"Перехитрить лисицу" (фрагмент "как красиво расстаться с дурой")

Мое любимое - витающая в облаках очередная дура лишается иллюзий. Впрочем, неважно, кто именно иллюзий лишается - героиня или мужской персонаж. Важно, что лишается.

 Если бы Лера была способна смотреть на некоторые вещи объективно (или хотя бы критически), то, безусловно, поняла бы, что означали подчеркнутая холодность Ручьёва, его нежелание ее видеть, наконец, ссылки на несуществующую ангину. 

 Но некоторые женщины, влюбившись, напрочь утрачивают объективный взгляд на вещи. Их жизненным кредо становится самообман. А некоторые мужчины, увы, в силу либо безволия, либо деликатности, сами того не желая, поддерживают в женщинах подобные иллюзии. 

 Иными словами, на настойчивый вопрос “Ты меня любишь, милый?” они мычат “Угу” (просто чтоб отстала). 

 Тем же, кто увлечен самообманом, только того и надо. 

 Есть, разумеется, и исключения. Среди сильных женщин. И подлых мужчин. 

 Ручьёв не был настолько подл, чтобы заявить Лере напрямую: “Ты мне надоела”. Во всяком случае, есть и более мягкие способы дать это понять, верно? 

 Лера, однако, не являлась настолько сильной, чтобы понять очевидное (для всех, кроме нее). 

 Посему она приехала-таки к Ручьёву около восьми вечера, на такси, с сумкой, где находились лимоны, мандарины и даже баночка с медом... 

 ...хотя Ручьёв и надеялся, что она не приедет. 

 Застав своего любовника вполне здоровым и бодрым, а не лежащим на диване с градусником и обмотанным шарфом горлом, Валерия преувеличенно весело спросила: 

 - Тебе уже лучше, Сережа? 

 - Гораздо, - ответил Ручьёв. 

 - Тогда почему ты такой мрачный? - задала Лера очередной вопрос (уже менее уверенно). 

 - Присядь, детка, - попросил Ручьёв, и лишь в этот момент девушку посетило дурное предчувствие. 

 - Ты хочешь о чем-то поговорить? - совсем уж неуверенно поинтересовалась Валерия, присаживаясь на краешек мягкого дивана в гостиной, забыв даже предварительно снять пальто. 

 - Детка... - Ручьёв тоже опустился на диван, рядом с Лерой. И даже взял ее холодные руки в свои, - Давай смотреть на вещи трезво. Хотя бы попытаемся... попытаемся, хорошо? 

 - О чем ты? - спросила Лера, холодея. 

 - О нас с тобой, - мягко ответил Ручьёв, - Подумай, детка, мне почти тридцать шесть, тебе только двадцать четыре. Мы - люди разных поколений. Я ведь уже не молод, да, не молод! 

 “Первая ложь”, тоскливо подумал он, ибо старцем себя отнюдь не ощущал. Зарецкому, к примеру, почти пятьдесят, но разве сочтешь его стариком? 

 Разумеется, все относительно, но... “Анне, во всяком случае, я такой глупости никогда бы не сказал”, подумал Ручьёв угрюмо. 

 - Ты совсем не старик! - с жаром возразила Лера, - Тридцать пять для мужчины - не возраст! 

 (Таким образом, она разбила наиболее весомый довод Ручьёва. Точнее, наиболее весомую ложь). 

 - К тому же я - далеко не ангел, - на сей раз Ручьёв изрек истинную правду, - Мой первый брак распался скорее по моей вине, нежели вине супруги... - а вот тут он опять солгал. Его брак (заключенный по “голому” расчету) распался, если можно так выразиться, по обоюдной вине - когда супруга Ручьёва увлеклась неким смазливым актеришкой, он не только не стал ей препятствовать, но где-то даже это увлечение поощрял... Тем более после того, как выяснилось, что он, Ручьёв, бесплоден (и после того, как тесть предоставил ему льготный кредит на открытие собственного дела), их с супругой, собственно, ничто уже не связывало. 

