Хватит читать херню твоя мать умерла

— Хватит читать хрень, твоя мать умерла! — Кто-то крикнул это через класс. Кто-то засмеялся. Камера щёлкнула. Ода и компания адресовали это одному из изгоев класса. Мальчик сжался. Не ответил. Через пару минут они уже стояли у парты Садо. — Обер… Садо встал ещё до того, как обидчик договорил. Он достал из кармана пластиковую бутылку. Тихо, без слов. — Твоя мать умерла, давай плачь! Весело же, ага? — хохотал Ода, даже не смотря на бутылку. Ему было всё равно, Ода чувствовал себя королём класса. Садо резко отвинтил крышку — и вылил жидкость на грудь стоявшего перед ним Оды. Резкий запах ударил в нос. — Ты что, с ума сошёл?! Сейчас я тебя… Ода замахнулся кулаком. Садо спокойно, даже вежливо, шагнул назад. Достал коробок спичек. — Это бензин. Если ударишь — я тебя сожгу. И это не угроза. Это выбор. Тишина накрыла класс. Все смотрели. Никто не дышал. Ода отступил. Глаза бегают, руки дрожат. Садо — спокойно за ним, шаг в шаг. — Ты знаешь, как пахнет бензин? Пауза. — Конечно нет. Ты же на химии спал. — У-учитель! — закричал Ода. — Он… он облил меня бензином! Учитель подлетел, принюхался. Нахмурился. — Пахнет духами. Садо, что это? Садо смотрит прямо. — Когда вчера они облили меня водой, вы сказали: “Не обижайся, просто шутка. Весело же.” Сегодня — я пошутил. Вода с духами матери. Смешно же. Молчание. Учитель глотнул слюну. Понимает: если сейчас накажет — переобуется на глазах у всех. — А спички?! Они запрещены! Садо открывает коробок. Показывает: — Пусто. И садится на место. Он не гордился этим. И это не был план. Просто одна из историй, оставленных в старом письме. "Будь мужиком. Мужик не делает людям плохо. Но его враги боятся его. У меня вот был случай, меня запугивали, а я…." Он считал это глупостью. Но сегодня — решил попробовать.

После школы — домой. Мать — на кухне. Чашка — в руках. — Не сейчас. У него школа. Она говорила с пустым воздухом. Не с истерикой. С добротой. Как с гостем. Как с кем-то… кого Садо не видел. Он замер в дверях. Хотел сказать мама. Но не смог. Горло пересохло. Язык стал камнем. Он прошёл мимо. Молча. Как будто шаг за шагом топил себя.

В комнате — посылка. Коричневая бумага. Пыльная верёвка. Почерк — болезненно знакомый. “С днём рождения. Прости. — Отец.” Тот же почерк. Тот же, что был на стикерах на холодильнике. Только раньше было «не забудь завтрак», а теперь — извинение. И даже от него пахнет отсутствием. Он сел. Развязал. Медленно. Как будто внутри могла быть бомба. Под бумагой — лампа. Латунь. Потемневшая. Тяжёлая. Как будто в ней заключена не сказка, а груз чужого выбора. Рядом — письмо. Пожелтевшая бумага. Конверт без марки. Он открыл.

Тахиро. Сижу. Пишу. Руки трясутся. Не знаю, дойдёт ли это до тебя. Прости, что так. По-другому — не получается. Я послал тебе лампу. Да, ту самую из сказок. И да, я знаю, как это звучит. Я бы сам не поверил. Только… когда ты открываешь что-то, чего не должно быть, — уже неважно, веришь ты или нет. Там джинн. Настоящий. Я не знаю, откуда он. Кто он. Что он. Знаю только — он опасен. Он исполняет желания. Три. Но после третьего... он остаётся. Свободный. Если все джины будут свободны Случится страшное. Прости, что передал это тебе. Я  хотел спасти мать. Но видимо не успел. Я знаю, ты подумаешь о матери. Я бы сам… Я бы всё отдал, чтобы она была… как раньше. Но...

Но если ты это читаешь значит, меня уже нет Или я уже не в игре. Только не спеши. Не верь первому импульсу. Я часто хотел тебе это сказать. Я горжусь тобой. Даже если ты сейчас зол. Даже если ты меня ненавидишь. Ты мой сын. И... это, наверное, всё. Прости. Папа.

