Любви-то всем хочется, даже если ты страшен до безобразия и в пупырьях...

Ну, и кто со мной спорить будет? Приму только те доводы, которые приведут страшные до безобразия и в пупырьях. Так что красивым и просто импозантным (то есть страшненьким, но харизматичным) не стоит утруждаться и волочь сюда свои доказательства. Вот ежели те, что в пупырьях и страшенны, смогут доказать мне, что любви им вовсе и ни капельки неохота, тогда обязуюсь роман свой сжечь, аккаунт удалить и заняться чем-то более полезным, например, подмёткой улиц. Шучу… Конечно, я знаю, что надо писать «подметением».

Но тем не менее я решился замутить второй том книги, продолжение «Нужна ли пенсия коту?», где славянское фэнтези перемешано с детективом, а плюсом ещё и юмор имеется. И вот там сейчас тоже зима, дело как раз перед святками, дальше-больше колядки начнутся. И Корочюн будет, и сам Коляда. Но это только в планах. А сейчас Баламутень, второстепенный герой романа (главный — следак их нашего мира в образе кота, но тут его пока нет), грустит просто потому, что зимой река замерзает, и девки с бабами, коих он очень любит заманивать в свои хоромы и соблазнять (не путать с насилием!), не только не ходят купаться на реку, но даже и бельё полоскать идут в другие места.

Про "тырнет" не возмущайтесь: к Баламутеню частенько всякие попаданцы попадают, вот они ему эту штучку заковыристу и подарили.

Сидел так Баламутень на пороге своих хором, думал о жизни своей, повернувшейся вдруг к нему не тем боком, как тут глядь — мимо сорока летит. А на хвосте у неё штук пять записулек берестяных болтается. Махнула пернатая хвостом — одна берестянка оторвалась да к ногам Баламутеня и упала. Сорока дале полетела, а водная нечисть стала грамоту изучать, которую ему сорока на хвосте принесла. Она любила таким манером новости по лесу разносить. Но хвосте.

«Приглашаю тя на чай с вареняем из пиявок. Жду в своём дворце Ногатом, что за болотом по леву ногу. Ядвига Карловна, прынцесса. Будуша».

Баламутень задумался. Это какая же такая «прынцеса» живёт во дворце Ногатом? Уж не та ли старуха носатая, у которой вместо одной ноги мосол медвежий приспособлен? Рассказывала что-то мельникова жена, которая забегала ещё по осени в гости к нечистому, когда ей срочно понадобилось дитя заиметь. Ох, знатно тогда Баламутень подмогнул охальнице… До сих пор при воспоминании о том морда лица нечистого расплывается в довольной улыбке — во как повеселились они с мельничихой, отмечамши «выпущание женской натуры из застенков» — Баламутень тако название заковыристое ритуалу сему придумал. Ну, малость в тырнете подсмотрел — а чё б и не подсмотреть, коли возможность есть?

Короч, ходит теперь мельничиха вперевалку, двойню, кабысь, ожидает. И мельник тожа рад, и вся мельникова родня довольна. А Баламутеню не жалко — он добро творить любит, особливо когда для этого особо ничего неприятного делать не надо, а даже вовсе напротив.

Дык вот. Сказывала эта мельничиха, что давным давно ещё её дед как-то построил мельницу со своими братьями где-то аж за Новодевкином. Попервой-то дела там хорошо шли: народ зерно волок, колесо мельничье вертелось без отдыха, с кажного мешка аж треть зерна оставалась мельникам в оплату. А как наберётся надобно количество — мельники на рынок муку свезут и обменяют её на всякую разность нужную и не особо нужную, но бабами ценимую.

В общем, хорошо всё было поначалу. Мельничихе, бабке нынешней мельничихи, муж даже, помнится, душегрею подарил с меховой оторочкой. Во как! И бусики не стеклянны, а из самоцветов горных. Крааааасивыя… Жуть.

А там вдруг начала речка мелеть. Иной раз колесо вовсе не крутится, потому как уходит вода незнамо куды. Сидеть без дела на той мельнице стало несподручно. Да и мельницу с избёнкой бросать было жаль. А ну как река снова в силу войдёт? Этак вернёсси — а в хатёнке уж кто другой поселился. Доказуй потом ему, что и мельница твоя, и лачужка ентая, и делать чужаку тута нечего. А то и вовсе без ухода избушка развалится. Дерево — оно же не камень, тепло любит. Деревянны избы ежели долго не топить — в упадок приходят. Только кого ж нанять такого, чтобы и хибару топил, и платы за то не требовал?

