Воскресная зарисовка

Присоединяюсь к Ester Sherimi и ее флешмобу жизнеутвердающих отрывков.

На этот раз, как меня очень просили, из неопубликованного

Пустыня лежала внизу огромной дикой кошкой, сонной, ленивой и чуткой, она дышала в лицо сухим каменным ветром, и песчаная шерсть ее, мягкая и колкая, щекотала пальцы.

Атакама. Место, где никогда не бывает дождей. Место, где все еще слышно биение сердца вечно живой Терры.
Место, где земля говорит со звездами.

Нефрит еще помнил тех, кто населял когда-то эти земли, так похожие на родину Джедайтовой марсианской уже-не-невесты. Тех, кто давно ушел, раствоился в ночах и днях, истаял, как каменные плоскогорья, изрезанные ветром и временем. Они и в самом деле были немного похожи на детей Четвертой – диковатые, меднокожие, черноволосые, с гортанными голосами и мудрыми драконьими глазами – люди, говорящие со звездами.
Люди, когда-то научившие его понимать их язык.
Все они ушли. Ушли давно, и теперь от них остались только плоские рисунки , вырезанные в каменном теле пустыни, да эхо песен, которые разносит ветер… песен, котопые никто больше не услышит и не поймет. Давно уже там, за горами на востоке, за лесами на севере, за океаном на западе звучат иные голоса, иная речь.
Все они ушли.
А пустыня – осталась.

Сухое каменное плоскогорье, на краю которого он стоял, обрывалось у его ног резким, ломаным краем. Нефрит знал, что при свете дня иссеченные ветром скальные грани будут цвета старой, ржавой, запекшейся крови.
Там, за его спиной, незаметные сейчас, высились Чилийские Анды, а за ними – мили и мили влажного, утонувшего в туманах тропического леса, где вода стекала с деревьев вечным дождем.
Здешние камни давно забыли, что такое дождь. Там, недалеко на западе, за полоской сухой, покрытой песком земли лежала другая пустыня – холодная, соленая, зыбко-подвижная сине-черная бездна, полная волн, ветра и жизни. Царство воды, которой так здесь не хватает и которая не приносила сюда дождей.
Зато нигде больше не было такого высокого неба, как здесь, такого ясного, звонкого, как прокаленная сталь. Нигде больше ночи не были так полны звезд – казалось, протяни руку и зачерпнешь полную горсть.
Нигде больше не был так ясно слышен их голос.

Больше уже нигде.

Нефрит зажмурился и, пересилив себя, вдохнул медленно, хотя хотелось хватать сухую прохладу жадными глотками, как студеную воду в полдень. Но он знал, что этого делать нельзя: разряженный высокогорный воздух пьянит кровь и будоражит сердце, путает мысли крепче самого старого вина.
А ему сейчас как никогда нужна была ясная голова.
Он медленно лег на жесткий, нагретый за день камень, зарылся пальцами в песок. Колко-мягкая текучая шерсть кошки-пустыни скользнула по коже, щекоча и успокаивая. Он еще раз вдохнул полной грудью – опять медленно, считая до десяти – до звона в ушах, до холодных искр под сомкнутыми веками. Запрокинул лицо вверх.
Потом медленно открыл глаза.
И небо мягко качнулось ему навстречу.