Муза отшельника (сборник кайзерпанка "Красная планета 1932")

Раз в пару месяцев пишу продолжение  стимпанково-кайзеррайхово-коммунистической саги "Красная Планета 1932",  персонажами которой уже были Фанни Каплан, Троцкий и Дзержинский. Новая  глава и новый узнаваемый (надеюсь :) ) исторический персонаж.

Муза отшельника.

Жилистая рука выводила на листе старым карандашом:

Мы,

онанисты,

ребята

плечисты!

Нас

не заманишь

титькой мясистой!

Не

совратишь нас...

От  отвлёкся, готовый написать матерное слово, но вдруг скомкал листок,  чертыхнулся и посмотрел в окно. Труба на кривых подпорках выползала,  словно змея, из основания его башни, делила вид из окна на две части и  уходила на юг. Там, у низкого горизонта, виднелась небольшая каменная  гряда и очертания посёлка шахтёров. Башня даёт им воду и одновременно  служит бастионом. Словно маяк в бескрайнем океане пустыни.

Бурый  пейзаж быстро навеял грусть, поэтому он подошёл ещё ближе и посмотрел  из окна вниз. Там, у основания его треугольной башни, виднелся зелёный  островок. Это был его крохотный огород - лук, брюква-кольраби и  карликовая яблоня, дававшая крохотные, ядовито-терпкие ягодки. При мысли  о последних текли слюнки. Ещё бы - единственный источник витаминов во  всей округе, а о том, к чему может привести цинга, стало понятно ещё в  их затянувшемся перелёте. Предпоследнюю баночку варенья он доел  позавчера с травяным чаем, а последняя томилась в ледяном погребе. На  черный день. Скоро, очень скоро наступит сезон сбора урожая, и он  наварит ещё четыре-пять банок, благо, сахар ещё остался.

Отойдя от  окна, он подошёл к шкафичку и выудил оттуда пожелтевшую, измятую и  обгоревшую с угла открытку. В сотый раз прочитал короткое сообщение:

«До чего здорово тут цветы растут! Настоящие коврики — тюльпаны, гиацинты, нарциссы»

Амстердам - Москау.

После  первого прочтения той открытки он пытался застрелиться, но его спасли.  Сколько раз он пытался избавится от своего земного прошлого! Мял  открытку, выбрасывал в окно, кидал в камин - но каждый раз тут же  доставал, выглаживал, тушил затлевший огонёк. Видимо, глубоко сидел в душе стыд за то, что оставил он свою любовь и её мужа, своего  лучшего друга, которому он обязан всеми своими успехами. Точно так же,  как оставил чуть ранее партию, а ещё ранее, в гражданскую - предал  своего преподавателя в автомобильном училище. Нет, предателем он себя  никогда не ощущал. Болезненный, нездоровый тройственный роман должен был  когда-то закончиться - и закончился, но не смертью, как того желала  душа поэта, а ссылкой, каторгой, одинокой вахтой, которую он должен  теперь нести. И несёт - уже больше двух земных лет. А что до партии - он  не верил, что кто-то из неё выжил и представляет какую-то существенную  силу. А раз нет - то надо как-то жить дальше.

Подошёл,  расправил скомканный листок - больше из желания сэкономить бумагу, её  оставалось не так много. Перечитал, выругался. Вроде бы взрослый мужик, а  пишет черте что. Ясно, впрочем, почему. Благо - развлечение было не  единственным. Он подошёл к мольберту, у которого стояли две краски -  чёрная, угольная, и красная - охристая. На листке угловатыми линиями был  нарисован Китоглав, а снизу было написано:

"Immer höher durch den Laserblizzard!"

Что-что,  а агитационные плакаты ему удавались. Что там, на Земле, при двух  режимах, что здесь. За них кайзеровские пограничники и дали ему сахар,  литературу на русском, бумагу, организовывали письма на родину -  многочисленным любовницам и паре отпрысков, что остались "по ту сторону  неба". Но ей, своей главной музе, он больше не писал. 

Большая  красная лампа замигала под потолком, а спустя секунду завыла сирена.  Холодок пробежал по спине - собственно, ради этого он здесь и сидел, но  такое случалось не часто. Он метнулся к панели, на которой в круг  торчали двенадцать лампочек. Горели две верхние - это означало, что  северный фотодатчик засёк движение. 

Накинул ватник и в три широких шага прыгнул по винтовой лестнице на следующий этаж.

(продолжение)