Снова к Дюма

А вы знали, что одна из глав ранее упомянутой "Графини де Монсоро" у  Дюма носит буквально такое название: "Продолжение следующей, сокращённой  ввиду новогодних праздников". А вы говорите - онгоинги,  веб-публикации... XD Традиции со времён бумажных журналов!

Ну и  читая "Сорок пять" повторю, что в прошлый раз я говорил о проблемах  отношения к женским образам в самой эпохе, к Дюма у меня претензий нет. С  бойкими и живыми героинями у него всё хорошо ^_^ Хоть они, по традиции,  на условно-злодейской стороне.

"В тот же миг он почувствовал, как кто-то дернул его на ножны шпаги, и обернулся.

Внимание его привлек черноволосый юноша, невысокий, гибкий, изящный, с горящим взглядом и в перчатках.

— Что вам угодно, сударь? — спросил всадник.

— Сударь, прошу вас о милости.

— Говорите, только поскорее, пожалуйста, видите, меня ждут.

—  Мне надо попасть в город, сударь, мне это крайне необходимо,  понимаете?.. А вы одни, вам нужен паж, который оказался бы под стать  вашей внешности.

— Так что же?

— Услуга за услугу: проведите меня в город, и я буду нашим пажом.

— Благодарю вас, — сказал всадник, — но я не нуждаюсь в паже.

—  Даже в таком, как я? — спросил юноша и так странно улыбнулся, что  ледяная оболочка, в которую всадник пытался заключить свое сердце,  начала таять.

— Я хотел сказать, что не могу держать слуг.

— Да, я знаю, вы небогаты, господин Эрнотон де Карменж, — молвил паж.

Всадник вздрогнул. Но, не обращая на это внимание, юноша продолжал:

—  Поэтому о жалованье мы говорить не станем, наоборот, это вам заплатят в  сто раз больше, если вы согласитесь исполнить мою просьбу. Позвольте же  служить вам, хотя мне и самому случалось отдавать приказания.

И  юноша пожал всаднику руку, что со стороны пажа было довольно  бесцеремонно. Затем, обернувшись к уже известной нам группе всадников,  он сказал:

— Я пройду, это главное… Вы, Мейнвиль, постарайтесь сделать то же самое любым способом.

<...>

Видимо, для пажа наступило время показаться, ибо, схватив Эрнотона за руку, он сказал:

— Сударь, бога ради, возьмите меня на руки и поднимите повыше: из-за голов я ничего не вижу.

— Да вы просто ненасытны, молодой человек, ей-богу!

— Еще одну услугу, сударь!

— Вы, право, злоупотребляете…

— Я должен увидеть осужденного, понимаете? Я должен его увидеть.

И так как Эрнотон медлил с ответом, паж взмолился:

— Сжальтесь, сударь, сделайте милость, умоляю вас!

Юноша  был уже не капризным тираном, он просил так жалобно, что невозможно  было устоять. Эрнотон взял его на руки и поднял не без удивления — таким  хрупким показалось ему это юное тело.

Теперь голова пажа возвышалась над головами остальных зрителей.

Как раз в это мгновение Сальсед взялся за перо и оглядел еще раз площадь.

Он увидел юношу и застыл от изумления.

В  тот же миг паж приложил к губам два пальца. Невыразимая радость озарила  лицо осужденного: она была похожа на упоение злого богача из  евангельской притчи, когда Лазарь смочил водой его пересохший язык.

Он увидел знак, которого так нетерпеливо ждал, — знак, возвещавший, что ему будет оказана помощь.

<...>

— Я обнаружена, — шепнул юный паж на ухо Эрнотону, — сжальтесь, помогите, спасите меня, сударь. Они идут, идут сюда!

— Чего же вы опять хотите?

— Бежать. Разве вы не видите? Они ищут меня.

— Кто же вы?

— Женщина… Спасите, защитите меня!

Эрнотон побледнел. Однако великодушие победило удивление и страх.

Он  поставил незнакомку перед собой и, энергично расталкивая толпу  рукояткой шпаги, расчистил путь до угла улицы Мутон и втолкнул девушку в  какую-то дверь.

Эрнотон даже не успел спросить незнакомку, как ее зовут и где им снова увидеться.

Но, прежде чем исчезнуть, она, словно угадав мысль Эрнотона, бросила ему многообещающий взгляд.

<...>

— Вижу, вы рассудительный и осторожный влюбленный, — смеясь, сказала дама.

—  Можно ли удивляться, что вы внушили мне некоторые сомнения, сударыня, —  возразил Эрнотон. — Разве принято, чтобы женщина одевалась мужчиной,  прорывалась через заставу и шла смотреть, как будут четвертовать на  Гревской площади какого-то несчастного, и при этом делала ему непонятные  знаки?

Дама слегка побледнела, но тут же улыбнулась:

— Вам не  хватает проницательности, сударь! Достаточно иметь чуточку здравого  смысла, и все, что вам кажется темным, тотчас же объяснится. Разве не  естественно, что госпожа де Монпансье интересовалась судьбой господина  де Сальседа, его признаниями, истинными или ложными, — ведь они могли  скомпрометировать весь лотарингский дом! А если это естественно, сударь,  то почему бы герцогине не послать верного, близкого друга с поручением  присутствовать на четвертовании и видеть воочию, как говорят во дворце  Правосудия, малейшие подробности казни? Этим другом, сударь, оказалась  я, доверенное лицо ее светлости. Теперь подумайте, могла я появиться на  Гревской площади в женской одежде и остаться равнодушной к страданиям  этого мученика, к его попыткам сделать признание?

<...>

—  Безумец несчастный! — воскликнула дама с гневом, исполненным величия. —  Неужели ты считаешь, что перед тобой служанка? Я герцогиня де Монпансье!  Отдай мне письмо!

— Вы — герцогиня! — воскликнул Эрнотон, отступая в ужасе.

— Конечно. Разве ты не видишь, что я хочу поскорее узнать, что пишет мой брат?