Слезы мужчин

Присоединяюсь к флэшмобу от Григория Ананьина (https://author.today/post/636725). И для начала отмечу, что глупость про "мужчины не плачут" - на самом деле очень поздняя идея. Еще у Толкина или Ремарка герои плачут без особых проблем, про рыцарские романы или греческие трагедии я вообще молчу. А уж в восточных произведениях и вовсе с этим нет проблем до сих пор. 

У меня таких моментов тоже несколько. Но наиболее эмоционально насыщенным я, пожалуй, назову этот: 

— Бесполезно, — как-то отстраненно произнесла Ильмадика, выполняя, однако, распоряжение, — Те, кто утратил мою благосклонность, умирают. Всегда. Если ты хочешь спасти его, господин, то позволь мне восстановить поток. Он будет снова служить мне... и тебе.

— Нет, — выдохнул Килиан, — Я же выжил. И он тоже сможет выжить. Хотя бы один. Это чистая теория вероятности. Хотя бы один.

— Никто не выживал, — откликнулась бывшая Владычица.

Сердце мальчишки забилось снова, — но ненадолго. Казалось, он уже просто не держался за жизнь. Показатели почти сразу стали ухудшаться снова.

И в какой-то момент он просто прекратил дышать.

— Это бесполезно, Килиан, — сказал Яруб семнадцать минут спустя, — Он умер. Мы проиграли.

— Почему? — проговорил ученый, глядя в лицо человека, которого когда-то привел на заклание, — Почему они все умерли? Почему я выжил и вылечился, а они нет?

— Обычно не выживает никто, — сказала Ильмадика, — Не бывает бывших адептов. Это навсегда. Ты исключение, мой господин.

Килиан искоса посмотрел на нее. В синих глазах бывшей Владычицы не отражалось и капли раскаяния. Она даже чуть улыбалась. Хотелось стереть эту улыбку с её лица. Заставить ее плакать, страдать. Умолять о пощаде.

Как умолял этот мальчишка едва шестнадцати лет.

Мальчишка, подсаженный на её личный наркотик.

— Вон, — сказал Килиан, — Убирайся отсюда и не попадайся мне на глаза в ближайшее время. Потому что иначе я не знаю, что я с тобой сделаю.

— Я знаю, мой господин, — поклонилась Ильмадика и вышла из камеры, чуть покачивая бедрами.

Килиан перевел взгляд на мертвое лицо бывшего соратника.

«Прости меня, Моль. Если сможешь, прости. За все»

Почему так? Почему? Ведь он пытался помочь ему. Он пытался помочь им всем. Освободить их. Так как же так вышло, что свобода обернулась для них смертью?

Отойдя к стене, Килиан ударил кулаком по каменной стене. И снова. И снова. На камне появилась кровь из сбитых костяшек пальцев, но он не обращал на это внимания.

— Килиан... — начал было Яруб, но ученый оборвал его:

— Ты тоже уходи. Мне нужно побыть одному. Все, оставьте меня.

«Бегите, бегите... Бегите, пока я не навредил и вам!»

Выбившись из сил, он облокотился лбом на холодный камень. Ему уже не было больно. Ему уже не было грустно.

Ему было никак.

Он не знал, сколько простоял так. Казалось, само время смазалось, поблекло. Оно шло и в то же время не шло. Где-то на задворках сознания та часть его, что еще сохранила рациональность, отметила, как унесли последний труп из лазарета.

Адептов Ильмадики должны были похоронить, как подобает.

А затем дверь снова открылась. Звук шагов. Два человека. Слабый отголосок раздражения, которое испытывает феодал, чьи приказы не выполняются.

— Я велел всем оставить меня, — глухо напомнил Килиан.

— Она пришла к воротам замка и сказала, что хочет встретиться с тобой, — откликнулся голос Нагмы, — И я решила, что ты будешь рад её видеть.

Ученый обернулся, готовый высказать свое нелестное мнение об умственных способностях тех, кто пытается решать за него, чему он там будет рад... И застыл, глядя на нежданного визитера.

— Лана... — с легкой растерянностью произнес он.

Иоланта Д’Исса стояла в дверях, одетая в костюм для верховой езды. Она явно преодолела долгий путь, ее тело покрывала дорожная пыль... и все-таки она была прекрасна.

