Понедельничная отсылка

В продолжение понедельничного флэшмоба от Руслана Бирюшева:

В детстве я часто читал сборники НФ — обычно советской: они попадались чаще. И некоторые эпизоды оттуда время от времени всплывают у меня в памяти. Иногда я решаюсь их переосмыслить под свои нужды.

Так вот, был в одном из таких сборников рассказ Аскольда Якубовского "Друг" — о негуманоидном попаданце на нашу Землю, в Сибирь царских времен. И вот как там произошел контакт этого попаданца с аборигеном (вернее, с беглым каторжником):

Сваритакаксис лечил Нила... Когда  Нил  однажды  проснулся  с  все  еще
болевшей, но ясной головой, то увидел Друга.
(А вся дорога представилась  ему  тяжелым  сном,  в  котором  и  ногами
сучишь, и орешь благим матом.)
Спал Нил крепко, но проснулся и поднял хитрое и  скуластое  свое  лицо.
Перед ним стояла тварь из сна. И посему Нил решил, что ему снится.
Но нет сна, а лес, снег и это... ("Друг... Друг..." - билось  в  голове
Нила).
- Ты хто? - спросил ошалелый Нил.
Существо ответило птичьим языком:
- Свири... сие...
- С нами крестная сила! - троеперстно осенил себя Нил.
Ничто не изменилось - странная тварь на него поглядывала. Нил потянулся
к палке - ударить - и не мог взять ее, так был слаб.
- За грехи мои, - застонал он: тварь одновременно походила и на зеленую
лягву, и на бабье любезное ситечко  с  дырочками.  Была  она  в  пояске  с
какими-то блестящими штучками.
- Ты черт? - спросил он.
- Не-ет, Ни-ил, - по-человечески ответила она. - Я Друг...
Нил облизнул губы. Что бы такое сделать?.. Проверить?..
- Перекрестись! - велел он.
- Ка-ак?
- А так, - ответил Нил, крестясь в убеждении, что обвел черта,  который
станет неопасным.
Существо повторило жест Нила всеми лапами и осталось как было.  Значит,
это не черт, а дивная божья тварь, говорящая по-русски.

А теперь вот во что этот эпизод превратился у меня:

