Субботний отрывок

Присоединюсь-ка я к этому флешмобу от Марики Вайд.

Давно собирался, но всё откладывал, пора...

Для - начала фрагмент из сравнительно недавно (всего год, было бы о чём...) попаданческо-ностальгического цикла "Маяк только один".

лейтмотив цикла - Маяк в другом, не нашем мире, как перекрёсток дорог, соединяющих все миры. Ну а попаданец - натурально, путешествует по этим дорогам.

Итак, отрывок из романа "Ученик лоцмана":

Это был типичный гном, едва полутора метров ростом, но не такой, каким их изображают поклонники творчества Толкиена – без характерной гномьей коренастости, а  наоборот, сухонький до субтильности. На лице выдавался вперёд огромный крючковатый нос, украшенный очками в массивной роговой оправе и со стёклами такими толстыми и выпуклыми, что они едва позволяли различить за ними глаза, зеленовато-карие, прищуренные с хитроватым прищуром и сеткой глубоких морщин, разбегающихся от внешних уголков. Поверх оправы густо топорщились кустистые, седые, обильно сдобренные радикально-чёрными волосками брови. Что касается цвета шевелюры владельца кабинета, то его определить было невозможно, поскольку на голову низко, по самые уши, был натянут фланелевый ночной колпак со свисающей до плеча кисточкой. Наряд гнома дополняла фланелевая же ночная рубашка до пят, а в руке имела место маленькая масляная лампа – похоже, наш визит поднял его с постели.

Последовал обмен репликами – раздражёнными, в пулемётном темпе, со стороны гнома и примирительно-настойчивыми от моей спутницы. Кстати, я выяснил, наконец, как её зовут – Дзирта ван Кишлерр. В ответ я назвался - и был, похоже, понят, поскольку она несколько раз повторила «Серж», а вслед за ней это проделал и владелец кабинета. Его имя, кстати, пока оставалось для меня загадкой, а вот фамилию девушки я точно слышал, причём совсем недавно – но никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах…

Выяснив отношения с моей спутницей, на что ушло около пяти минут, гном переключился на меня. Теперь он говорил медленно, чередуя, как и она при первой нашей встрече,  разные языки – и тут выбор у него был куда как пошире. Я насчитал не меньше десяти наречий, мало похожих одно на другое и в плане фонетики и в плане лингвистики. Наконец гном сдался, порылся в ящике стола, извлёк оттуда большую глиняную трубку и принялся неторопливо её набивать. Собственно, трубок было две; вторую, размерами поменьше, он протянул мне вместе с круглой жестяной коробкой табака, а когда я отказался – кивнул, уселся в низенькое потёртое плюшевое кресло, раскурил трубку от лампы и задумался, пуская облачка ароматного дыма. Предложить присесть гостям гном за этими хлопотами забыл; некоторое время мы покорно стояли, потом Дзирта пожала плечами и вытащила из-под лабораторного стола два низеньких табурета, на которых мы и устроились, терпеливо дожидаясь развития событий.

Сбоку зашуршало, и большой чёрный кот вспрыгнул  ко мне на колени и тут же принялся умываться. Дзирта шикнула на него, но зверь не обратил на неё ни малейшего внимания; я же не решился даже погладить его, дабы не нарушать этот, несомненно, архиважный процесс.

Долго ждать не пришлось: видимо, табак оказал на мыслительный процесс гнома стимулирующее действие, потому что он крякнул, отложил трубку, и извлёк из ящика несколько листов желтоватой бумаги и пару карандашей. Один из них он протянул мне (кот при этом недовольно дёрнул хвостом, соскочил с моих коленей и величественно удалился в соседнюю комнату) другим изобразил на верхнем листе несколько значков, и тыча грифелем по очереди в каждый из них, стал издавать звуки. Очевидно, это были буквы – и не иероглифы, а значки фонетического алфавита, мне незнакомого. Я сразу понял, что он от меня хочет, и стал повторять за ним звуки, рисуя под каждым из значков букву кириллицы. Гном, явно удовлетворённый моей сообразительностью, порылся на полке и извлёк большую, переплетённую в кожу книгу и раскрыл её. При ближайшем рассмотрении это оказался букварь, и дальнейшая работа шла уже с его помощью. Всего в местном алфавите оказалось двадцать девять букв, и примерно полчаса ушло у нас на то, чтобы установить соответствие между ними и буквами русского алфавита. 

