ЗАСТОЛЬЕ!!! Напиваемся и пляшем!

Вливаюсь игристым шампусиком в эту пьяную компанию, затевающую флешмоб - ЗАСТОЛЬЕ!

Отрывок из моего произведение очень праздничный и заводной. Гуляй рванина!!!

– КÖЛЬ!!! – завопил громко народ, подняв кружки, а потом все дружно чокнулись ими и начали пить. Под мощные крики народного веселья собаки разбежались по своим норам. В воздухе разливались ароматы праздничной пищи, выпивки и дыма костра, добавляя вечеру некую таинственность и очарование.

Праздник набрал полную силу, наполнился ярким весельем. Народ поднимал кружки, кричал «КÖЛЬ». Стук чаш смешивался с громким смехом и радостными криками, и дух праздника завораживал каждого.

Я сидел за столом вместе с шумными гостями и тихонько тянул свой хмельной напиток, чтобы не утратить чувство меры. Предо мной стояло множество вкусных блюд, и я присоединился к застолью, дабы насладиться праздничным угощением. Речные запечённые раки выглядели аппетитно, сразу бросаясь в глаза и маня каждого гостя. Пироги с мясом и грибами, жареные гуси и утки, свиные рёбра – всё блестело стекающим жиром, да и многое другое так и просилось в рот. Всё вокруг двигалось без остановки, наэльцы смеялись, говорили, ели и пили – и гул, и шум всё больше заполняли пространство вокруг.

Вскоре на помост выкатились потешники, готовые рассмешить честной народ своими проделками. Разодетые в пёстрые тряпки, они выделывали всякие фортеля, скакали, как козлы, морочили голову фокусами да травили байки, разжигая задор и гогот. Посреди толпы показывали огненное представление, где лихой молодец глотал пламя, будто воду, жонглировал горящими головёшками – аж искры летели – и даже изрыгал огонь, точно дракон какой. Зрелище просто глаза слепило, споря с праздничными огоньками да наигрышами гудошников.

Под развесёлые напевы заезжих скоморохов честной люд подхватил лихой ритм и пустился в пляс. Тут-то и началось настоящее веселье у кострища! Наэльцы куролесили, приплясывая да кружась, хохот и радостные возгласы разносились окрест, будто на ярмарке. Старики судачили: мол, эка невидаль, в наше время и не такое выделывали, – а молодёжь отплясывала, аж лапти отваливались. Бабы в цветастых сарафанах кружились, будто маковки на ветру, а мужики, подбоченясь, выкаблучивали коленца, да так, что земля дрожала.

Тут и там слышалось: «Ух, разойдись, душа, – праздник!», «Эх, гуляй, рванина, пляши, босота!», «Ядрёна вошь, вот это праздничек!». А тут какой-то дюжий подвыпивший молодец попытался станцевать вприсядку на столе, да чуть не свалился – все так и покатились со смеху. «Ну, ты, Ядрух, даёшь! Чисто медведь на льду!» – кричали ему. А он знай себе ухмылялся да приговаривал: «Эх, один раз живём, гуляй – не жалей!»

А гульба-то всё пуще разгоралась, сильнее пожара в сухостое! Тут и там слышалось звяканье кружек да чарок, народ угощался, аж за ушами трещало. Кто-то притащил здоровенный бочонок орехового ола – и давай угощать всех подряд. «Налетай, народ, завтра опохмеляться!» – кричал хозяин бочонка, а сам уже еле на ногах стоял, качаясь, подобно берёзке на ветру.

Вдруг откуда-то выскочил дед Дидрэйн, старый, как лапоть, но шустрее зайца. «А ну-ка, молодёжь, покажу вам, как в старину плясали!» – гаркнул он и давай выделывать такие кренделя, что все ахнули. Ноги-то у деда будто сами по себе двигались, а борода развевалась, словно знамя на ветру.

Тут и бабы не отстали. Ирфина – толстуха, пышнее каравая на подносе, пустилась в пляс, да с таким азартом – мужиков в стороны поотдвигала. «Ух, Ирфиша, ты ж половину деревни перетопчешь!» – кричали ей, а она знай себе приговаривала: «Чай, не картоху сажаем, плясать – не работать!».

А там уже и состязания начались: кто кого перепьёт, кто дальше бревно бросит, а кто громче всех «Эх, яблочко!» споёт. Петруха-кузнец, здоровый, бурый, взял да и поднял телегу с сидящими в ней тремя бабами. «Вот это силушка!» – дивился народ, а бабы визжали от восторга, будто на ярмарочных качелях.

Веселье лилось рекой, шум стоял – в соседних деревнях слышно. «Эх, наваливай, пусть черти обзавидуются!» – орал кто-то во всё горло. И правда, такого разгула наэльцы отродясь не видывали. Даже старики, кряхтя да охая, выползли на лавочки: на диво поглазеть.

Я тоже вышел плясать, ведь в такой радостный день грех не пуститься в лихой хоровод. Девичий смех раздавался со всех сторон, а мужики вскрикивали «КÖЛЬ» и выпивали за богов. Все звуки смешивались в непонятный гул. 

Вскоре показалась и Илэй – словно солнышко из-за тучки выглянуло. Я набрался смелости и потащил её танцевать: чтоб никто за ней не приударил. Мы стали веселиться вместе, смеялись и радовались, а потом уселись за одним столом и выпили за этот дивный праздник, наслаждаясь компанией друг друга и окружающим нас искромётным весельем. «За эту ночь!» – произнесли мы вполголоса, с умилением глядя друг другу в глаза. 

Кто-то уже плохо стоял на ногах, но всё равно пытался выплясывать, знакомые старались не дать им угодить в костёр, некоторых уводили домой, а кое-кто прямо за столом носом клевал – да так и засыпал в своей тарелке. На них никто и внимания не обращал: праздник на то и праздник.

Под утро народ и не подумал расходиться: веселье было в самом разгаре. Гомон стоял – даже звезды сотрясались. Кто-то горланил песни, а кто-то вычурно отплясывал, будто завтра и не наступит вовсе.

Тут где-то в стороне послышались звуки ярой драки. Гулкие удары и крепкие словечки разносились над толпой. Но вместо того, чтобы разнимать дерущихся, народ с азартом потянулся поближе, бодро их поддерживая. «Эй, Фемка, врежь ему!» – неслось со всех сторон. Подбадривали драчунов так, словно они – главное представление.

И ведь что интересно: никто и не думал прекращать. В такой праздник подраться считалось бравым делом. Будто без хорошей потасовки и гулянье не гулянье. Такие игры придавали ему особый смак, добавляя перчинки в общее веселье. Вот так и отмечали: с размахом, с огоньком да со знатным мордобоем!

Так село гуляло до первых петухов, пока самые стойкие не попадали, кто где стоял. Многие уже разошлись, а кто-то лёг спать прямо там, дабы продолжить гуляние позже. Самые крепкие остались праздновать и даже танцевать, бедные музыканты уже еле шевелили набухшими пальцами. Некоторые из них играли пьяным бренчанием, не попадая в ноты, но танцующим было уже всё равно, хмельной народ веселился и так. Некоторые парочки, набравшись, держались друг за друга, чтоб не упасть, но продолжали выплясывать, едва шевеля ногами.