Уже очень скоро очередная 20 глава. А там и 21 не за горами

Автобус, пустовавший в час дня, увозил их прочь от привычных школьных стен. Калерия Николаевна, обычно строгая и недоступная, словно сбросила маску вместе с меловым налетом на пиджаке. Ее вопросы витали где-то между математикой и чем-то личным, будто она пыталась разгадать не задачу, а самого Фиму. Тот отвечал уклончиво, пряча за улыбкой тень сомнения — стоит ли идти проторенной дорогой, зная, куда она ведет?

Олимпиада в чужой школе напоминала шахматную партию: белыый верх, черный низ, шепот формул, запах нервного пота. Но Фима, едва взглянув на задания, нарушил правила. Его ответы звучали слишком уверенно, будто он не решал, а вспоминал. Экзаменаторы переглядывались — откуда у школьника такая дерзость? Старший преподаватель то исчезал, то возвращался с новыми вопросами, будто проверял не знания, а саму суть этого странного восьмиклассника.

Задачи были старыми, как трещины на партах: про волосы, ящики с шариками, дроби с картины Рачинского. Но Фима говорил о них так, словно лично знал авторов, упоминая теории, о которых не слышали даже учителя. Пионервожатая, то ли восхищенная, то ли настороженная, следила за ним, будто пытаясь разгадать шифр. А он, будто играя, бросал в воздух цифры и имена — Ляпунов, Колмогоров, — словно вызывая тени прошлого.

Когда все закончилось, Калерия Николаевна ждала его у дверей, и в ее взгляде читалось нечто большее, чем гордость. Может, догадывалась, что за математическими формулами скрывается иная загадка — тайна, которая могла перевернуть не только олимпиаду, но и чью-то судьбу. А Фима, поймав ее взгляд, понимал: выбор, сделанный сегодня, отзовется эхом там, где учебники молчат, а настоящие задачи только начинаются...