Работа не волк...

...а сила, умноженная на расстояние. :)

А если серьёзно, кому-то её в обычной жизни хватает выше крыши, и хочется хоть в книгах от неё отдохнуть. У меня же во все истории неизменно просачивается быт. Там, где действие происходит в Торме, и герои - лесные жители, это неотвратимость. Выживание их завязано на постоянную слаженную работу всей семьи. Это настолько естественно, что подросток с лесного хутора, герой рассказа "Кто ты?", не задумываясь, отсчитывает недели и месяцы по череде полевых и хозяйственных работ. А ещё - по циклу развития вредной для людей тварюшки.

Так шло потихонечку время. Зубатки стали крупнее блох, а значит, травостав подошёл к середине и настала пора сенокоса. Тут нам наконец-то выпало немного покоя: трава Даника не интересовала, и он целыми днями пропадал в лесу, появляясь только на закате, усталый и, к счастью, сытый. Где он был, что делал — поди знай.

Потом зубатки доросли до размеров мыши. Мы подняли сено на поветь, начали убирать хлеб. Обычно в это время мышей в амбаре полно, но в тот раз их почти не было. Мы сначала не поняли, к чему бы так, а уж потом сообразили: Даник повадился целыми днями и ночами сидеть в амбаре. И есть совсем не просил. 

Одна из героинь "Сказки о Золотой Змейке", тоже жительница небогатого лесного хутора, даже попав в дом к волшебным существам, своим трудом умело упорядочивает и очеловечивает их быт. Подобной задачи перед ней не ставили, но круговерть привычных с детства дел помогает ей справиться с собственными страхами.

Вести хозяйство Болотницы — дело хлопотливое, а уж кормить её кур — и вовсе занятие не про всякого удальца. Каждая этлова «квочка» размером была чуть поменьше лошади, имела острый клюв и лапищи с крепкими когтями. Не даром ходила меж приболотных тормалов сказка, будто дикие куры перевозят с места на место Болотницыну избу, а прикармливает их злая этла мясом погибших в трясинах утопленников. За последнее Брусничка бы не поручилась, но в вёдрах у неё, и впрямь, лежало мясо и требуха от утопшего накануне лося. Обнаружив его поутру, Болотница велела Брусничке разделать тушу и скормить понемногу курям: не пропадать же добру…

Едва Брусничка вышла на край болота, дикие куры повысунули из кустов башки, уставились на неё глупыми жёлтыми глазами, затянули тревожное «Коооо…» «У я вам», — грозно прикрикнула на них девушка. Не помогло. Стоило ей высыпать содержимое одного из вёдер на землю, дурные птицы наперегонки понеслись к жратве, пихаясь и хлопая крыльями, словно обычные хуторские куры. Следом за ними из зарослей вылез петух: огромный, меднопёрый, с толстым гребнем, острыми шпорами на ногах и налитыми кровью глазами. Брусничка торопливо опорожнила перед ним второе ведро и отступила, на всякий случай держа коромысло перед собой. Обычно дикие куры опасались заходить на зыбкую почву болот, но поостеречься всё же следовало.

Только убедившись, что петух не смотрит в её сторону, Брусничка сполоснула в промоине оба ведра и осторожно, подальше обходя куриную полянку, пробралась к опушке леса. Там под кустами, прямо на земле, среди куч помёта и опавшей листвы, прятались гнёзда. Брусничка отыскала крайнее, положила в каждое из своих вёдер по яйцу и как можно скорее пошла прочь: завершив трапезу, куры вернутся, и горе тому, кого они застанут у разорённого гнезда.

А вот Болотницыны козы, хоть тоже дикие, оказались гораздо милее курей. Доить их следовало только два раза: на восходе и на закате дня. Одна из них была лесная косуля, недавно потерявшая козлёнка, а вторая — лосиха с телёночком, уродившимся слишком слабым, чтоб хорошо сосать. Обе приходили в сумерках к Чёрному озерцу. Молоко косули Брусничка несла домой для Мары, а лосихино тут же выпаивала телёнку через рожок, читая при этом особый заговор для силы и роста, которому по случаю научила её Болотница.

