Не каждому дано рассказывать страшилки. Субботний ФМ

Ладно, ещё один субботний отрывочек будет посвящён повести "Ау!". Возможно, я вам с ней уже надоел, но есть важный повод. Сегодня около полуночи будут выложены последние две главы, так что приглашаю всех, кто ждал полного завершения. И Спасибо! тем, кто читает её в процессе выкладки - я очень удивлён, что таких людей много. Ещё бы комментариев побольше, но не офигел ли я, да?  

В общем, заходите. Всем рад. А пока традиционное спасибо Марике Вайд за субботний флэшмоб и погнали:

— Это не лисы, — тихо и жутко произнёс Славик и немного склонился к костру. — Это — люди. Сами же слышите — голос человека, зовущего на помощь. Говорят, где-то в этих горах была детская школа. Или детской дом какой-то.

— Лагерь, — подсказал Макс, похоже, сразу догадавшись, что Славик их разыгрывает.

— О, лагерь, — закивал Славик, на мгновение выходя из роли. — Да, в лесу был детский лагерь. А потом он исчез вместе со всеми детьми. И теперь, бродя по лесу, дети зовут к себе заблудившихся путников. Если подойти к ним, они отведут тебя в этот лагерь. В лагерь, где не замечаешь течения времени, и десятки лет проносятся за секунды.

— И что, останешься с ними в игрушки играть? — хмыкнула Лена, но, похоже, тоже расслабилась. — Глупость какая-то.

— Точно, — закивал Макс. — Какая-то дурацкая вариация «Бесконечного лета». Если ты хотел нас напугать, тебе стоило бы придумать историю получше. Например, что в лесу есть избушка. А в ней — старуха, которая поедает тела, но головы оставляет, чтобы те развлекали её историями. И иногда старушка уезжает в отпуск — на море там, например. И пока её нет, головы эти зовут на помощь.

— Я видел их, — сказал вдруг Славик, и прозвучало это серьёзно и мрачно, так что у Кати мороз пробежал по коже. По крайней мере, она надеялась, что это мурашки, а не насекомое, забравшееся под куртку. — Я видел тех детей.

— Да ну, — отмахнулся Макс. — Просто отпусти уже это, Слав. Не каждому дано рассказывать страшилки. Для этого нужен талант, а главное, нужны насмотренность и начитанность. Я читал одну статью, где говорилось, что за творчество отвечает раздел мозга, который…

— Без шуток, видел, — прервал его Славик. — Мне тогда лет десять было. Не детский лагерь, конечно — его я выдумал.

— Я его выдумал, — поправил Макс, подняв указательный палец.

— Я видел в лесу ребёнка. Он был один и стоял возле дерева. Метрах, наверное, в трёхстах от меня.

— Ага-ага, — кивнул Макс. — Ребёнок — это хоть и клише, но вариант беспроигрышный.

— Да не вру я, — зло рявкнул на него Славик, и Макс примирительно поднял руки. — Честно, видел. Ещё подумал тогда, как же мальчишка так далеко от дороги забрался. Это впереди было, ближе к реке — идти оттуда часов пять, и то если путь знаешь. Ну и вот, стоит там. Один, без родителей. Я подойти думал, спросить — может, потерялся. Но… Не знаю…

Славик надолго замолчал, глядя в сторону леса. Очертание его лица подрагивало, освещённое всполохами костра, а в глазах маленькой оранжевой точкой танцевало пламя. Катя видела, как там, куда он смотрит, мелькали едва различимые тени. Словно за стволами деревьев прятались призраки, не способные выйти на свет и ожидавшие, пока костёр погаснет.

— В общем, я сбéгал за отцом, — сказал наконец Славик, так и не оторвав взгляд от леса. — Привёл его, но мальчика уже не было. Мы потом его битый час искали — ничего, как сквозь землю провалился.

— А сам-то почему к нему не подошёл? — поинтересовалась Лена.

— Он… Не знаю, как объяснить. Он стоял впереди, бледный, худой, прямой как палка. И улыбался, понимаете? Широко так, во все тридцать два. За всё время, что я на него смотрел, он даже в лице не изменился. И рукой махал — одинаково, настойчиво, как маятник у гипнотизёра. В общем — жуткий он был до чёртиков. Как будто не ребёнок, а кукла какая-то.

— Так может и правда кукла? — усмехнулся Макс. — Например, отец тебя разыграть решил, чтобы ты без него по лесу не шастал.

— Уж не знаю, какие у тебя были отношения с родителями, но мы с отцом…

Катя резко поднялась на ноги. Сердце билось в груди запертой в клетку птицей. От приятного опьянения осталась лишь тошнота. Голоса друзей злили — казались слишком громкими. Она вновь почувствовала, как лес окружает их, как сближаются стены сосен, как наступает тьма. Вновь почувствовала, что тонет в своём страхе, захлёбывается им. Почувствовала себя напуганной, несчастной. Уставшей от этого до чёртиков. А ещё она не могла отделаться от ощущения, что из-за веток за ней кто-то пристально следит.

— Ну вас нафиг со своими страшилками, — смогла она выдавить из себя.

Славик потянулся к ней, но она вывернулась и быстро пошла к палатке. Тьма будто сгущалась вокруг, и Катя еле сдержалась, чтобы не побежать. Не сделала этого, боясь, что так станет только хуже.

Пулей влетев в палатку, она почувствовала себя набитой дурой. Или ребёнком, старающимся привлечь внимание. И ей стало очень стыдно, но… Она просто не могла больше оставаться на улице, в темноте, окружённая тенями. Не могла больше вслушиваться в бесконечный стрекот. Или в шорохи, когда кузнечики и сверчки решали на время замолчать.

Она представляла себе ребёнка, о котором сказал Славик. Представляла, каково это — заблудиться в этом бескрайнем лесу, остаться одному в темноте. От одной мысли об этом страх пробирал её до костей и льдом разбегался по венам. Однако хуже этого, хуже, чем вообразить себя заблудившимся ребёнком, было то, что и заставило её сбежать. На миг, всего на одно крошечное мгновение, она отчётливо представила, каково будет в этой чаще кого-то встретить.