Субботний отрывок: "Последняя битва отменяется!"

Бессмертный флешмоб от Марики. 

И снова Нарния. Повесть "Последняя битва отменяется!" посвящена моему драгоценному соавтору Елене Литвиновой, принимавшей активнейшее участие на всем протяжении этого безобразия. Мы даже фильмы Адамсона смотрели вместе.

Мы подали заявку на изменение сюжета.

Джаспер Ффорде

«Кладезь погибших сюжетов или Марш генератов»

Ясным июньским утром, совершая привычный моцион, профессор Льюис размышлял о добродетели. Утро выдалось как будто всем утрам утро, однако все, чего ни коснись, казалось ему чуточку не так — и раздражало. Солнце сильно припекало; листва, такая свежая на исходе весны, уже припылилась, и соседские дети на футбольном поле кричали слишком громко. Детей должно быть видно, но не слышно: викторианский взгляд на воспитание казался Льюису вполне справедливым. От голубизны небес резало глаза, и голова кружилась. У кошки на заборе был наглый вид. Профессор всегда подозревал, что кошки наделены даром понимать человеческую речь, а сами не говорят только потому, что им это невыгодно. Студенты разъехались на каникулы, но Оксфорд не выглядел пустым: место студентов заняли туристы, которых было полно, словно не завершилась только что величайшая из всех войн. Смерть и грех кружили рядом, но пока не пересекали границ очерченного круга: и добродетель стояла тут на страже.

У профессора были личные уважительные причины размышлять о спасении души и вечном блаженстве. Это вечное блаженство представлялось ему чем-то вроде ясного оксфордского утра… только лучше, настолько лучше, что не оставляло место ни толике испытываемого им раздражения. Всегда пребывать в радости: вот точная формулировка, ему захотелось ее записать. Возможно, вечное блаженство, для того, чтобы иметь право так зваться, должно было вывести за свои пределы самого профессора Льюиса, но профессор не додумал эту мысль. Он уже открывал калитку своего дома и готовился приступить к работе: утренние часы были особенно плодотворны. ДжРРТ только что опубликовал свой труд, который сам он полагал величайшей сказкой из всех написанных, и хотелось доказать ему, что сам Льюис не просто рядом стоял. Сейчас его интересовали боги с далеких звезд и люди-звезды…

— У вас гости, профессор! — предупредила его секретарь, мисс Кавендиш. — Я пустила их в кабинет, и сейчас подам чай.

Профессор изумлено воззрился на свою секретаршу: мало того, что подобная предупредительность была совершенно не в ее духе, он и сам не поощрял… лишнее!

В кабинете его ждали четверо. В мягком кресле у дверей сидел черноволосый юноша с видом умника и острослова, одетый в блейзер с эмблемой колледжа. Он листал журнал Общества, взятый тут же, и выражение его лица профессору не понравилось. У книжных полок стояла молодая дама необыкновенной красоты, в шляпке… наверное, очень модной. Она снисходительно читала названия на корешках. Слишком лощеная, чтобы быть настоящей. Профессора всегда безотчетно пугал такой тип женщин, он старался держаться от них подальше. Единственная из гостей, кто действительно пришлась ему по вкусу, была милая барышня с рыжевато-русыми волосами, почти девочка, скромно сидевшая в кресле у окна. У нее было славное круглое лицо с располагающим выражением: имя этому выражению сыскалось тут же — доверие.

Старший — и, видимо, главный в этой компании! — стоял у окна, против света, и сначала профессор увидел только силуэт. Худощавый, но крупный молодой мужчина в простом костюме, не позволявшем никаких домыслов ни о характере, ни о профессии владельца… разве что о его не слишком большом достатке. Сейчас, после войны, не отличишь клерка от джентльмена, и мужчины не носят шляп. Галстук завернулся, но странным образом эта мелкая деталь свидетельствовала скорее об энергии движения, чем о небрежности. Волосы у старшего из гостей были светлые, глаза голубые, и смотрели так, словно он держал в руке меч и знал, что с ним делать. Этот уже бреется. Кожа загорелая, он хорошо двигается… хотя вроде бы только голову повернул и сделал только шаг… Запахло сухой травой и артуровской легендой, профессору почудилось присутствие крупного зверя. Еще не было сказано ни слова, но уже было понятно, что говорить станет этот.

— Профессор Льюис? Здравствуйте. Простите нас за вторжение. Мы по поводу книги…

Студенты?

— Право, у меня планируется на днях конференция у Анвина… — сказал Льюис, и понял, что ошибся. Слишком разного возраста, чтобы учиться вместе.

— Простите, мы не за тем.

— Вы из издательства?

Издательства посылают одного человека, обычно экзальтированную даму средних лет, непременно в автомобиле…, а возле дома машины не было. Таких молодых — нет, кто станет с ними разговаривать?

— Питер, надо начать не с этого, — сказала красавица в шляпке. — Представь нас.

Светловолосый парень кивнул, признавая ее правоту.

— Это мои сестры, Сьюзен и Люси. Мой брат Эдмунд…

Юноша с журналом наклонил голову. У него были низкие брови и внимательные глаза.

— Наша фамилия Пэвенси. Я Питер.

— Это розыгрыш? — рассердился профессор. — Какая-то… постановка? Я уже говорил, я категорически против…

Девочка в кресле пожала плечами с видом не то «ну что я говорила», не то «как все у вас неловко».

Именно такими они и должны быть. Король, коронованный солнцем, и его ехидная Тень, красавица и «просто прелесть». Льюису внезапно захотелось их сфотографировать. Кто бы их ни подобрал на эти роли, он сделал это с толком. Но пусть они не думают, что…

— Профессор, — сказал тот, кто играл Эдмунда, — мы настоящие. Ваши.

И почему-то Льюис ему поверил. Голос у него был такой, что ли? В конце концов он сам писал о том, как к людям приходят звезды, и пути высших сил пересекаются над их головами. Я дал им… жизнь?.. Я имею право на благодарность.

— И что могут сказать мне мои персонажи, которых я породил, по поводу моей книги?

— Профессор, — сказал Питер, — я не стану произносить этот текст.

— Ээ… какой именно?

Красавица Сьюзен подошла к брату ближе, и тот приобнял ее за плечо.

— Все в порядке, Сью. Вот этот, в «Последней битве» — «Моя сестра Сьюзен отреклась от Нарнии». Честно сказать, профессор, мне тошно и от самой книги, и от о…уительно благородного вида…

— Питер! — укоризненно воскликнула Сьюзен. — Тут же Люси!

— Извини, Люси… с которым я произношу эту невероятную чушь.

— Но я так написал!

— Вы написали неправду.

— Многие пишут неправду, я написал то, что кажется правдой мне. Я автор, у меня есть право…

— Вы написали когда-то, что у человека есть близкие, и человек должен быть со своими близкими заодно. Эту правду я запомнил, эта правда нас всех тут… сформировала. Если бы я сказал подобное про Сью, или про кого угодно, тогда настоящим предателем был бы я. Почему в ее чулках и шляпках больше предательства, чем в малодушии и в трусости, которые я в Нарнии повидал — и ничто из них не было названо непростительным грехом?! Сью не больше других отрекалась от Нарнии…, а если ей нравится быть такой, какова она есть — я не вижу тут ничего, что мешало бы Нарнии. Во всяком случае, Сью принесла Нарнии намного меньше вреда и горя, чем…

— Продолжайте, — сказал профессор.

Одновременно с ним Люси воскликнула:

— Питер, ты сказал слишком много!

— Эти слова, — пфекнул профессор, — я могу вложить в чьи угодно уста. Заменю «сказал Питер» на «сказал Юстас», и ничего не изменится.

— Я вобью эту реплику Юстасу в глотку, пожалейте его.

— Он вобьет, — кивнул Эдмунд.

