Гедоника Дьявола

...Ребенок тяготится интимной дружбой с взрослыми. Льюис был большим ребенком и, полагаю, поэтому так любил общаться с девочками, намного младше его самого. Такое общение привлекало девочек, но это не говорило о том, что Кэрролл мог влюбиться в любую девчонку, не каждая становилась его музой (хотя бы потому, что люди ищут себе подобных, похожих на себя, причем ищут не только по внешним признакам, но и по психологическим, душевным), а та, которая становилась... Чувствуя направленную нежность Кэрролла, девчонки, искренне проявляя чувства, доставляли ему намного больше тепла, любви и приятных чувств, чем получал он аналогичные, душевные, удовольствия от женщин.

Однажды, когда сестры Лидделл каталась с Доджсоном на лодке, полил сильный проливной дождь. До дома было далеко, горе-путешественники бросили лодку, и пошли искать сухое местечко в близлежащей деревушке. Алиса разревелась и проплакала всю дорогу. Именно этот эпизод Кэрролл потом описал в своей книге как "море слез Алисы", а саму Алису после этого стал любить еще больше.

То, что Кэрроллу, как человеку эмоциональному, не хватало нежности и тепла, которые он просто и не мог в полной мере получать от женщин его возраста быв человеком "не как все" - чрезмерно скромным, подростком любящего нежность, доказывает тот факт, который гласит, что у Кэрролла возникала обида, когда его малолетние подружки в своих письмах не писали ему или не подписывались строчками типа "преданная вам...", "искренне ваша...", "с любовью...".

Доджсон - Мэри Макдональд
Нечего сказать! Ты бесчувственная юная леди! Заставив меня в эти недели ждать ответа, ты преспокойно пишешь о чём-то другом, как будто ничего особенного не произошло! Я писал или написал (заметьте, мадам, что я пишу в прошедшем времени: весьма возможно, что я никогда не стану писать об этом впредь) тебе 26 января, предлагая прислать экземпляр немецкого издания "Алисы". И что же? Дни проходили за днями, ночи - за ночами (если я правильно помню, каждая ночь отделяет друг от друга два дня или что-нибудь вроде этого), но ответа всё не было. Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, я постарел, отощал и загрустил, а ОТВЕТА ВСЁ НЕ БЫЛО. Мои друзья стали поговаривать о том, что волосы мои поседели, что от меня остались кожа и кости, и отпускать тому подобные приятные замечания, и ... Но я не буду продолжать, ибо вспоминать об этом слишком тяжело. Скажу лишь, что за все эти годы беспокойства и ожидания (которые прошли с 26 января сего года - видишь, как быстро течёт время у нас в Оксфорде!) ОТВЕТА от юной особы с каменным сердцем ВСЁ НЕ БЫЛО! А потом она спокойно пишет:
"Приезжайте посмотреть регату! Будет столько народу!"
На это я отвечаю со стоном:
Видно мне на роду написано терпеть такое! Роду человеческому свойственна неблагодарность, но из всего человечества самая неблагодарная, самая чёрствая, самая ... Перо моё отказывается писать, и я не скажу больше ни слова!
P.S. Боюсь, что меня не будет в городе, иначе я с удовольствием воспользовался приглашением, хотя бы для того, чтобы сказать тебе: "Неблагодарное чудовище! Прочь с глаз моих!"
13 марта 1869 г.