Он дочитал. И вдруг — хрипло рассмеялся. Один раз. Как будто что-то внутри треснуло — но не упало. Он посмотрел на лампу. Она была неподвижна. Но от неё тянуло… чем-то вязким. Ожиданием. Он дотронулся.

Свет мигнул. Потолок задрожал. Из центра комнаты — дым. Тёмный. Текучий. Как кровь не по тем венам. Из дыма вышел силуэт. Кожа — бронза. Лицо — белый грим. Чёрная звезда на глазу. Жирные чёрные губы. Жилет. Сапоги. За спиной — крылья из пепла. Он вдохнул. И прошипел: — Do... do do do do do do... Tonight... I wanna give it all to you... Пауза. Он смотрит на Садо. Тот стоит, бледный. Руки дрожат. И джинн взрывается: Прыжок вперёд. Плакат — из дыма. Он разворачивает его прямо в лицо Садо. — ЭТО ЖЕ KISS! — ТЫ ЧТО, НЕ ЗНАЕШЬ ИХ?! — За такое у нас, у джиннов — головы отрывают! Он щёлкает пальцами. Он облизал палец, прижал его к воздуху. — Ладно. Я — твой джинн. До третьего слова. — Снимешь, плакат — убью. Шутка. Нельзя желать смерти. И ещё несколько правил. Он взмахивает рукой. В воздухе — горящие слова: • Нельзя желать больше желаний. • Нельзя просить других, или предметы, кто исполняет. • Нельзя знать будущее. • Нельзя возвращать мёртвых или убить. • Нельзя заставить любить. Пауза. Джинн смотрит в упор. — Всё остальное — рискни.

Садо дышит. Глубоко. Не ровно. Я мог бы сказать: верни мне её. Но если цена — пустота внутри неё? Если она исчезнет совсем?

— Кто был до меня? — Много. Могу рассказать о всех, если это твоё желание. Хотя... Нет. Один… один не дал разрешение. Удалил даже память о себе. — Кто? — В списке он значился пятьдесят седьмым. Список сформирован в случайном порядке. Ничего о 57 не сохранилось. Ни слов. Ни мыслей. Ни лица. — Кто был до меня? — Много. Могу рассказать о всех, если это твоё желание. Хотя... Нет. Один… один не дал разрешение. Удалил даже память о себе. — Кто? — В списке он значился пятьдесят седьмым. Список сформирован в случайном порядке. Ничего о 57 не сохранилось. Ни слов. Ни мыслей. Ни лица. — Сколько ещё несвободных джиннов осталось на земле? Джинн замолк. — Я… последний. Садо почувствовал, как внутри что-то провалилось. Последний. Значит… — Если ты освободишь меня — мы завершим счёт. — Что тогда? Джинн слегка наклонился вперёд. Улыбка без теплоты. — Тогда. — Тогда... все остальные исчезнут. Останутся только сцена, свет, и гитары. мы— боги. Культовые группы — слуги Фанаты - рабы Остальных — в пепел. Мир умрёт. Рок — останется. Тебе можно уже знать это, потому что это уже не избежно Садо взглянул на джинна. Жилет. Сапоги. Грим. Он что, фанат KISS? — Вернись в лампу. Мне нужно подумать.

Он накрывает лампу. Спрятывает. Придавливает книгами. Как будто бумага может остановить вечность. Он выходит в коридор. Щёлчок. Темнота. Экран телевизора мигает. Падает вешалка. Лай собаки. Один раз. Потом — тишина. На полу — конверт. Без марки. Без имени. Он открыл конверт. Бумаги не было. Он открыл конверт. Внутри — фото. Старое, пожелтевшее. На нём он. Садо. В детстве. И мать. Он узнал комнату. Стол. Плиту. Чашку в её руках. Но на фото — он держал нож. Лезвие касалось её шеи. Мать улыбалась. Он — тоже. Оба смотрели в камеру. Он не помнил этого. Он знал, что этого не было. Он перевернул фото. На обороте — печатными буквами «не мешай!».