Бунтарство подпольного мага

Вступаю в трапезную и приветствую матушку. Она тут же поднимается мне навстречу, подходит и целует в лоб. Потом – оценивает, как я нарисовал знаки. Немного хмурится и удлиняет линию на левой щеке подушечкой указательного пальца. Матушкин знак (только на одной половине лица, ведь она – женщина) всегда нарисован идеально, словно это – татуировка.

Мои так называемые одноклассники покатились бы со смеху, если бы увидели сейчас нашу церемонию приветствия. В их понимание «телячьи нежности» должны заканчиваться между мамой и сыном лет в семь, а дальше – это уже стыд позорный.

Подростки этого мира набиты дурью под завязку. Мне с ними предельно сложно взаимодействовать. Они считают меня парией, хотя даже слова такого, скорее всего, не знают. Во всяком случае неприязнь касается здешних парней. Девушки полагают меня загадочным. А внешне я стараюсь соответствовать высоким стандартам, из-за чего имею некоторую популярность среди аборигенок моего возраста в школе. Обо мне шепчутся.

– Ты голоден, Марк? – интересуется матушка.

– Нет, дождусь ужина. У нас с отцом сегодня занятия.

Она улыбается.

– Он работает над книгой. Но я спрошу, когда буду относить чай, – она кивает на большой стеклянный графин, в котором плавает огромный цветок.

В последнее время у отца странное, скверное настроение, ничем толком не оправданное. Он почти не слушает мои истории о наружном мире людей, часто пропускает наши тренировки с мечом, бывает очень мрачен за ужином и отчитывает матушку за нарушения церемониала.

Книга с кодексом лежит на пюпитре в подземельях, оттиснутая витиеватым шрифтом, но кириллицей и на русском языке. Отец записывает дополнения к кодексу, когда находит свободное время. Переводит правила на язык людей, потому что я знаю только его.

Некоторое время назад я начал волноваться из-за того, что отец не обучает меня речи Астандэя. Это – одна из причин, почему я не могу ни записывать для него свои наблюдения самостоятельно, упрощая работу, ни читать его труд, ради которого мы тут. Но отец уверяет, что изучать астандайзар нынче – нельзя. Моя голова и так набита русским и иностранными языками людей, которые я учу по школьной программе. В Астандэе говорят особенно, структура речи совершенно иная. Отец уверяет, что выучить её не выйдет, но он сможет обратить мои мысли в момент перехода, вывернуть их все разом на нужный язык. Я много сомневался из-за того, как «вывернутся» специальные термины, ведь мир людей полнится тем, что будет в Астандэе совершенно непонятно. Но отец говорит, что именно потому и нельзя учить язык преждевременно. Я стану его переводчиком потом, когда мы возвратимся. Смогу подбирать самые точные и понятные там определения по наитию. А всё потому, что я учился говорить уже тут, среди людей. Я думаю на русском языке, а отец и матушка – переводят. И потому иногда им нужно время на подбор подходящих слов.

Так отец обеспечивает мне будущее в Астандэе. Когда его книга выйдет в мир, я окажусь при деле до конца своих дней. Останусь главным толмачом.

Поскорее бы уже дело дошло до конца. Ничто в целом свете не вынудит меня признаться отцу и матушке, но мир людей становится всё более невыносимым для меня день ото дня. Мне от всей души хочется развязаться с этим.

Вступить на новый путь.

Пока ответа о планах отца касательно тренировки не было, я удалился в свои покои.

Моя комната довольно просторна и походит на пещеру: стены испещрены вмятинами и выступами. Для тренировок отец требует, чтобы я лазал по ним. Я начал делать это с раннего детства и потому ловок, а ещё – легко удерживаю свой вес на руках даже сейчас, когда чары связаны.

Кроме того, с потолка свисают кольца на лианах – по ним я тоже могу перемещаться довольно быстро.

Ложе с тяжёлым балдахином многим из современных людей показалось бы как минимум бабским – так они говорят о том, что приличествует лишь женскому полу. Но полог играет очень важную роль: в междумирье холодно. В лёгкой ночной одежде во время сна можно околеть. А так внутри получается тепло, и ещё древуши не забираются под тяжёлую ткань. В общем, он функциональный.

Я подпрыгнул и схватился за кольца. Прошёлся из края комнаты в другой на руках, а потом – обратно. Назад у меня всегда получается хуже и медленнее.

Если отец сейчас отменит тренировку, стоило бы выйти в промежуток и выполнить уроки. В междумирье не работает интернет – ну разумеется! И отец против того, чтобы мы носили сюда вещи из наружного пространства. Потому и оборудовал специальное помещение, почти что вне, использовав двойной балкон бывшей тут когда-то квартиры: там я могу выполнять школьные работы, вести социальную активность в интернете и всякое такое прочее. Там же матушка перебирает пакеты с доставкой, придавая предметам приличествующий вид, прежде чем нести их в междумирье. Снимает целлофановые обёртки и коробки, укладывает всё на подносы и в корзины. Мать прилагает много сил, чтобы мы жили достойно, невзирая на то, что обитаем между мирами. Она печётся о том, чтобы мы не отвыкли за эти десятилетия от того, что в действительности является нормой. Нас ждёт несколько столетий, по земным меркам, так что затраченное тут время не столь продолжительно, как можно подумать.