Доджсон - Анни Роджерс
Дорогая Анни!
Это поистине ужасно. Ты не имеешь ни малейшего представления о той печали, которая охватила меня, пока я пишу. Мне пришлось воспользоваться зонтиком, чтобы слёзы не капали на бумагу. Ты приезжала вчера фотографироваться? И ты очень рассердилась из-за того, что меня не оказалось дома? Вот как было дело. Я отправился на прогулку с Бибкинсом, моим закадычным другом Бибкинсом. Мы отмахали много миль от Оксфорда - пятьдесят или сто, не помню. И в тот момент, когда мы пересекали поле, на котором паслось множество овец, мне внезапно пришла в голову одна мысль, и я спросил торжественно: "Добкинс, который сейчас час?" "Три часа", - ответил Фипкинс, несколько удивлённый моим тоном. Слёзы потекли у меня по щекам. "Это тот самый ЧАС", - сказал я. "А скажите, скажите мне, Хопкинс, какой сегодня день недели?" "Разумеется, понедельник", - ответствовал Лупкинс. "Это тот самый ДЕНЬ!" - простонал я. Я заплакал. Я зарыдал. Овцы сгрудились возле меня и стали тереться своими нежными носами о мой нос. "Мопкинс! - воскликнул я. - Вы мой самый старый друг. Не обманывайте меня, Нупкинс! Который сейчас год?" "Думаю, что 1867-й", - отвечал Пипкинс. "Это тот самый ГОД!" - вскричал я так громко, что Тапкинс упал в обморок. Всё было кончено: меня привезли домой на тележке в сопровождении верного Уопкинса, разобранного на несколько частей.
Когда я немного оправлюсь от потрясения и проведу несколько месяцев на морском курорте, я непременно навещу тебя и назначу другой день для фотографирования. А пока я ещё слишком слаб, чтобы писать самому, и поэтому за меня пишет Зипкинс.
Твой несчастный друг Льюис Кэрролл.
1867 г.

Доджсон - Димфне Эллис
Дорогая Димфна!
Альбом с фотографиями, автографами и всем прочим прибыл благополучно, только железнодорожные служащие (которые внимательно прочитали его) заявили, что с твоей подписью ценность альбома стала "больше 10 фунтов стерлингов" и что его следовало "отправлять заказной бандеролью". Я сказал клерку, что это чепуха и что в Крэнбурне твою подпись оценили меньше, чем в 2 пенса, но он лишь мрачно покачал головой и сказал, что "в этом он разбирается лучше".
Кстати сказать, когда я попросил тебя прислать список твоих имён, я имел в виду полные имена, а ты прислала мне загадочный перечень инициалов, которые настолько озадачили меня, что я почти не сомкнул глаз ночью. Например, что означает буква "Ф" перед "Димфной"? Фатима, Фенелла или Феодора? Может быть (я не смею и надеяться на столь красивое имя), Фоскофорния?
Я так сожалею, что заставил тебя скучать после отъезда! Теперь мне совершенно ясно, что я не должен был приезжать. Но наша внезапная дружба была столь ужасной, что смею думать, ты столь же внезапно забудешь меня. Поэтому выше голову. Боюсь, тебе придётся с неделю или около того подождать фотографий.
С наилучшими пожеланиями м-ру и м-с Эллис и любовью к несчастным маленьким оборвышам* (как там их бедные босые ножки?).
Остаюсь преданный Вам Ч. Л. Доджсон
* Л. Кэрролл имеет в виду фотографию, на которой Алиса снята босиком в костюме оборвыша - примеч. перев.
3 августа 1865 г.

Секрет, того, что Кэрролл был "вечно молодым" состоял в его особом генетическом складе. Если же говорить "о гормонах, гормональном развитии и сексе", то надо знать, что гормоны являются одними из стимуляторов сексуального влечения, поэтому становится совершенно понятно, что Кэрролл, помимо всех его достоинств - внешних и интеллектуальных, страдал еще повышенным сексуальным эротизмом, эротизмом подростка, на всей протяжении своей жизни. Теперь становится понятно, что маленькая Алиса держала Кэрролла за своего приятеля, с которым можно было не только поболтать и тем более поощущать на себе его внимание (какую-то особую, "не материнскую" заботу), но и поделиться чем-то тайным, интимным, эротическим приятным и неизвестным. Вероятно, Кэрролл был первым, кто рассказал Алисе об отношениях между мужчиной и женщиной. Не хочу повторяться, но секс - это всего лишь следствие любви и чрезмерной нежности, но именно эти человеческие чувства стоят на первом месте, а не то, что сейчас нам преподносят чиновники и средства массовой информации как что-то животное нехорошее: "разврат", "порнография". Но СМИ как раз и рождают бульварщину, бульварщину, которая вызывает презрение, а то и ненависть в кругах современного общества...