Дара наблюдала за нами сидя тихо, как мышка. Когда с алфавитом было, наконец, покончено, гном сгонял её, видимо, на кухню, за кувшином пива, наполнил две глиняных кружки и предложил одну мне. Я ожидал, что утолив жажду, мы перейдём к следующему этапу освоения языка, знакомству с простейшими словами и понятиями. Но вместо этого гном согнал Дзирту с табурета, с кряхтением взгромоздился на него – при этом с мы с девушкой поддерживали его во под локти - и принялся шарить на одной из полок, свисающих с потолка на цепях. Это дало двойной результат: во-первых, лаборатория наполнилась клубами сухой едкой пыли, от которой мы трое наперегонки зачихали, а во-вторых гном вытащил с полки прямоугольную доску. При ближайшем рассмотрении это оказалось не доска нечто вроде багета, рамки, в которую был заключён прямоугольник неизвестного мне материала, напоминающего камень, вроде тёмно-серого сланца. Сползши с табурета (опять-таки с нашей помощью) владелец кабинета вытер доску рукавом ночной рубашки и приложил к ней лист с местным и русским алфавитом, буквами вниз. Подержал его так около минуты, после чего небрежно отшвырнул бумагу, извлёк из стола кусочек мела и стал старательно выписывать на камне составленные из чужих букв слова. Я ожидал, что он станет произносить их, возможно, показывая жестами или рисунками значение того или иного слова – но вместо этого увидел такое, от чего у меня глаза полезли на лоб.

Вернее сказать - сначала я испытал лёгкое давление внутри черепа, где-то чуть выше надбровных дуг, но не успел встревожиться этому новому и не слишком приятному ощущению, как оно пропало. Зато буквы на грифельной доске расплылись, будто составляющие их меловые следы одновременно поползли в разные стороны, заставляя слова сливаться в бесформенные пятна – а когда они, спустя несколько секунд стянулись назад, на тёмно-сером сланце проступили слова: «Можешь прочесть, что тут написано? Если да, то напиши ответ на своём языке». Я ошарашенно посмотрел на гнома – тот состроил ободряющую гримасу и протянул мне мокрую тряпку. Я взял – сколько раз я пользовался такими же, стирая написанное с доски в школьных классах или ВУЗовских аудиториях… Гном повторил своё мимическое упражнение и ткнул пальцем в сланец: «давай, малый, не тушуйся, действуй…»

Я так и поступил: двумя движениями убрал следы прежней надписи и старательно, печатными буквами, вывел: «Да, вижу и всё хорошо понимаю». Гром забрал у меня доску и нахмурился, вглядываясь в надпись; Дзирта, вытянув шею, заглядывала ему через плечо. Тогда он решительно стёр русские слова и протянул доску девушке. Она взяла её не слишком-то уверенно, процедура, похоже, была ей незнакома - и быстро, крупными, по-прежнему незнакомыми мне буквами, написала короткую фразу. Трансформация повторилась, и спустя секунды три-четыре, я уже читал: «Что ты собираешься делать дальше?» 

Это же магия, осознал я. Самая настоящая, без подделок, а никакое не хитрое техническое устройство-смыслоуловитель, формирующее надписи-переводы с помощью, скажем, тонко ориентированных магнитных или ещё каких-нибудь физических полей. Магия, волшебство, паранормальные силы, сверхъестественные проявления то ли способностей человека, то ли глубинных, скрытых пластов Мироздания – называйте, как хотите, суть явления от этого не меняется нисколечко, а меняются лишь символы, используемые для обозначения этой самой сути. И она, магия, тут повсюду - в пробирках, стеклянных шарах и инкунабулах этой лаборатории; она разлита в самом воздухе Зурбагана, пронзает Фарватеры лучом Истинного Маяка, бросая отсветы в неисчислимое количество других миров (если не соврал, конечно, мастер Валу) щёлкает в зубчатых лимбов лоцманских астролябий. Отрицать этот факт, прячась за вымученное «незнакомые нашей науке законы природы» - значит уподобляться известной всем нелетающей птице с длинной шеей. И тогда объяснение получает и нарочитая, бросающаяся в глаза техническая отсталость этого мира – они и так прекрасно обходятся. Нет, разумеется, имеются и иные факторы, обстоятельства, сосуществующие и дополняющие факт существования магии, но…

Волшебство. Здесь есть волшебство, парень. На самом деле, как в сказках, как книгах любимого тобой жанра фэнтези. И тяжёлая пластина из сланца, обрамлённая в простенькую деревянную рамку, на которую ты, парень, пялишься прямо сейчас, наглядное тому доказательство. А ещё – оно, Волшебство, магия, существует и на твоём мире, на твоей Земле – ведь действовала же там астролябия мастера Валу, и пробивался туда луч Истинного Маяка, указывая входы на Фарватеры? 

…Вот и живи теперь с осознанием этого факта как хочешь. И – как сможешь, разумеется…