 - То есть, характер у меня далеко не идеальный... 

 - Ты на себя наговариваешь, - убежденно заявила Лера. 

 - Ты слишком плохо меня знаешь, - возразил Ручьёв. 

 - Это потому, что ты мало о себе рассказываешь, - привела она не лишенный логики аргумент. 

 Мысленно застонав, Ручьёв решил идти ва-банк. Он отстранился от Леры и холодно спросил: 

 - Тебе хочется знать всё о моем прошлом? Отлично. В прошлом я находился под следствием. Я сидел в тюрьме, Лера! 

 Это являлось чистой правдой - Ручьёва, тогда еще действующего сотрудника внешней разведки, обвинили в пособничестве изменнику родины, и он провел в следственном изоляторе (специфическом, для сотрудников Комитета) месяц. 

 Факт шпионажа доказать не сумели (ибо шпионажа не было), посему попросту вышвырнули Ручьёва из соответствующей структуры “по дискредитирующим обстоятельствам”. 

 Лера побледнела. 

 - Ты... врешь. 

 Ручьёв холодно усмехнулся. 

 - Но ведь все это в прошлом, - сказала Лера куда менее уверенно. 

 Ручьёв загадочно хмыкнул - Григорьев, скажем прямо, знал, о чем говорил, упоминая о нелегальных доходах владельца “Феникса” (а также приближенных к нему лиц) и специфических услугах, (порой именуемых “промышленным шпионажем”), оказываемых предпринимателям немелкого масштаба. 

 - А за что ты... - неуверенно начала Лера, но потом торопливо добавила, - Нет, я ничего не хочу знать о твоем прошлом, ничего! А, может, ты все это говоришь, только чтобы я... - и внезапно выпалила, - Но я же не требую, чтобы ты на мне женился! 

 “Еще бы ты это требовала...” Ручьёв уже не застонал мысленно, а попросту... завыл. 

 Он встал с дивана, прошелся по комнате, остановился у камина... опять посмотрел на Леру. 

 - Детка, мне неприятно об этом говорить, но я … уезжаю. В ближайшее время отбываю за границу. 

 - Что? - во взгляде Валерии, конечно же, немедленно появилась паника, - Уезжаешь? Куда? 

 Ручьёв пожал плечами. 

 - Скажем, в Европу. 

 - Надолго? - и, неожиданно с силой ударив ладонью по спинке дивана, она выкрикнула, - Врешь! Ты просто уже не знаешь, что выдумать, чтобы я от тебя отстала! Да? 

 И Ручьёв обреченно понял, что в следующую секунду Валерия разрыдается. 

 Конечно, она не преминула это сделать.

- Успокойся, детка, - Ручьёв сходил на кухню и принес оттуда стакан с водой, - Постарайся принимать вещи такими, какие они есть. 

 Валерия шмыгнула носом. 

 - Но... как же твое агентство? 

 Ручьёв усмехнулся такой наивности. 

 - Ты забыла, что у меня есть компаньон. И вообще... в любом случае это не твоя, детка, забота. 

...Ночью Ручьёва разбудил Малыш, поскуливающий и настойчиво тычущийся мордой в его щеку. И даже пытавшийся стянуть с него одеяло. 

 Ручьёв приподнялся на постели, включил ночник. 

 Леры рядом не было. 

 Малыш то подбегал к дверям спальни, то опять подходил к хозяину, всячески давая понять - творится неладное. 

 Ручьёв, конечно, похолодел. Если Лера добралась до сильнодействующих препаратов в его аптечке... 

 Он быстро набросил на себя махровый халат и двинулся к ванной комнате, откуда доносились сдавленные всхлипы, и, распахнув дверь, ощутил секундную тошноту - и раковина, и кафельный пол, и даже стены были забрызганы кровью. 