Был у Болотницы и огород с диковинными травами, каждая из которых могла исцелить или, напротив, до срока отправить в Благие Земли, и очаг, который Брусничка растапливала по вечерам, и колода, которую следовало наполнять свежей водой из дальнего родника… Первый день Брусничка всему дивилась, второй — ворчала, а седмицу спустя — уже ко всему привыкла и любую работу исполняла так ловко и справно, будто никогда по-другому и не жила. 

С народом, привыкшим кормиться собственным трудом, всё понятно. Но даже знатные не сидят без дела. Героиня романа "В стране бескрылых", дочь князя - вовсе не белоручка, а настоящая мастерица, умелая вышивальщица и пряха.

Прясть тоже уселись вдвоём, и тут уже Радке было чему поучиться у княжны: нить у той выходила тонкой, ровной, без шишечек и сукрутин*.

— Это всё от того, что у тебя руки нежные, не намозоленные, — заметила тормалка, поплёвывая на свои заскорузлые пальцы. — У тебя вон и лицо белое, Оком не обцелованное. В тереме сидя, чего б красавицей не быть. А лесное житьё скоро старит: погорбатишься с козами, походишь на репище, постоишь там с утра до ночи кверху задом, глядь — и сошла вся красота, как не бывало. Тёткин век короток. В девках-то и я, говорят, тоже хороша собой была…

Не миновала трудовая повинность даже главного героя "Лучшего друга", абсолютно не приученного напрягаться физически аристократа Венселя. Результат его усилий, правда, никого не впечатлил... :) Вот что вышло из его попыток собственноручно ухаживать за лошадью:

Дневалил на конюшне нынче Твердислав. Закончив раздавать сено, он уже убирал в стойлах у лошадей. Торвин окликнула его, приветливо помахав рукой:

— Эй! Я у Взлёта и Катсо сама приберусь!

Твердь охотно кивнул и добавил просительно:

— Будь добра, махни заодно лопатой и в целителевом стойле?

— А сам он что, конские какахи убирать не обучен? — недовольно поинтересовалась Торвин.

— Да ну к ящеру, ещё покалечится, — засмеялся Твердь. — Эдакому лопату в руки давать нельзя. Он и так тут учудил — к лицедеям ходить не надо. Жаль, тебя не было.

— Рассказывай давай, не томи.

— Ну, слушай. Барышня, значит, вытащил свою лошадь на развязку, почистил, стал седлать. А лошадка-то лёгенькая, тивердинской породы, в жизни, поди, строевого седла близко не видала. Добро б ещё нормально его положил, так нет ведь, шлёпнул на спину и стремена не подтянул. Кобылу стременем по брюху шмякнуло, она перепугалась и давай ногами дрыгать во все стороны… Чомбур, конечно, был завязан кое-как, кобыла с развязки сдристнула и забилась в стойло к Громобою. А этот дурень — за ней! Я еле успел его за шиворот поймать и оттащить. Ну, дальше сама понимаешь: шум, визг, дым коромыслом, Барышня в панике, Громобой ревёт, кобыла долбит задом, я их всех лопатой по хребтам… И тут по закону мирового свинства на конюшню вносит взводного, — в этом месте Твердь сделал многозначительную паузу, позволяя Торвин как можно красочнее представить себе момент.

— И?

— Что «и»? Сама знаешь: наш Велирад Глуздыч рявкнет — не то что кони, ракшасы рядами построятся. Короче, отныне Барышня будет ездить на Устое. А тивердинку велено продать, как негодную к строевой службе.

— Значит, обошлось без жертв? — усмехнулась Торвин.

— Да как тебе сказать… Почти. Нам с Барышней влепили по выговору. Завтра будем на пару казарменный нужник драить. 

Отправка на кухню тоже не ознаменовалась трудовыми успехами:

Торвин приставили вымешивать тесто, а Венсель получил в руки колун и был отправлен к дровнице. «Наоборот было б больше толку», — подумала тогда Торвин, с отвращением глядя в хлебную квашню.

Дядька Злотан осознал свой промах довольно скоро. Выглянув в окошко и полюбовавшись немного на опасные манёвры Венселя с колуном, он крикнул:

— Барышня! Иди-ка ты лучше сюда, репу чистить. Дровишки мне после Олизар наколет, у него ловчее получается. 

Однако не будем сильно смеяться над бедным Венселем. Он умеет много другого, весьма полезного. Да и небезопасно это: смеяться над магом.