Глубокая рана

Если раскрывать тему предательства, то самая, наверное, для меня больная линия из всех книг - Корбин-Изабель в "Городе, пропитанном ядом". Он всю дорогу ее подозревает, но не хочет себе верить, хотя, в глубине души, понимает, что она водит его за нос, работая на другую сторону. Вот несколько моментов из книги для флешмоба Евы Куклиной "Разговор с предателем". 

Я медленно сложил фотографию, словно это была бомба, готовая взорваться, и посмотрел на Изабель. Её лицо было непроницаемым, но глаза выдавали напряжение, скрытое под этой холодной маской. Я видел такое раньше — в моменты, когда человек готовился ударить или, наоборот, получить удар. В комнате повисла тишина, натянутая, как струна, готовая лопнуть. Наконец, Изабель заговорила, её голос прозвучал сухо, почти как обвинение:

— Ты ведь не доверяешь мне, Корбин?

Я машинально сжал фотографию, как будто она могла защитить меня от этого вопроса. Глупо. Её голос разозлил меня, вызвав внезапную волну недовольства, которую я тут же подавил. Медленно я подошёл к столу, сел и посмотрел Изабель прямо в глаза.

— Я не говорю, что не доверяю тебе, — начал я, но даже сам почувствовал, как неуверенно прозвучали мои слова. Доверие... Оно стало таким хрупким, разрушающимся на каждом шагу нашего расследования. Столько людей врали, столько скрывали правду. Каждый новый факт, как трещина в стекле, только усиливал мою паранойю.

Изабель наблюдала за мной, её глаза сузились.

— Тогда почему ты сомневаешься в каждом моём шаге? — она вскочила и начала ходить по комнате, словно энергия тревоги переполняла её, не давая стоять на месте. — Мы ведём это расследование вместе. А ты каждый раз смотришь на меня так, как будто думаешь, что я предам тебя!

Я молчал, просто наблюдая за её движениями. Внутренний голос нашёптывал мне: Она что-то скрывает. Не то, чтобы она лгала — нет. Но было что-то, о чём она не говорила. Что-то важное. Возможно, она знала больше о прошлом Лилы, или, возможно, о Мартеле... Но молчала.

***

Всё стало понятно, и всё же хотелось подойти, столкнуться с ней лицом к лицу, обвинить её, вырвать объяснение. Но я остался на месте, сдерживая гнев. Воспоминания, одно за другим, вспыхивали перед глазами: все наши ночи в поисках справедливости, её уверенность, её слова о борьбе за этот город. Всё это сгорело дотла за какие-то минуты.

«Сколько раз, Изабель? — с горечью спросил я её молча. — Сколько раз ты позволила мне думать, что мы сражаемся за одно и то же? А сама — продавала меня этому грязному городу».

В этот момент я почувствовал, что должен сохранить её. Доставить к Дэвису, предъявить как свидетельство, использовать как доказательство её вины, если мы выйдем из этого склада. Но, несмотря на логику, ярость захлёстывала, сдерживаться становилось трудно. Она не человек, не союзник, не друг — с этой минуты Изабель стала врагом.