 Лера с тупым видом сидела на краю ванны и упорно полосовала запястье левой руки безопасной бритвой. 

 Сначала Ручьёв очень осторожно вынул бритву из пальцев девушки, затем сунул левую руку Валерии под струю холодной воды, дабы определить, насколько опасно та поранилась. 

 Порезы являлись довольно глубокими, однако, до вен Лера добраться не успела. 

 Лишь после этого Ручьёв, еле удерживаясь от желания отхлестать истеричку по щекам (дабы привести в чувство), мягко обнял Леру за плечи (та непрерывно всхлипывала) и увел в комнату, приказав Малышу “Сторожи!” 

 Теперь можно было быть вполне уверенным в том, что Лера станет сидеть тихо - при малейшем резком движении Малыш попросту навалился бы на девушку своей немаленькой тушей и прижимал бы ее к полу или кровати до прихода хозяина (повторим, Ручьёв не зря в свое время потратился на его дрессуру). 

 Обнаружив в аптечке все необходимое - пластырь, бинт, йод, наконец, транквилизатор, Ручьёв вернулся в спальню, похвалил Малыша, потрепав его по загривку, и принялся обрабатывать порезы, которые дурная девица себе нанесла. 

 Затем заставил Леру принять таблетку, запить водой и ложиться спать. 

 Все это она проделала абсолютно безучастно. 

 Сам спустился в холл, развел в камине огонь, плеснул в стакан изрядную порцию коньяку и опустился в кресло. 

 А Малыш пристроил свою большую красивую голову на его коленях, чему и он, и хозяин были премного довольны. 

 Хоть и было Ручьёву грустно - ведь собаки старятся куда быстрее своих хозяев... 

 ...Проснувшись, Лера убедилась 

...во-первых, в том, что проспала и на работу безнадежно опоздала; 

...во-вторых, в том, что Ручьёв, похоже, нисколько не проникся к ней жалостью - он стоял напротив постели, одетый в свежую сорочку, брюки с идеально отглаженными “стрелками” и до блеска начищенные штиблеты; гладко выбритый, причесанный и... 

...неулыбающийся. 

 - Я ненавижу дешевый, подлый шантаж, - негромко заговорил он, увидев, что Лера проснулась. 

 - Прости, Сережа, -пробормотала она, чувствуя, что густо краснеет, - Я вчера... 

 - Неважно, - перебил ее Ручьёв (куда только девалась обычная теплая усмешка в его глазах...), - Больше у тебя этот номер не пройдет просто потому, что ты сегодня же... нет, сейчас же уедешь к маме. Вещи твои я собрал, - только тут Лера с тошнотворным ужасом увидела стоящие рядом с кроватью две дорожные сумки, - Так что вставай, я сам, лично, отвезу тебя к матери, во избежание очередных эксцессов, - и поморщился, заметив в глазах Леры слезы, - Достаточно истерик, детка. Все свои шансы ты упустила вчера. Я тебе не юный идиот, пускающий слюни после подобных жестов. Лучше подлечи нервы - тебе это не повредит. А сейчас одевайся. В моем присутствии, - и швырнул на кровать платье Валерии. 

 ...Враньем было бы сказать, что он не испытывал в отношении Леры жалости, и что ему не противно было произносить слова о “дешевом шантаже”. Но Ручьёв, в свое время углубленно изучавший психологию и даже отчасти психиатрию, знал - выказывать жалость в отношении совершившего демонстративную попытку самоубийства (а жест Леры, безусловно, являлся демонстративным) значит толкать их на новую попытку. Следовательно, уступи он ей сейчас... что дальше? Их дальнейшие отношения станут строиться по этой же схеме? 

 Меньше всего он собирался превращать свою жизнь в ад по вине истерички. Свою... а заодно жизнь Леры. 

 ...Он снова подумал об Анне. Как глупо было искать ей замену... 

 * * *