Субботний отрывок

Опять несу на флэшмоб от Марики Вайд самое свежее -- из пишущейся главы впроцессника.

Кстати, не совсем оффтопом и с легким намеком. Слышал недавно замечательную мысль, практически афоризм: лучший фидбек -- это когда разговор заходит не об авторе, а о персонажах.

Вот чего не ожидала от себя Фиона – так это такой безрассудной смелости. Конечно, совсем уж удивительным для ирландки ее поступок не был. В гаэльском народе во все времена находились женщины-воительницы – от жившей в седой древности Скатах с острова Скинах, выучившей боевому искусству самого Кухулина, до предводительницы диведских рыбаков Этайн Ни-Десси по прозвищу Сто Куррахов, сложившей голову в Рождественской битве. Но разве сме́ла Фиона, дочь небогатого думнонского скотовода, равнять себя с великими героинями прошлого? Это ведь было бы все равно что уподобить корявую дубину, подобранную ею возле сарая, Гэ Болгу – смертоносному копью Скатах!

Однако когда в опасности оказалась ее подруга, Фиона раздумывать не стала – пустила в ход ту самую дубину. Конечно, ей сильно повезло: напавший на Брид громила-африканец то ли оказался очень неопытным воином, то ли не вовремя отвлекся на вспышку огня. Но так или иначе, а опасности сзади африканец не заметил, и Фиона сбила его с ног одним ударом. Убить, может, и не убила, но лишила сознания уж точно. А самое главное – вызволила подругу из беды!

Радости от своей победы, впрочем, Фиона не ощутила ничуть. Даже спасение Брид – и то поначалу восприняла почти равнодушно. Всё это оказалось вытесненным из ее сознания жутким воспоминанием об ударе, который она нанесла африканцу. Руки ее еще помнили отчаянный взмах дубиной, а в ушах как наяву стоял зловещий глухой звук, с которым та обрушилась на голову несчастного. Фиона ведь была совсем не Скатах и не Этайн Сто Куррахов. Ей не то что убивать человека – даже курицу резать, и то до сих пор не доводилось. И теперь в ее голове упорно вертелась одна и та же навязчивая мысль: «Только бы он остался жив!»

Впрочем, никакой помощи упавшему Фиона так и не оказала – более того, даже не стала выяснять, что случилось у того с головой после удара. Ну не могла же она бросить подругу ради того, чтобы спасать ее обидчика! А Брид в это время было очень плохо: прислонившись к стене сарая, она скрючилась в приступе мучительной рвоты.

Увы, на помощь Брид Фиона пришла тоже не сразу. Некоторое время она пребывала в растерянности, самым позорным образом боясь испачкаться. Справиться с собой ей удалось, лишь когда рвота у подруги совсем прекратилась. Тогда-то Фиона наконец и бросилась к ней.

– Как ты, Брид? Очень плохо?

Та в ответ пробормотала что-то совсем невнятное – даже вроде бы не по-гаэльски. Более того, произнесенное ею короткое слово не походило ни на камбрийское, ни на латинское: столь зубодробительных сочетаний звуков ни в одном из этих языков не бывало отродясь.

– Что? – переспросила Фиона с недоумением.

– Здравко... – настойчиво повторила Брид. – Ну славянин...

– Так это же не он был, – еще с бо́льшим удивлением откликнулась Фиона. – Тебя силач держал высоченный, а славянин...

– Да нет же... – В голосе подруги, по-прежнему слабом и дрожащем, внезапно прорезались нотки досады. – Здравко, наоборот, с ними дрался... И с ним, по-моему, беда...

 

* * *

 

Сразу вырваться на свободу не удалось: верзила, сваливший Здравко с ног, сначала придавил его к земле, а затем сноровисто связал ему руки веревкой – скорее всего, его же собственной пращой. А пока пленник брыкался, стараясь столкнуть с себя усевшегося сверху верзилу, закатилось солнце, и всё вокруг погрузилось во мрак. Некоторое время Здравко еще пытался сопротивляться вслепую, но вскоре убедился в тщетности своих усилий. Похоже, всё, что ему оставалось, – это на время затихнуть и терпеливо дожидаться удобного момента для новой попытки освободиться.

Увы, для того чтобы поступить таким образом, требовались терпение и хладнокровие. Здравко же, сколько себя помнил, никогда не отличался ни тем, ни другим – и сам это понимал. А сейчас его и вовсе обуревала досада, лишая остатков рассудка. Мало того, что он, вопреки обещанию, данному сэру Владимиру и его сестре, не смог защитить девушек, так еще и потерял из виду Уфрина! Более того, не просто потерял, а именно тогда, когда тот оказался в плену. И никакой надежды на то, что несчастный инженер самостоятельно сумеет выпутаться из беды, похоже, не было. Сам-то Здравко считал себя пусть и неопытным, но воином – пока еще не сразившим ни одного врага, но все равно побывавшим в настоящем боевом походе и успевшим вволю насмотреться и смертей, и увечий. А инженер показался ему человеком совсем другой породы – из тех, кого так ценил сэр Владимир: книгочеев, умников, колдунов. Для того, чтобы это понять, Здравко даже не требовалось видеть созданные Уфрином чудесные машины: достаточно было всего лишь услышать, как он говорит.

В очередной раз вспомнив о печальной судьбе Уфрина, Здравко стиснул зубы от отчаяния и непроизвольно мотнул головой.

– А ну не дергайся! – зло буркнул восседавший на нем верзила. – А то по башке огрею – сразу присмиреешь!

Хотя говорил верзила по-ливийски, да еще и на какой-то местной разновидности языка, отличающейся от более восточных наречий, понять его для бывшего раба, не раз торговавшегося на карфагенском базаре, не составило труда.