Субботний отрывок из романа "Винная маска"

Цинично выкладываю отрывок из романа, который не только не написан, но его выкладка даже не начиналась, поэтому ссылки на текст не будет. "Винная маска" - продолжение "Железных кружев", ("Двадцать лет спустя", ага). Отрывок написан от лица бывшего полицей-майора Кауля, который по итогам прошлого дела угодил в сумасшедший дом. 

Я очнулся в холодном поту, как-то часто случалось в последние годы, а последними годами были все, что минули с того дела. Оно слишком дорого мне обошлось, расследование двадцатилетней давности, оно накрыло меня тьмой, которую я не смог избыть несмотря на всё дружество этого шумного семейства, щедротами которого я не был оставлен сам себе.

Нет, в финансовом смысле я от Багамери не зависел: меня комиссовали в чине майора — в чине полицей-майора, это кое-что значило! Пенсия моя была вполне достойной и выплачивалась с имперской неукоснительностью. Но что бы я делал со всей своей пенсией, оставшись совершенно один перед миром, который разинулся на меня, как пасть, поглотил, как Иону, и выплюнул, как вишнёвую косточку?

Я ценил Багамери, его ответственную помощь, когда я был облечён полнотой государственной власти, и его покровительственную дружбу, когда я в единый миг превратился в ничто. Я, собственно говоря, воплощал своей персоной некое отрицание фигуры Багамери, был его полным антиподом: сухим там, где он был жирным… я не имею в виду его комплекцию, конечно. Я подразумеваю покойного Итемера Багамери как олицетворение его родной Оногурии: с её перчёной едой, громкими лозунгами, с её просторами, с её тёмным язычеством… хотя семейство Багамери вполне религиозны, но и тут они протестанты, тогда как я добрый католик.

Меня не пытались изменить, мне щедро предоставили оставаться тем, кто я есть, даже если я есть безумец, слабый перед лицом жестокого мира. Я должен был умереть раньше, чем доминус Итемер, но вышло иначе. Я был моложе.

Это безумие не отпускало меня никогда: даже когда я был спокоен, понимал, что творится вокруг, и речи мои отвечали ситуации. Тьма стояла за моей спиной, я привык слышать её дыхание. Тьма могла напомнить о себе, когда я смотрел на какой-то предмет, толкнуть под руку во время бритья, подмигнуть из бокала вина. Вот почему я предпочитал пить белое.

Но хуже всего были зеркала. Ночные зеркала. Багамери как-то сказал в шутку, что я похож на портрет императора Франца: такой же маленький, сухой и жёсткий. Дурное это дело — походить на покойника.

Вот, например, сейчас я распахнул глаза в ночь в полной уверенности, что кто-то смотрит на меня. Откуда ж ему смотреть, как не из чёрной глубины зазеркалья?