Трамвай номер 1852

Сырой ноябрьский ветер пронизывал до костей, проникая сквозь неплотную ткань моего пальто. Я поежился, застегивая его на все пуговицы, и окинул взглядом окрестности. Тусклые фонари едва пробивались сквозь плотную пелену тумана, окутавшего Кинг-стрит. Название этой остановки давно вызывало во мне странную тревогу, словно напоминая о чем-то давно забытом, о чем-то, что лучше было бы не вспоминать. Вдалеке, за мутной завесой, смутно угадывались силуэты домов, походивших больше на склепы, нежели на жилые строения.

Наконец, в конце улицы показался силуэт трамвая. Это был старый, обшарпанный вагон, каких уже давно не встретишь в Провиденсе. Его бока были покрыты слоем въевшейся грязи и ржавчины, а краска местами облупилась, открывая древесную основу, прогнившую от времени. Окна, тусклые и запыленные, больше напоминали темные провалы, чем прозрачное стекло. Откуда-то изнутри доносился скрип и скрежет, словно старые механизмы, давно отжившие свой век, еле справлялись со своей работой. Он двигался медленно и неуверенно, подрагивая на старых, давно не ремонтированных рельсах. Зачем-то я запомнил его номер: 1852.

Несмотря на одолевавшее меня чувство тревоги, я поспешил к подъехавшему трамваю. Меня мучило опоздание на встречу с профессором Гесснером, и я не мог позволить себе упустить эту возможность. Сердце стучало в груди, но я подавил чувству гнетущего беспокойства, и вошел внутрь.

Внутри вагона стоял густой, спертый запах – смесь затхлой пыли, плесени и чего-то невыразимо мерзкого, органического. Освещение было тусклым, создавая длинные, дрожащие тени. Лавки были покрыты грязью и пылью, а деревянные перегородки были испещрены глубокими царапинами. Я был единственным пассажиром. 

Впереди, возле кабины водителя, стоял кондуктор, ожидающий отправления. Он был одет в засаленную форму трамвайной компании, которая выглядела так, словно ее носили еще в начале столетия. Его лицо было бледным и восковым, а глаза – тусклыми и неживыми, казалось, лишенными всякого выражения. Один из его зубов, торчащий наружу, был желтым и неестественно длинным. Он стоял неподвижно, словно манекен, еле слышно покашливая, и в этом чувствовалась некая зловещая напряженность.

Трамвай тронулся, и кондуктор повернулся ко мне. Он двигался медленно, словно механическая кукла. Его взгляд, тусклый и пустой, прошелся по мне, и протянул руку, которая больше напоминала клешню. Я дал ему свой билет. Он долго и внимательно изучал его, и это молчание казалось тягучим и неправдоподобным. Потом провел по билету пальцем, словно видит его в первый раз в жизни, затем вернул мне его, издавая при этом какой-то булькающий звук.

Я посмотрел в окно. И тут меня охватило острое чувство ужаса. Улица, которую я видел за окном, не была Кинг-стрит, и не была улицей Провиденса. Дома вокруг выглядели искаженными, их фасады были украшены какими-то странными, чуждыми символами. Небо над головой было не привычным серым ноябрьским, а какого-то гнилостно-зеленого оттенка. Вместо обычных прохожих по тротуарам бродили сгорбленные, исхудавшие фигуры, одетые в лохмотья, а их бледные лица казались лишенными всякого выражения. Они походили на тени из другого мира, призраки из кошмарного сновидения.

И тут меня пронзила мысль – я сплю. Все это похоже на какой-то нелепый, абсурдный кошмар. Тусклый свет, жуткий запах, этот странный кондуктор, зловещие пейзажи за окном – все это не может происходить на самом деле. Когда-то я должен проснуться.

Но тут же меня охватило сомнение. А если это не сон? А если все это – какая-то кошмарная реальность? Неужели я попал в иной мир, чуждый и зловещий? Эти вопросы пульсировали в моем мозгу, появляясь и исчезая снова. Это было невыносимо.

Трамвай ехал дальше, и окружающая обстановка становилась все более тревожной. За окном мелькали руины каких-то древних сооружений, с которых свисали гирлянды зловещих наростов, напоминавших плесень. На горизонте виднелись силуэты гор, их вершины напоминали гигантские клыки, готовые вонзиться в небо. Все вокруг дышало злом и запустением.

Я решил отвести взгляд от окна и обратил внимание на водителя. Полностью его лицо я не смог рассмотреть, так как на месте головы у него был конус, прикрепленный к кроваво-красному щупальцу, которое медленно покачивалось из стороны в сторону. Он также не издавал ни звука.

Внезапно я почувствовал небольшой толчок, и трамвай со скрипом остановился. Я посмотрел в окно и увидел, что мы находимся посреди какого-то мерзкого, болотистого места. Повсюду торчали останки деревьев, скрюченных и почерневших. Кондуктор не произнес ни слова, просто кивнул в сторону двери, словно намекая на то, что мне пора выходить. 

Прошла пара минут. Трамвай номер 1852 сдвинулся с места. Он плавно покатился по ржавым рельсам, уходя в неизвестность.

Я запаниковал. Я должен был выйти, у меня же была такая возможность! Я попытался встать, но тело не слушалось. Словно парализованный, я был прикован к своему месту. Внутри все сжалось от страха. Меня охватило чувство отчаяния. Я чувствовал, что происходит что-то невообразимо ужасное.

В последний момент я помню, как трамвай, громыхая и дребезжа, промчался мимо меня, растворяясь в тумане. Его зловещее гудение стихло, а я остался стоять посреди мрачного болота, абсолютно один.

И вот я стою тут, не помня, как вышел из трамвая. Как я здесь оказался? Где я? Я не могу вспомнить, как выбрался из этого проклятого вагона. Я ничего не понимаю, мои мысли путаются.

Меня зовут Говард Филлипс, и, боюсь, я навсегда застрял в этом ужасном, сюрреалистическом месте. И чем дальше, тем острее чувство, что это не сон, а нечто другое, чего я не могу представить и, тем более, описать.