Субботний отрывок - "Дети отчаяния" из цикла "Нарния: утраченные сказания"

В качестве фрагмента выбрала страшный сон принцессы Арники. Четверо детей -- брат, две сестры и кузен - вовлечены в мрачную династическую интригу.

Во сне она видела весь Каэр-Параваль одновременно: хотя в действительности это никак бы не вышло. Люди сражались в коридорах, на лестницах, во дворе. Арченландцы сбились плечом к плечу, тесным кольцом, ощетинившись наружу мечами. У Корина было такое страшное лицо, с каким его, казалось, невозможно представить. Лучник Алек, стоя на верху лестницы, сажал вниз стрелы одну за одной, и Громовой Кулак кричал, чтобы того прикрыли и не оставляли одного. 

Те, кто теснил гостей со всех сторон, были как будто наши, но сердце почему-то болело за пришлых. Корин, кажется, был один везде, так его было много. По ступеням текла кровь. Она выглядывала мальчика, потому что знала откуда-то, что это все из-за него, но золотая голова нигде не мелькала. Возможно, его просто не видно из-за воинов. 

Во внезапном оцепенении ума и чувств − и ног! − принцесса понимала, что полягут все, и что ей не удастся на это не смотреть, как бы ни хотелось. Она также поняла, что они к этому готовы − и идут на это. Вот за их спинами: они сходятся кольцом у конюшни − мелькнул огромный черный конь, проносясь на выход, затанцевал, вздыбился − нет, это его вздернули на дыбы. Золотоволосый мальчик, Питер Арченландский, распластался по темной влажной шкуре… Корин кричит так страшно и зло. Уходи! Ты им нужен, так они тебя не получат. И конь скрывается под барбаканом, взмывает как птица над спешно разводимым мостом: и принцесса не понимает, хорошо ли все закончилось или плохо. Как может все кончиться хорошо, когда столько крови на ступенях, ранее зеленых от мха? 

А во дворе все становится тихо. Все, кто остался жив − живы. Все стоят с обнаженными головами, на всех лицах отпечаток ужаса, словно случилось что-то такое, чему не должно. Снова эта лестница, откуда стрелял Алек, только сейчас его там нет, и люди − воины! − на каждой ступеньке. И кого-то передают на руках. Тело. Видны сапоги, безвольно и беспомощно свисает рука, слишком маленькая для взрослого. Лица не злые, но убитые. Здесь и наши, и арченландцы. На какой-то миг мелькает золото волос. Нет другой такой головы в Каэр-Паравале, сердце принцессы замирает так, что она не знает даже, остановилось ли оно навсегда, но на следующем повороте лестницы она видит, что волосы уже как будто и не золотые, а черные, и становится еще страшнее, еще хуже, и Арника просыпается в слезах и в крике.

− Хелен, Хелен!

Сестра обнимает ее, подает воды. Арника жадно пьет. Вода должна бы прогнать кошмар, но вокруг так темно и тихо. Ниоткуда не лязгает сталь, никто не кричит злым голосом битвы. У нас тут толстые стены: свершится что – и не узнаешь. Это только кровь колотится в висках… Захлебнулась, облилась. Намокли скомканные простыни.

− Хелен, скажи, сегодня… сейчас… никого не убили?

Сестра вначале злится, что ее разбудили, потом злится на глупый вопрос. Потом не злится, ей становится не по себе. Старшая знает толк в снах. Она снимает с изголовья ловушку для снов, сплетенную из бечевы на пяльцах, украшенную цветными перьями. Она здесь, чтобы ловить хорошие сны, но вот что принесло течение ночи…

− Это не мой сон, − говорит Арника. − Это сон другой женщины, взрослой,  которая знает, чего бояться. 

− Может, хорошо, что ты его увидела, − шепчет Хелен. − Теперь мы знаем, чего бояться.

Арника порывисто кивает и обнимает сестру. Ей больше не у кого искать защиты. 

Черные волосы − у Джерри. 

Весь этот проект был прекрасен, как заря. Не могу себе представить, чтобы я этого не сделала.