Начало седьмой главы (субботний отрывок)

Будь на моём месте Конан, думал граф Троцеро, тот бы живо раскидал всех этих горе-стражников. Или выпрыгнул бы в окно и был таков. Никто бы не сумел остановить Конана! А кто бы попытался, сильно бы об этом пожалел. И то, если успел бы.

Но он – не Конан, снова с горечью подумал граф. Ему уже под шестьдесят, и раскидать всех стражников он не сумеет. А тем более, сбежать от них через окно. И он не варвар, не дитя лесов и гор Киммерии. Потомственный аристократ, владетель Пуантена, крупнейшего и богатейшего из аквилонских графств, он счёл бы ниже своего достоинства с позором убегать, будучи обвинённым в преступлении, которого не совершал. Бежать – значит признать свою вину. Если есть ещё на свете справедливость, если Митра, бог, в которого он верит, справедливый бог, он этой справедливости добьётся. 

Поэтому Троцеро дал себя разоружить, а затем и связать. Его усадили в кресло, где он уже сидел, когда обедал вместе с регентом, и крепко-накрепко к этому креслу привязали. А самого регента с трудом подняли и унесли, куда и зачем – не сказали. Граф остался в огромной палата один. Нож из Пуантена остался лежать на столе, там, куда его положил Троцеро, но до ножа было не дотянуться.

Время тянулось медленно и мучительно. Он как будто кожей ощущал, как в песочных часов его жизни просыпаются последние песчинки. Гнев и ярость понемногу уступали место стыду и горечи. Неужели он ошибся? Где? Когда? В чём? Как мог он, выживший в стольких битвах, в трёх гражданских войнах, неоднократно побеждавший саму смерть, провалить простейшую дипломатическую миссию? Почему позволил так себя унизить и подставить? Ни он, ни Конан не предвидели такого, даже близко ничего подобного не ожидали. Он очень хотел пить, но и до кувшина с вином ему, связанному по рукам и ногам, было не дотянуться. 

Все чувства графа обострились до предела. И настал момент, когда он вдруг услышал чьи-то голоса за дверью. Один из них, вне всякого сомнения, принадлежал тому лысому очкарику – мерзавцу и мошеннику Петруччио. А второй голос был женским, девичьим, и Троцеро, сказать по совести, не очень удивился, когда понял, что принадлежит он королеве Тети. К этому должно было прийти, чтобы мозаика происходящего сложилась. 

Их голоса звучали очень тихо. Или говорили шёпотом, или просто было далеко, и дверь мешала. Но он всё слышал, а чего не слышал, о том догадывался.

– …Почему вы не хотите принять регентство? – спрашивал очкарик. 

– Об этом нет и речи, – отвечала королева. – Спасибо Митре, герцог Эстепонато с нами, жив. Для него делают всё возможное.

Жив! Очень и очень хорошо. Но почему его, Троцеро, уже успели обвинить в убийстве, хотя регент жив?

За дверью послышался хруст пергаментного свитка, и королева Тети сказала:

– Вот указ регента, который он успел подписать нынче утром. Согласно этому указу, вы, мастер Петруччио, становитесь первым министром Аргоса. 

Мастер! Она назвала очкарика «мастером», и тут Троцеро вспомнил, о чём говорил ему давеча сам король Ариостро. Так называется один из мефреситских орденских чинов, третий после иерарха и командора. Вот и ответ на вопрос, мефресит ли очкарик. Не просто мефресит, но мастер! И этот мастер мефреситов – первый министр? Кто правил тайно, из-за широкой спины герцога Эстепонато, теперь будет править Аргосом открыто. При том, что регент может и не выжить. Куда катится мир? Чем занимается Пресветлый Митра? Как может попускать такое непотребство?

– Высочайшая честь для меня, – отозвался Петруччио. – А регент… сам он знает о своём указе?

– Это уже не имеет значения, – сказала Тети. – Указ у вас, на нём есть подпись регента и его печать. Вы – первый министр. Мы с королём надеемся, что вы сумеете достойно распорядиться вверенной вам властью.

– Я это сделаю немедля, Ваше Величество. Троцеро будет осуждён за свои преступления. 

– Святейшая решила сохранить графу жизнь и свободу. Такова её воля.

– Но, Ваше Величество! С той поры всё изменилось! Троцеро стал для нас опасен. Нельзя его отсюда выпускать, со всем, что он успел тут вынюхать.

– Не нам это решать, мастер Петруччио. Мы отвечаем за Аргос. За всю Хайборию – сам иерарх. А он нам не предписывал задерживать посланца Конана. Тем паче, осуждать его на смерть! И мне понятно почему. Если король Конан, чтобы выручить графа Троцеро, один, без армии, тайком проник на флагманский корабль нашей госпожи, представьте, что он сделает теперь, если мы погубим или задержим его друга, соратника и личного посланника? Он двинет на Аргос все свои войска, сто тысяч или больше. Нет, не такого ждёт от нас Святейшая! Она учила нас оценивать и взвешивать последствия наших поступков. Вы помните об этом, мастер?

Граф затаил дыхание. И услышал: