Расскажи-ка ты мне, как до жизни такой докатился

— Да разве ж бывает, чтоб по любви замуж шли? Так только в сказках.

— И в жизни бывает. Если любовь такая, что готов хоть угли горячие рукой ворошить. Хоть босиком по снегу бежать.

— Это как?

Молчит Яга, но что-то жгучее, буйное в глазах её ледяных разгорается.

— Расскажите, Ягмина Дайвишна, — прошу.

— Что тут расскажешь? Далеко на полночи родилась я. Там зимой дня почти нет, а в небе сполохи яркие гуляют. А летом ночи светлые. Дочка я знатного княжеского мужа, боярина по-вашему. Князь отца жаловал, отличал. Пару мне батюшка долго искал, в женихах, как в сору, рылся. Нашёл-таки. Сговорились, сторговались, свадьбу на конец осени назначили. Ничего плохого я про жениха сказать не могла. И не мыслилось даже супротив отцовской воли идти. Так бы всё и сложилось, кабы не случай. Вернулся князь наш в ту весну с очередной войны. И человека с собой привёз тяжело раненного. Велел: «То друг мой, побратим. Меня в бою спас, себя не пожалел. Ищите, кто его вылечит!» А кто сможет? К бабке моей и пошли — лучше зелейницы не найти. Только она старая, еле ходит: «Возьму помощницу, внучку. Я учила — она всё умеет. Вдвоем авось и поднимем на ноги княжеского побратима». И стали мы его лечить. Плох он был. Я думала, старик совсем. Но лишь до той поры, пока он глаза не открыл. Ох, какие глаза — заплутать в них навечно можно.

«Ай, кажется, узнаю сейчас, чьи у Черномора глаза!» — подумалось мне; но молчу, Ягу слушаю.

— Долго мы его с бабкой выхаживали. И я всё больше в глазах его запутывалась. Заслушивалась рассказами. Магором его звали. Тут отец мой всполошился, порядок навёл живо: «Выходили его уже, княжью волю выполнили. Чтобы я тебя в тереме княжеском боле не видел. И из светёлки своей вообще ни ногой! Бают, что чародей-то друг этот княжеский. Глаз у него тёмный, лихой. Не хватало ещё, чтобы порчу навёл перед свадьбой — или чего хуже. Чужак, магьяр; ему что кобылу, что девку со двора свести — плёвое дело». Что тут поделаешь? Сижу в светёлке, кружево плету — да только нить порчу. Не о том думается: глаза колдуна мне видятся. Всё в середине стынет. Прибежала как-то сестра средняя, Тайси, и шепчет: «А знаешь, Гминка, кого за воротами видела? Каждый день ходит. Колдуна княжеского, вот! Тебе передать просил, чтобы вышла, как месяц взойдёт, к мосткам дальним. Поговорить хочет!» Не буду уж рассказывать, как я из дому выбралась. И говорит Магор: «Вести из дома получил — ехать надо. Но пока не спрошу тебя, Ягмина, уехать не могу. Далёк мой дом. И я уже не молод, вдовец. Но люба ты мне. А я тебе? Пойдёшь ли за меня, поедешь ли в край далёкий?» Покивала только головой. А наутро приехал Магор к отцу, руки моей просить. «Не про тебя, чужак, моя дочка», — ответил батюшка и редьку горькую на блюде вынес. А как ушёл Магор, схватился батюшка за голову, причитает: «Колдуна князь любит. Попросит чужинец у князя мою дочку, а князь — у меня. Разве ж смогу отказать?! Одно хорошо — на охоте князь». И покуда не вернулся князь, решил отец свадьбу мою справить с женихом сговорённым. К сватьям весть послал, готовиться начали. Меня в светёлке запер, чернавок прислал — наряд подвенечный мерить, прилаживать. Тут снова Тайси прибежала: «Зовёт тебя колдун, опять у мостков ждёт». Я из платья подвенечного выскользнула — да в одной рубахе в сени, сапожки да кожух искать: холодно на улице, морозы ранние по ночи на землю легли. А там батюшка! И сестра меньшая из-за дверей ухмыляется. Ох, и ухватил меня отец, да в овин, как была, бросил: «Я те покажу! Тут до свадьбы сидеть будешь. Ничего, что холодно. До утра в сене не околеешь, а может, охолонешь!» Потом, правда, пожалел, кожух и унты бросил. Сколько там просидела, не знаю. Вечно, казалось. Жизнь свою прожила, состариться и умереть успела. Только слышу топот конский за стеной сарая. Зовёт меня Магор. Окошко высоко. Я колоду подтянула, на неё бочку — до окна дотянулась. Говорит: «Если люб тебе — прыгай!» Люб-то, да окошко узкое. Я, может, и проскользну, а кожух нет.

Ахнула я:

— Да неужто выпрыгнули?

— А то, — отвечает Яга. — Скинула кожух, в окно пролезла. Пока лезла, унт потеряла. Как была, в рубахе тонкой и унте одном, так позади него на коня и села. И поминай, как звали. Никогда после о том не пожалела.

Глядим мы вроде друг дружке в глаза, да в разные стороны смотрим, разное видим. Она в прошлое смотрит, где на морозном ветру к спине тёплой, любимой прижимается. А я — в будущее. Мне б только окошко то узенькое разглядеть, уж дотянулась бы и прыгнула, не побоялась.