Без слов преодолев разделявшее их расстояние, девушка неожиданно крепко обняла его за шею, уткнувшись в плечо.

— Я оставлю вас наедине, — сказала Нагма.

Ни Килиан, ни Лана не обратили на неё особого внимания.

— Я чувствовала, — шептала чародейка, — Чувствовала, что я нужна тебе. Чувствовала, что в данный момент с тобой происходит что-то плохое. Расскажи мне, что случилось. Пожалуйста. Расскажи мне.

«Это мои проблемы», — хотел было ответить он, — «Я сам разберусь»

А в следующий миг — понял, насколько глупый это ответ. Насколько нелепо рушить то неуловимое доверие, что установилось между ними, ради какой-то глупой гордыни.

Ради стремления показаться сильнее, чем он есть. Лучше, чем он есть.

И тем самым — постулировать, что такой, как есть, он ничтожество, недостойное любви.

И он начал рассказывать. Сбивчиво, перепрыгивая от одного к другому, — но честно и подробно, как праведный христианин на исповеди. Слезы катились из его глаз, но ему было все равно. Хотелось выговориться. Выплеснуть все, что скопилось на душе. Рассказать, как он пытался помочь ей, как пытался помочь другим.

И чем это все обернулось.

Лана слушала — и молчала. Она не говорила слов утешения, она не говорила, что плакать нормально.

Ведь они оба и так помнили, как он говорил это ей.

— Ты ничего не мог сделать, — сказала она наконец, — Нельзя помочь человеку против его воли.

Лана отстранилась и заглянула ему в глаза. И столько тепла было в её янтарном взгляде, что каким-то десятым чувством Килиан вдруг ощутил, что он не один.

— Ты освободился, потому что это был твой выбор, — продолжила она, — И только поэтому. Я не спасла тебя, Кили. Я лишь помогла тебе спасти самого себя. И ты не мог их спасти. Они сами сделали свой выбор. И Тэрл. И адепты.

— И Амброус, — неожиданно для себя закончил ученый, — Его я тоже не смог спасти. Прости меня, Лана. Я хотел сказать это еще там, в столице, но... тогда мне не хватило сил. Прости, что я подвел тебя.

Чародейка молчала. Она не говорила «Я тебя прощаю». Не говорила и «Я никогда тебя не прощу». Она просто молчала.

И несколько секунд спустя Килиан все-таки озвучил вопрос, терзавший его все эти месяцы:

— Ты все еще ненавидишь меня? За то, что я сделал. За то, что нарушил обещание. За то, что допустил смерть человека, которого ты любила.

В янтарных глазах Ланы отразилось искреннее удивление.

— Я никогда не ненавидела тебя, Кили. Никогда. Мне было больно, когда Амброус умер. Это правда. Но я всегда знала, что ты сделал все, что мог. Что если бы можно было его спасти, ты бы спас его. Все, что было в твоих силах, ты всегда делал. Но другие люди нам не принадлежат.

Девушка отвернулась, уставившись в голую стену.

— Единственной, кого я ненавидела, была я сама. За то, что продолжала любить его, даже когда он перешел черту. За то, что какая-то часть меня желала, чтобы он одержал верх. И остался в живых. Мне казалось, что если бы ты почувствовал эту часть... то и ты бы возненавидел меня.

Нежно, осторожно Килиан взял её ладонью за подбородок и заставил снова заглянуть ему в глаза.

— Я никогда бы тебя не возненавидел, — сказал он, — Никакая сила в целом мире не заставит меня это сделать. Как бы ни сложилась жизнь, какие бы демоны ни скрывались в нас обоих... Я всегда буду любить тебя, Лана. И ты всегда сможешь рассказать мне о том, что терзает тебя. Я пойму и поддержу тебя.

В ответ чародейка невесело рассмеялась:

— Поистине, два дебила — это сила.

Несмело, неуверенно ученый рассмеялся в ответ. Прижавшись друг к другу, они вместе смеялись над своими страхами и сомнениями, давая выход той боли, что копилась внутри долгие месяцы. А затем — так же вместе плакали. И снова смеялись. И снова плакали.

(с) "Тяжесть прощенных грехов", глава "Победитель дракона" https://author.today/work/237913