− Молодой человек, − сказал Льюис, − кем вы себя вообразили? У вас нет выбора. Вы не можете ставить мне условия. Вы всего лишь объяснительный персонаж без внутреннего конфликта, появляющийся в двух с половиной книгах…

Ой. Дать Верховному хлебнуть кислого…

− Питер, − робко сказала Люси, − ты это так оставишь?

Питер рассмеялся и махнул рукой.

− У меня действительно нет выбора, потому что я не могу между сестрой и… чем угодно выбрать не сестру.

− Вы просто не поняли всего блеска и красоты «Последней битвы». Читатель должен был испытать катарсис, задыхаясь от слез…

Мальчишка сузил голубые глаза и внезапным фальцетом, таким забавным в сочетании с костюмом и галстуком, отчеканил:

− Вы уничтожили мой мир, профессор. Вы убили моих подданных и погасили мое солнце. Вы разрушили Каэр-Параваль. Вы написали меня тупым ублюдком, послушно склеивающим ласты по одному слову свыше. Вы сложили все яйца в одну корзину и уронили корзину. В гробу я видал такие катарсисы.

Милостью Аслана, по избранию, по давности лет и по праву завоевания король Нарнии и император Одиноких Островов, владыка Каэр-Параваля и командор благородного ордена Льва. Словно десяток эльфийских стрел выпустил, и каждая угодила в цель. Ему без разницы: один на один или один на сто. Это его способ чувствовать себя живым.

В гробу. Ну да. Я его навсегда таким оставил.

− Вы протестуете против своей гибели, молодой человек?

Сьюзен развернулась в объятиях брата, уткнувшись лицом тому в плечо.

− Нам как-то не нравится, что Сью стоит одна над пятью закрытыми гробами, − сказал Эдмунд. − Вам не кажется, что здесь что-то не то?

Ну да. Мне говорили, но персонажам об этом знать необязательно.

− Вы не верите в спасение души и в вечное блаженство?

− Я верю в двигатель внутреннего сгорания и в оксфордский словарь.

Пока профессор переваривал, Эдмунд добавил:

− Питер — милостивый государь, мистер Льюис. Я бы припомнил вам и первую книгу.

− Первую? А что там в первой? Я ее так давно… Ах да, вы там выглядите несколько неприглядно, но ваше предательство − двигатель сюжета. Если бы вы, Эдмунд, не угодили в лапы к Белой Колдунье, ваш брат не вступил бы в битву за Нарнию, и не было бы никаких королей в замке четырехтронном.

Юноши переглянулись. Какая-то тень омрачила их лица.

− Пит, он в самом деле не понимает.

− Эдмунд говорит не о начале книги, а о конце. Вы своим произволом выбросили нас из мира, куда мы вжились… где мы завязали определенные отношения. Вы вернули нас к руинам, когда прахом стали не только тела наших возлюбленных жен и детей, но и сама память о них. Наше отсутствие привело к смуте, запустению и гражданской войне.

− Стойте-стойте! − запротестовал профессор. − Какие жены, какие еще дети? Нарния − игровой мир, которому пришел конец, когда вы перестали в него играть.

− Мне было двадцать восемь лет, когда я покинул Нарнию. И я, и Эд − мы были женаты.

− Это все не по-настоящему.

− Простите, профессор, − вмешалась Сьюзен, −, а те раны, которые мой брат получал за Нарнию − они тоже не были настоящими? Я перевязывала их. Вывихнутый сустав следует держать в покое месяц, а вы вытолкали Питера в поединок и в битву буквально тут же!

− Ну… я не очень разбираюсь во всяких травмах…

− Это заметно, профессор.

− От них ведь не осталось следов, не так ли? Ни единого ниточного шрама, чтобы предъявить в доказательство? Я возвращал вас в ту же минуту, из которой вы уходили в Нарнию. Более того, я уверен, что если дать вам в руки меч и выставить против… как это называется… мастера спорта?.. вы ничего достойного не покажете. Ваш боевой опыт существует только в вашем воображении. Вы мальчик, игравший в героя. Честно говоря, я не предполагал, что вы будете играть в любовь.

− Мы сами существуем только в воображении, − заметила Люси. − В вашем, и еще в читательском. Воображение воображения, да?

− Так какова цель вашего демарша, господа… и дамы?

Пэвенси переглянулись. Профессор уже знал, что говорить станет Питер, остальные на подтанцовке. Не то, чтобы это его удивляло, конечно… Сам писал.

− Я так понимаю, что Нарния погибла оттого, что вышло из строя солнце мира. Мы беремся решить эту проблему. Это наш мир, мы не оставим его ради какого угодно более совершенного.

− Но… каким образом?

− Мы с Эдом его починим. Девочки помогут. Наша Нарния останется. Остальное на ваше усмотрение. Вы принимаете?

— Если Нарния не погибнет, у меня полкниги вылетит.

— А разве вы не хотите на это посмотреть?

Профессор задумался. Какое-то легкое жжение, какая-то пока неоформленная идея затрепетала в нем где-то выше желудка, но ниже горла. Что-то в этом было, какое-то зерно, которое он пока не мог ухватить.

− У вас двадцать дней, короли. Иначе я играю прежний сюжет, и вы больше… как это сейчас говорят?.. не рыпаетесь!

Тьфу, их манера, их азарт, их молодость, оказывается, заразны! Интересно будет спросить: к ДжРРТ захаживают его хоббиты? Что он им рассказывает об эстель?

— Сам Дверь закрою.

Они с Верховным ударили по рукам, и трое из четверых покинули кабинет. Король Эдмунд задержался. То есть он вышел почти весь, в кабинете осталась только голова, всунутая в приоткрытую дверь.

− Насчет этого… объяснительного персонажа, профессор. Коли так, зачем было писать его львом?

Львом. Точно. Профессор поневоле развел руками.

− В этой книге нужен был персонаж, привлекательный для мальчиков.

− О, если бы вы знали, насколько это привлекательно для девочек! − Эдмунд подмигнул и смылся, присоединившись на крыльце к остальным.

− Питер, − вздохнула Сьюзен, − ты авантюрист. Ты знаешь.

− Питер никогда не рискует малым, − согласилась Люси.

− Я вообще ничем не рискую, если вы заметили. А выиграть могу все. И мама с отцом останутся живы, — с видимым наслаждением Питер сорвал галстук и сунул его в карман.

− Ты не понимаешь. Ты злил автора. Все в его руках, он может написать что-нибудь похуже.

− Сью, − мягко сказал Верховный король, − я не думаю, что мне в гробу хуже, чем тебе над гробом.

− Но что ты намерен делать с Солнцем?!

Питер с великолепной небрежностью пожал плечами.

− Главное ввязаться, а война план покажет.

− Отцовский «остин» мы перебрали по винтику, − ухмыльнулся Эдмунд. − Пыхтит, но бегает. Не думаю, что там что-то принципиально сложнее. Сложнее этот не напишет.

И они удалились по направлению к железнодорожной станции. Сестры с обеих сторон держали старшего под руки, Эдмунд шагал поодаль, сунув руки в карманы и посмеиваясь над ними со стороны.

− Мисс Кавендиш, − спросил профессор Льюис, − что они сказали, когда явились сюда? Почему вы их пустили?

Секретарша посмотрела на патрона с изумлением.

− Они сказали, что они в некотором роде ваши внебрачные дети.

Профессор подавился.

− Счастливая мать, − мисс Кавендиш мечтательно улыбнулась. − Кто б отказался от таких детей?

И моя глубочайшая благодарность Анне Оуэн во всех ее ипостасях и под всеми псевдонимами за идеологическую поддержку проекта.

Писалось в жутком рабочем замоте и аврале, в наушниках гремели Огни полуночи от Блэкморс Найт.

Текст тут