А тут как раз девчоночка чешет по лесу. Не то, чтобы красавица, но смазливенькая. И ревёт белугой.

Мельники девку к себе подозвали. Кто, откуда — всё расспросили. Девка наврала им до самых небес: мол, прилетела она откуда-то с другой планеты, корабль её (ага, так и сказала — «корабль», как будто бы никто не знает, что корабли по морю ходят, а не в небесах летают!) при приземлении разбился, она вот ногу даже потеряла. И не знает теперь, что ей делать.

Тут дедок-то и решил подшутить над юродивой. Подбоченился, пузо чуток втянул и говорит этак басовито:

— Давно мы тя, красавица, тута дожидамси. А потому как велено нам тя, прынцессу нашу будушшу, во дворец заселить со всеми почестями. А прынц, муж твой будушший, вскоростях и сам к те приедет, в любви признается. А уж поженитесь кады, да батька прынцев скончается — ты вовсе королевой станешь!

Девка та обрадовалась, влезла в домушку, давай там внутри чистить-мыть да прибираться. Дед с братьями брюхи почесали и домой отбыли. В деревне уж в Истопнице и рассказали про дурочку, посмеялись дружно. А один брательник мельников, самый меньшой, не сильно смеялся, а даже задумчив сделался. Ну, и пропал ночью-то… Вернулся дня через три, довольный и счастливый. Где был — не рассказывал, сколь не пытали. А ток потом стал вот так же пропадать то раз в неделю, а то и целых два.

Так-то всем было понятно: ходит Ванятка на старую мельницу к девке юродивой, представляется ей прынцем и от души с ней кочевряжится. Молодой же да холостой, а тело просит. Тут к нему никаких нареканий нетути, коль девка сама не супротивится. Лишь бы делу такое баловство не мешало.

Но хорошее безнаказанным не быват. Так как-то случимшись, что вдруг однажды дедов брательник не вернулся домой со своих гулек. Искали его всей деревней — не нашли. Решили, что в болоте утоп. Погоревали этак и забыли.

Прошло несколь годков. И тут кабыть дядька уже мельничихин сказывал, что видал избу на сваях в лесу. И вроде бы живёт там баба хромоногая, себя прынцессой величает. Жениха поджидает, который взамуж её взять обещалси. Токмо стоит та избёнка уже не там вовсе, где её мельники давным-давно строили, а вёрст на пять сторонее. Видно, чем-то баба та чокнутая и его зацепила — стал уже дядька бегать в избушку на сваях — он вдовый об ту пору был, жинка его померла при родах, а деток ему оставить не успела.

Вот так бегал он багал, да и тоже он пропал. Не вернулся. Лет через пяток наткнулся на лачугу уже сосед мельничихи. Уж народ его уговаривал бросить глупую затею, а тот как помешанный сделался. Стал ходить к дурочке, как привороженный. И тож пропал через сколько-то времени.

Ваще, на той мельнице не токмо мельниковых родичей видали — сказывают, захаживали туда молодцы со всей округи. А то даже, вроде бы, князь какой-то раз, заблудимшись, ноченьку в лачужке той провёл. Хотя это не точно. Потому как про погибель князя никто ничего не слыхивал, а верить россказням баб — последнее дело.

Хотя… можно и не верить, но бабы сказывают, что жрёт как будто бы ведьма тех молодцев, которые поначалу ей прынцами представляются да в любви клянутся. Ну да, сперва-то она им верит. И в баньке с ими парится, и всякими блюдами странными угощат. И в постелю с собой укладыват. А потом, как обман-то раскрывает, тут им конец и наступат. В печи, сказывают, старуха их зажариват и лопат. Потому как ведьма она злая, и избушку свою настропалила на сваях ходить, как будто бы то не сваи тебе, а ноги.

Вспомнил весь этот бабский вздор Баламутень, усмехнулся и двинулся в гости к Ядвиге Карловне, хромоногой «прынцессе из дворца Ногатого». Тем паче теплилась у него надёжа, что раз уж парни западали на бабёнку, может быть, и ему она приглянется. Любви-то хотеться так и не стало меньше.