На дне бутылки

Анастасия Разумовская предложила флешмоб о пьяных ёжиках (https://author.today/post/575602). 

У меня, правда, не пьяный ёжик, потому что персонаж не просто пьян: он добровольно забирается на дно бутылки, потому что не может найти другой способ совладать с горем.

Звякнуло горлышко, коснувшись стакана. Резкий запах спирта.

Память тускнела и тонула в алкогольных парах. Многое ими уже было сказано как насчёт длительных запоев, когда человек уже на себя не походил, просто лежал пластом и тихо захлёбывался слезами, так и обо всех попытках уйти туда, куда отправляются все тени. Много говорили о том, что человек не должен уподобляться бессловесным тварям, что скорбеть так сильно — это ненормально, это уже болезнь, что для специалиста, доктора наук и исследователя попросту невозможно надираться ежедневно до непотребного состояния, потому что это ниже его достоинства. И вообще, нельзя так.

Он не слушал их. Отталкивал от себя ватными руками доброжелателей и проваливался в забытье, если разговор шёл в то время, когда он напивался пьян. Мир тогда блаженно покачивался в глазах, расплывался и куда-то исчезал. Потом он, разумеется, просыпался и хотел умереть дальше, но рядом часто оказывался кто-нибудь из старых друзей с очередной прочувствованной речью, что нужно абстрагироваться от этой боли, встать и идти дальше. Живым нужны его умения, его знания… да и сам он нужен, конечно же.

Если же ему всё это говорили после очередной неудачной попытки наложить на себя руки, то он кричал. Он кричал, что пусть катятся за Штормовой пояс, потому что они никогда никого не любили, что они его достали, что они должны оставить его в покое и позволить прекратить эти мучения, а не растягивать эту пытку жизнью, что он пойдёт и нахлебается какой-нибудь безотказной дряни у алхимиков — хвала апостолам, маркировки ему известны, алхимию учил и всё ещё не забыл из неё ничего. Ему отвечали, спокойно и серьёзно, что он неправ, что любить до самоотречения — безумство и безрассудство, что хватит жалеть себя за то, что выжил, и вообще, умылся бы, привёл себя в порядок… пугало.

Нет, думал человек, с трудом удерживая себя сидя, это так говорит только одна ехидна, которую он всегда не любил за язык: ядовитый, резкий, колючий. Эта ехидна жалости не знала никогда, измывалась и издевалась, колола в самую рану, а остальные почему-то потворствовали. Очаровательная ехидна, с прекрасным личиком и изумительными манерами, легко вытаскивавшая их весёлую компанию из настоящей задницы: ну кто бы поверил, что такое милое создание способно встревать в настоящие проблемы? Ещё и это всё пережила, чтобы продолжать измываться над несчастным человеком, у которого не осталось ничего.

Ведь мир теперь мёртв. Никого живого за древним крепостным валом не существует.

Опрокинутая бутылка покатилась по столу и упала на пол. Разбилась, судя по звуку. Стакан, задетый неловкой рукой, тоже упал, но никуда не укатился. Резко пахло спиртом, который растекался по столу и по полу.

Человек, закрыв лицо руками, локтями на столе, плакал.

В застеклённом шкафчике, напротив покрытой пылью рамки с ньепсотипией, плотно стояли накрытые уже окаменевшими кусочками хлеба рюмки.