Кем-кем, а робкой и изнеженной барышней юная Домития Акилина не считала себя определенно. К своим пятнадцати годам она успела повидать в отцовской стабелу всякое: и похабные шутки, и масленые глаза подвыпивших посетителей, и грязную ругань, и пьяные драки, и даже поножовщину. И, конечно, знала, как следует себя вести в подобных случаях, чтобы и не пострадать самой, и по возможности утихомирить буянов. Однако с самым страшным – с гостями из потустороннего мира – Акилина, по счастью, до сих пор не сталкивалась, лишь слышала о них из церковных проповедей, а еще больше – из матушкиных сказок. Та, наполовину васконка, в свое время поведала ей немало старинных историй – и местных, и принесенных с далеких северных гор. В тех историях рассказывалось и о бруксах – ведьмах, превращавшихся по ночам в жутких кровососущих птиц, – и о коварных жительницах речных берегов ламиях – женщинах с утиными лапами вместо ступней, – и о несчастных оборотнях, помимо своей воли принимавших волчье обличье, и еще много о каких странных и опасных созданиях. Но чем старше Акилина становилась, тем реже вспоминала она предания старины и тем больше казались они ей досужим вымыслом. И уж конечно, она даже представить себе не могла, что ей придется вспомнить о них при таких ужасных обстоятельствах.
А ведь началось-то всё совсем безобидно. Больше того, день вообще обещал быть замечательным. Не испортил его даже странный рыжий чужестранец, славно посмеявшийся над глупым сынком грека-ювелира – а заодно и над ее, Акилины, отцом. А потом в стабелу вошел невероятно красивый белокурый юноша с мужественными чертами лица.
Юноша понравился Акилине с первого взгляда. Прежде такие лица ей доводилось видеть только у благородных визиготов – королевских дружинников, несколько раз на ее памяти останавливавшихся в «Белом орле». Пожалуй, загадочный чужеземец затмил собой даже красавца-нобиля по имени Гундульф, появившегося в их городе несколькими днями раньше. И даже когда этот юноша не смог защитить ее от дубины в руках полоумного Лукиу, Акилина не задумываясь его простила.
С того удара, пожалуй, беды и начались. Она даже не сразу поняла, что́ произошло, – просто внезапно обнаружила себя лежащей на земле. Потом возле плеча огнем разлилась чудовищная, невыносимая боль. Где-то совсем рядом раздавались громкие мужские голоса: отца, Лукиу, Гундульфа, белокурого красавца-чужеземца. Голоса что-то бурно обсуждали, вроде бы даже спорили... Потом белокурый юноша расспрашивал Акилину об ушибленном плече, а она отвечала – кажется, жаловалась, что ей очень больно. А потом Акилина шла в сопровождении Гундульфа и юноши, не очень понимая, куда и зачем. Происходившее вообще казалось ей чем-то не всамделишным, оно словно виделось во сне – и только боль была настоящей. Юноша уговаривал Акилину куда-то сесть, она вроде бы сначала противилась, но потом все-таки оказалась в удобном живом кресле. «Домина Этайн... лекарка...» – прорвалось вдруг в ее затуманенное сознание, и сразу стало не так страшно, даже немного отступила боль. В воображении Акилины сам собой нарисовался образ пожилой женщины с добрым морщинистым лицом, почудился даже исходящий от нее пряный запах целебных трав.
А потом Акилина увидела настоящую Этайн.
Сначала – светло-зеленое платье. Затем – копну густых темно-рыжих волос. Затем – пугающе огромные глаза на совсем юном, почти девчоночьем лице. А затем...
У лекарки были чудовищные, нечеловеческие уши – вытянутые, заостренные, торчащие в стороны.
Акилина дернулась, отпрянула. Тотчас же ее раненое, и без того ноющее плечо пронзила острая колющая боль.
– Тихо, тихо, всё хорошо... – пробормотал белокурый красавец и вдруг яростно зашептал куда-то в сторону: – Уши, Танни, уши!..
– Ты кто? – дрожащим голосом пролепетала Акилина. – Ламия?
– Не бойся меня, – ответила лекарка. – Считай, что я... ну, скажем, лесная нимфа наподобие сатиров и фавнов. У них как раз такие же уши, правда ведь?
Акилина покорно кивнула, однако в глубине души так и не успокоилась.
– Ну вот, – дружелюбно продолжила лекарка. – А скоро мы посмотрим, что такое с тобой стряслось.
И, обращаясь уже к белокурому юноше, она что-то приказала на незнакомом чуть шепелявом, но все равно красивом, певучем языке.
– Пошли в рощу, – тихо сказал юноша Гундульфу. И снова «живое кресло» мягко, бережно понесло Акилину – прямиком в Бенедиктову рощу, под сень старых олив.
Лекарка шла чуть впереди – легкой бесшумной походкой, словно плыла по воздуху, не касаясь земли. Ее странные уши чуть подрагивали в такт шагам.
– Кто она? – послышался тихий шепот Гундульфа за спиной у Акилины.
– Мы потом объясним, – загадочно ответил юноша.
Тем временем Акилина, позабыв даже про ноющую боль в разбитом плече, как завороженная всё смотрела и смотрела в спину лекарке. А затем ее взгляд вдруг зацепился за что-то зеленое, зажатое у той в кулаке. Это зеленое определенно было живым, оно шевелилось.
