Камни тоже плачут

Ананьин Григорий задал хороший вопрос: плачут ли мужчины. https://author.today/post/636725

Конечно, да. Но об этом мало кто знает – только самые близкие, которым можно доверять. У меня этой мысли посвящена основательная часть повести "Камни не плачут": если больно – плачь, если весело – улыбайся, если любишь – люби всем сердцем. Потому что может случиться так, что однажды будет поздно.

Шевельнулись далекой, но такой знакомой болью давно и надежно спрятанные в глубине чувства. Шевельнулись – и опасно кольнули в сердце. Бойков знал эту песню очень хорошо.

– Когда луна взойдет, свеча ночей,
Мне кажется, что ты идешь к палатке.
Я понимаю, ложь бывает сладкой,
Но засыпаю с ложью на плече.
Мне снится платье старое твое,
Которое люблю я больше новых.
А дело не во снах и не в обновах,
А в том, что без тебя мне не житье… [2]

Струны пели будто сами по себе, звеня негромко и нежно, и тихий Женькин тенор выводил слова старой, давно забытой песни. Ребята завороженно слушали, не смея пошевелиться, чтобы не помешать этим красивым словам и нотам. Осторожно выбравшись со своего места между девочками, Георгий Петрович в темноте не сразу отыскал молнию тамбура, торопясь и путаясь в чьих-то брошенных в кучу ботинках, поспешно выбрался из палатки и резко задернул брезентовый полог.

Вдруг отчего-то стало душно и тесно в груди, сердце колотилось, как после стометровки, и, запрокинув голову в низкое темное небо, он просто стоял и глубоко дышал, не замечая ни холода, ни того, что выскочил на снег в кроссовках. Колючий зимний воздух проникал привычной ледяной прохладой под кожу. И от этих ледяных иголок было снова мучительно больно.

Дойдя до костра, Бойков тяжело опустился на бревно и, рассеянно глядя в огонь, протянул к нему руки, совсем заледеневшие. А вот глазам стало горячо, и он зажмурился до темных кругов. Песня не виновата, нет…

Но та палатка, неизменная спутница всех походов, то самое старенькое, выцветшее от многочисленных стирок голубое платье, и даже то, как она порой вставала раньше него, успевая искупаться в реке, и он, отгибая полог тамбура, видел ее мягкую, чуть полноватую и такую нежную фигурку в застиранном, заплатанном, но все еще красивом платье цвета неба. И будущее у всех этих походов было – черноволосое, как он, улыбчивое, как она, угловатое, шустрое, смешливое, не в пример им обоим, тихим и немногословным. “А просто без тебя мне не житье…” – понятно, почему некоторые песни остаются в веках, пускай даже такие простые и незамысловатые, на трех пронзительных и рвущих душу аккордах.

Боже, как они были счастливы и как он этого счастья не ценил! Уезжал на полгода, на три месяца, уходил в экспедиции, искал что-то, какое-то золото, алмазы, титан. А ведь настоящее золото было совсем рядом. Потому что не в деньгах счастье и даже не в карьерных высотах – все свои высоты он привык брать с веревкой, ледорубом и надежными руками товарищей, – а в том, что с этих высот его всегда ждали дома...

Надо было, надо было бросить к чертовой матери вахтовую работу сразу, как только на пальце появилось обручальное кольцо и жизнь должна была измениться. Теперь он, конечно, работал в офисе и никуда надолго не уезжал, но и от кольца остался только легкий, почти незаметный светлый след: горный загар так прикипел к его жестким и смуглым рукам, что не исчезал больше никогда. Слишком много осталось этой памяти, но и избавляться от нее Георгий Петрович не хотел. И порой казалось – все это ложь, страшный сон. Такое ведь уже было, ему давно приснилось, что на дежурстве он почему-то должен был спасти их и не успел на вызов. Проклятый сон оказался почти пророческим.

Знакомый тонкий запах ванили и чья-то маленькая теплая ладонь на плече заставили его открыть глаза. Полина присела на край бревна рядом, догорающий костер бросал на нее золотистые блики и длинные тени. В руках у нее была его синяя штормовка.

– Я вам куртку принесла. Что ж вы так убежали, – с легким укором проговорила Полина и, встретив в ответ опустошенный, обессиленный взгляд, только испуганно прижала штормовку к груди. Но, когда ветер вновь всколыхнул костер и тени исчезли, она ахнула:

– Вы что… плачете?

Бойков поспешно вытер глаза. Пальцы остались влажными.

– Это я от дыма...

А вы как думаете, допустимо ли в таких случаях не сдержать слёз?