занят весь день. 

- Спокойной ночи, сестренка. 

- И тебе. А я уж, так и быть, тоже ни слова о тебе. Никому. 

- Ни слова. Верю.

- Каро, мы же должны… О чём я думала, пока не напилась? Мы должны спасти Кати! Из этого жуткого монастыря.

- Мы ее обязательно спасем, - пообещала Каролина. 

Голубой шелк плывет перед глазами. Струится теплой арданской рекой. А темно-лиловая шаль – будто верхняя корка кельтландского льда. Каро кутается в шаль – лед сковывает реки…

–Не волнуйся, Ли. Ее нельзя оставлять там, я же сказала. Я уже послала гонца…

- Здорово! Ты – лучшая в мире сестра. И молчала?

- Рано было говорить, - улыбка скользит по безупречным губам. 

Каролина с детства училась улыбаться так – беспомощно и обольстительно. Когда-то получалось смешно. Наивно. Мачеха так умилялась… 

Смешно. Как и сейчас. Какая из трех Каро говорит, а какие – просто улыбаются? Только бы сюда не явились сразу три Быка. Валерия сейчас и одного не одолеет. Даже если слуги не вмешаются. А вдруг их тоже припрется – каждого по три?

А если Нарциссов за компанию – тоже три? И каждого из его дружков… 

Не шевельнуть ведь ни рукой, ни ногой.

Плывет всё. Только уже не разобрать – где голубизна, где темный лед. 

Как по тихим водам спокойного моря – на том пейзаже. Дневном. 

И налетает рябь. Неужели уже вечереет? Как и бывает зимой - рано? Только рассвет – и уж закат. Будто день померещился. Солнце так и не выглянуло. 

Еще и Ричард скоро явится. 

Почему-то темнеет в глазах. Тоже от вина? 

Кривится комната, мебель, отблески камина, вновь индевеющее окно… улыбка Каролины. Всё становится странным… ненастоящим… уродливым…

- Ты права – лучше сейчас. – А вот собственный голос – такой непривычно тихий. Это потому, что губы не шевелятся?

Ну, Валерия и напилась. Точно - хлеще любого Нарцисса. 

- Именно. Я послала Кати это вино. Вчера вечером. В подарок. С той же приправой, что всыпала в твой кубок.

Что? Что?!..

Чуть дрогнула кривая маска на с детства знакомом (незнакомом?) лице. Боль? Торжество? Всё вместе?

И печаль. Сожаление о чём-то необходимом… без чего обойтись нельзя.

- Всё так, как обещал Освальд. Ты уже не можешь шелохнуться, не можешь говорить, но всё слышишь, правда? 

- Освальд?! – кажется, вышло вслух. Хоть и еле слышно.

-Почти не можешь говорить. Ты - крепче, чем он предупредил. Но это сейчас пройдет. Ты всегда была сильной, но от этого яда нет противоядий. Прощай, сестра. Спокойной ночи. Я – действительно беременна. Но впредь – никаких сестер-заговорщиц. Я хочу, чтобы это дитя выжило.

Кати! Эта… дрянь отравила Кати! Маленькую Кати!

- Разумеется, герцогиня Эдельвейс тоже отведает напитка. Она знает слишком много. Ее и правда жалко, но ты сама меня вынудила. Жаль, умрет не ее сестра Диана, но и до нее очередь дойдет. Рано или поздно. Она же просто шлюха, Ли. Бесстыжая, наглая шлюха. Вертела хвостом перед твоим Арданьяком, перед Освальдом, перед своим кузеном… и чуть не завлекла в постель моего Карла. Видишь, что ты заставляешь меня делать? Ты и подобные тебе. Любители менестрелей. Да от тебя любой поэт или менестрель шарахнется с ужасом, Ли. Ты – одной породы с тем же Освальдом. Странно, что вы не сговорились, но теперь ты наконец умрешь. Папа сказал бы мне спасибо. Он никогда не захотел бы видеть дочерей такими, как ты. И я никогда не дам Кати превратиться в подобное чудовище. Пусть лучше идет к нашим родителям. Они о ней позаботятся. Скоро мама возьмет ее на руки…

Шелестит шелковое платье. Шелестят, удаляясь, шаги. Стихает голос.

И стремительно рвется туман, посмевший заволочь мир. Преградить Ли дорогу к маленькой сестренке!

 Каро что-то почуяла – обернулась у дубовой двери. Еще закрытой. Сама же заперла. На два тяжелых засова. Якобы, чтобы не беспокоили двух любящих сестер.

И засовы тоже – новые. 

И на хрупком горле сестры сомкнулись пальцы Валерии. И собственный шепот стал шипением:

- Повтори-ка еще раз всё, что только что пропела. Поэтов и менестрелей можешь пропустить. Как и мою чудовищность. Только про Кати. А то я плохо расслышала. Перепила – бывает. Мы же в Кельтланде.