Споры

Питер тонул в дожде, как в канале с дерьмом. Я сидел на подоконнике в своём доме на Ваське, смотрел, как вода хлещет по дворам, а фонари мигают, будто дохнут. По телику бубнили про карантин в Купчино — мол, "утечка в НИИ, не паникуйте, граждане". Соседи кашляли за стеной, хрипло, будто лёгкие рвутся, и я чуял неладное. Второй день этой херни, а я уже на нервах. Катя, сеструха, и мама не вернулись из центра — уехали вчера в больницу, где мама работала медсестрой. Телефон мёртв, сети нет. Пиздец, да?В рюкзаке — зажигалка, перцовый баллончик и полбанки тушёнки. Оружие? Хрен там, я курьер, а не Рэмбо. Сжал кулаки, вспомнил Катю — мелкая, 19 лет, вечно ржала, трындела про грибы в Политехе. "Тёма, это будущее!" — показывала пробирки с какой-то хренью. Мама, Ирина, только качала головой: "Не трынди, доучись". А теперь они где-то там, в центре, а я тут, с пустым рюкзаком и кашлем за стеной. Сука, если б я поехал с ними…— Тёма, новости слышал? — прохрипел Дед, Саня, сосед сверху, что завалился ко мне утром. Лысый, борода, как у бомжа, шрам на брови дёргался, когда он злился. Бывший мент, таскает дробовик, но патронов — кот наплакал.

— Пох, — буркнул я, проверяя баллончик. — Карантин, и чё?

— Не трынди, — он сплюнул в раковину, его голос дрожал. — В Купчино стрельба. Говорят, люди с ума сходят, жрут друг друга.

— Брехня, — сказал я, но сердце ёкнуло, как движок на холостых. — Катя с мамой в центре. Надо идти.

— Ты чё, дебил? — Дед вытаращился, шрам запульсировал. — Там военные, баррикады!

— Пох, — сказал я, хватая рюкзак. — Сиди, если ссышь.Дождь херачил, как из ведра, когда я вылез из парадной. Питер был как зомби-фильм, только без зомби — пока. Машины стояли брошенные, сирены выли у Невы, люди орали в окнах домов. Воздух вонял плесенью, как будто грибок уже в лёгких. Я натянул капюшон, но вода текла за шиворот, холод пробирал до костей. Рюкзак пустой, баллончик — не оружие, но похер, найду Катю и маму.У метро "Василеостровская" — толпа. Кто-то кашлял, кто-то пихался, военные в масках орали: "Назад, сука!" Я протиснулся ближе, но увидел его — чувак, глаза белые, изо рта — грибковая хрень, как пена, на висках — какие-то рога, как корни. Он завыл, кинулся на тётку, вгрызся в шею. Кровь брызнула, толпа рванула, военные пальнули, но поздно — чувак уже жрал другого. Я замер, дыхание сбилось. Это не карантин. Это ад.Нёсся по дворам, дождь заглушал вопли, сердце колотилось, как после спринта. Наткнулся на разбитый ларек — внутри кухонный нож, банка шпрот и пачка фильтров для респиратора. Сгрёб, сунул в рюкзак. Байк мой, сука, спёрли — цепь разрезана, следы шин в грязи. Похер, пешком быстрее. На стене заброшки — граффити, нацарапанное чем-то острым: "НИИ — смерть". Сердце ёкнуло. Купчино. НИИ. Грибок. Что за хуйня?— Тёма, стой! — Дед догнал, пыхтел, дробовик болтался, борода мокрая, как мочалка. — Видел ту хрень у метро?

— Пох, — буркнул я, сжимая нож. — В центр иду.

— Дебил, там заражённые! — он схватил меня за рукав, глаза бешеные. — Слухи: грибок из НИИ, споры в воздухе. Без фильтров — пиздец.

— И чё? — я вырвался, но ладони вспотели. — Катя там. Мама там.

— Господи, — Дед перекрестился, шрам дёрнулся. — Ладно, иду, но ты псих.К вечеру дождь стих, но туман накрыл Питер, как саван. Мы с Дедом дошли до Фонтанки — каналы воняли гнилью, трупы плавали, их лица покрывали белёсые нити, как плесень. Заражённые выли где-то ближе, их когти скребли по асфальту, будто крысы. Я понял: споры в воздухе, без фильтров — хана. Прикрутил один фильтр к респиратору, другой кинул Деду. Он поймал, буркнул: "Не спасёт, но похер", и сунул его в свой респиратор.Нычку нашли в заброшенном доме у канала — подвал, вонь плесени, но дверь железная, замок крепкий. Дед рухнул на матрас, бормотал: "Кара божья, мать её". Я жрал шпроты, думал о Кате. Она бы ржала: "Тёма, ты с ножом против зомби? Лох". Но её нет, и я один, с Дедом, его дробовиком и тремя патронами.Ночью — стук в дверь. Я замер, нож наготове, сердце заколотилось. Дед вскочил, дробовик задрожал в его руках, борода тряслась.

— Кто? — шепнул я, горло пересохло.

— Хрен знает, — прохрипел он, глаза, как у крысы в ловушке.Стук стал громче, дверь затрещала, замок скрипел. За ней — голос, хриплый, как у мертвеца:

— Тёма… открой… это я… сосед…

— Иди нахуй, — буркнул я, но пульс бил в висках. Сосед? Коля, что кашлял?

— Я… болен… помоги… — голос прервался кашлем, мокрым, будто лёгкие рвутся.Фонарь выхватил щель в двери — глаза Коли, белые, с грибковыми нитями на веках, как паутина. Он врезался в дверь, рога — сука, рога! — пробили доску, споры полетели в воздух, светились, как пепел. Дед заорал: "Господи!" Я сжал нож, отступил, а вой заражённых донёсся с улицы — близко, слишком близко.

— Пиздец, — выдохнул я, когда дверь треснула, и рога Коли полезли внутрь.

Продолжение следует…

https://t.me/snbldvorov