Пока Акилина гадала, кто скрывается у лекарки в руке, таинственное существо внезапно высвободило похожую на кривой клинок ногу и отчаянно взмахнуло ею, словно силясь подать какой-то знак. Тут-то Акилина его и опознала. Конечно же, это был богомол – странное противоречивое создание, с одной стороны, славившееся дурным глазом, а с другой – имевшее дар указывать правильный путь заблудившемуся.
Богомолов Акилина побаивалась: они казались ей воплощенными демонами, мелкими, но ужасными и обликом, и повадками. Однажды в детстве ей случайно удалось наблюдать, как громадный зеленый богомол пожирал своего собрата помельче. Делал он это сосредоточенно и неспешно, словно смаковал изысканнейшее лакомство. Увиденная картина, сразу и жуткая, и притягательная, потом долго не отпускала Акилину, вновь и вновь являясь ей в воспоминаниях. Вот и сейчас, стоило ей увидеть богомола в руке у жутковатой лекарки – и почти забытое давнее зрелище вновь ожило у нее перед глазами.
«Стойте!» – попыталась крикнуть Акилина, но, неловко повернувшись, вновь потревожила ушиб и вместо этого издала громкий стон.
Лекарка остановилась, стремительно обернулась. Устремила на нее огромные зловещие глаза. И спросила со старомодным, точь-в-точь как у приходского священника, выговором:
– Так больно, бедненькая?
– Ты кто? – повторила недавний вопрос Акилина. Как ей показалось – твердо и решительно.
Лекарка опять растерялась.
– Я же говорила... – начала она.
– Ты демон? – еще решительнее спросила Акилина.
Правая рука ее вроде бы слушалась. Но осенить себя крестом все равно не получилось: ушибленное плечо вновь пронзила острая боль.
– Нет, я не демон, – откликнулась лекарка. – Хочешь, я прочту молитву?
И, не дожидаясь ответа Акилины, она принялась декламировать всё на той же звонкой церковной латыни:
– Па́тер но́стер кви эс ин кэ́лис...
Молитву Акилина узнала сразу же – и немедленно подхватила. Но до самого «амен» ждала от лекарки какого-нибудь коварства.
Подвоха, однако, не оказалось: та не переврала ни единого слова.
– Видишь, я тоже христианка, – сказала лекарка и ободряюще улыбнулась.
В ответ Акилина осторожно кивнула, затем попыталась тоже выдавить из себя улыбку.
– Давай устроимся в тени под каким-нибудь деревом, – тут же предложила лекарка. – Я хочу посмотреть твой ушиб.
Акилина испуганно глянула на нее. Затем, чуть повернув голову, показала глазами на юношу-чужземца.
– Не бойся, я мужчин отошлю подальше, – рассмеялась лекарка. – Только сначала вот этого зверя Олафу отдам, а то очень неудобно... Кстати, как он у вас называется?
И она протянула к Акилине руку с зажатым в кулаке богомолом.
– Богомол, – ответила Акилина, опасливо посмотрев на выглядывающую из кулака зеленую заостренную мордочку. – Зачем он тебе? У богомолов дурной глаз.
Лекарка ничуть не смутилась, лишь пожала плечами:
– Никогда прежде не видывала. У нас такие не водятся.
Акилина удивленно взглянула на нее, но не проронила ни слова. А лекарка тем временем принялась распоряжаться.
– Пожалуйста, устройте девочку возле вон того дерева, – изящным движением руки она указала на высокую оливу с густой кроной. – Только осторожно – не растревожьте ей поврежденное место!
Гундульф и юноша-чужеземец плавно поднесли Акилину к оливе, затем помогли ей встать на ноги. Акилина прислонилась к шершавому серому стволу и немедленно обхватила пострадавшую руку здоровой. Так всё-таки было легче терпеть боль.
– Теперь, Олаф, забери у меня, пожалуйста, этого... – на мгновение лекарка запнулась, затем старательно выговорила: – богомола.
Юноша-чужеземец быстро кивнул, протянул руку. Затем поднес богомола себе к лицу.
– О! – воскликнул он через мгновение. – Ма́нтис гвэзи́ё э́дю!
– Потом, ладно? – лекарка умоляюще посмотрела на юношу. – А сейчас... Олаф и... почтенный нобиль... – тут она вопросительно посмотрела на Гундульфа.
– Гундульф, сын Гундемара, – произнес тот, чуть поколебавшись.
Лекарка учтиво поклонилась, быстро представилась в ответ:
– Я Этайн, дочь Тристана, – и продолжила: – Отойдите вдвоем вон туда, пожалуйста! Нам с девочкой нужно остаться вдвоем.
«Олаф. Олаф. Его зовут Олаф», – несколько раз повторила про себя Акилина. А когда тот, направляясь вглубь рощи, проходил мимо – проводила его взглядом.
После Олафа мимо нее проследовал и Гундульф. По дороге он дважды обернулся, каждый раз надолго задерживая взгляд на лекарке. Сама же Акилина, несмотря на все свои усилия, прятала от нее глаза. Странные уши лекарки по-прежнему ее пугали.
«Она назвалась дочерью какого-то Тристана, – изо всех сил успокаивала себя Акилина. – Значит, по крайней мере, не явилась сюда из преисподней!» Однако успокоиться ей все равно никак не удавалось. А когда Акилина осталась с лекаркой один на один, сердце у нее опять ушло в пятки.