Так я утешаю себя, когда, порой, находит меланхолия и кажется, что моя жизнь расходуется напрасно.

Когда я был младше, осознание своей особенности помогало. Сейчас я… у меня сложный период. Природа берёт своё. Я – страшно подумать! – фантазирую о женском теле и засматриваюсь на них: низших, человеческих женщин. Умом я понимаю, что это – абсурд. Но чёртовы гормоны… Впрочем, в Астандэе жён берут после тридцати, у меня полно времени, чтобы потом выбрать подходящую, ухаживать за ней и обручиться. Думаю, от дам не будет отбоя, когда мы возвратимся.

А пока следует терпеть. Но это бывает сложно!

Выполнять школьные задания совсем не хотелось. К счастью, отец согласился оставить дела и размяться.

В подземелья спускается винтовая лестница. Там расположена кладовая, кабинет и лаборатория отца и ещё – тренировочный полигон. Просторная, почти пустая комната, где мы учимся владеть мечом.

Эти тренировки – моё любимое время, даже лучше лекций, которые я читаю отцу о наружном мире, словно ментор младшему (это также мне льстит). Но бои на мечах – другое. Здесь я чувствую себя настоящим мужчиной, будущим рыцарем. Это не дурацкие наружные драки, когда толпа уродов может накинуться скопом на благородного джентльмена и бить ногами куда попало, потому что не обучена рыцарскому этикету! Увы, я несколько раз попадал в такие истории. Меня не особо жалуют одногодки. Притом я силён и ловок – и им приходится марать свою честь, чтобы «проучить» меня.

Родители строго-настрого запрещают выносить меч из междумирья. За такое там, снаружи, меня могут посадить в тюрьму. А мы не должны привлекать к себе внимания. Не должны отличаться от прочих. Обязаны оставаться хамелеонами, иначе вся наша миссия не имеет смысла.

Нам ещё предстоит отчитываться перед Советом, прежде чем получить допуск обратно. Каждому из нас.

Интересно, помилует ли отец Диану? Снимет ли проклятье памяти?

Я стараюсь поменьше думать о сестре. Мне не хотелось бы повторить её судьбу. Да я и не имею права. Ведь сейчас я – главный и единственный разведчик отца.

Мы занимаемся в формате дуэли почти два часа, и это время пролетает незаметно. Я делаю успехи. Сегодня я смог разоружить папу, а это – очень редкое достижение. Но этим вечером он словно бы не гордится мной, а досадует.

Отец чем-то встревожен. Что же всё-таки происходит?

Но ведь он не может знать о моей провинности, правда?

Однако уж не благодаря ли ей я смог сегодня его победить?

Я постарался отогнать нехорошие мысли. Если бы отец знал, он бы уже устроил мне наказание. А если он не знает – значит, причина дурного настроения в чём-то другом.

Мы кланяемся друг другу и отставляем мечи. Сейчас они учебные, но уже тяжёлые. Начинали мы с деревянных. Эти – давно металлические. Отец уже не боится, что я случайно нанесу ему увечье от своей неумелости. Я отлично владею мечом, пускай и с тупым лезвием.

После тренировки я отправляюсь в душ: нужно привести себя в порядок. Для этого у нас оборудованы специальные покои. Нужно произнести заклинание, и вода начинает течь из отверстий на потолке. Также можно её отключить. В той же комнате стоит бадья для умывания со сливом – отец отводит использованную воду в канализацию дома, скрывшего междумирье. Он разработал специальную систему, хотя держится она, конечно, не на технике, а на магии.

Я переоблачаюсь в свежее платье и иду к столу, но вскоре выясняется, что отец будет ужинать в кабинете. Матушка выглядит встревоженной. Её тоже очень волнует то, что начало с ним происходить. И мне кажется, что она знает причину.

Но я ещё слишком юн, чтобы со мной делиться.

Еда, которую подаёт матушка для нас двоих на больших расписных блюдах, блестит от пудры, которую синтезирует папа. Нам приходится есть пищу людей: на время нашей многолетней экспедиции мы отрезаны от Астандэя полностью. Но мы очень отличны от населения Земли, и всё, производимое тут, для нас – яд. Папин порошок адаптирует пищу. Потому мама может заказывать продукты в ресторанах и интернет-магазинах людей. Потом она перекладывает их на подобающую посуду и присыпает пудрой. Когда я нахожусь вовне, всегда ношу с собой папин порошок в специальном флакончике. Приходится прибегать ко всяческим выкрутасам, чтобы незаметно применять его. От пудры пища начинает блестеть, как веки собравшейся на вечеринку человеческой девчонки. Но можно незаметно засыпать пудру внутрь булки или в бургер. Всегда получается что-то придумать.

Мне нравится некоторая неподобающая, на взгляд матушки, пища людей, и я то и дело оказываюсь на фудкортах. Замешиваю пудру в пластиковый соусник и макаю туда обжаренные в масле куски картофеля. Или беру шипучку в жестяных банках, чтобы они не просвечивали. Всыпаю дозу пудры и могу наслаждаться напитком.

Мать говорит, что свежевыжатые соки и чистая вода наиболее подходят нашим желудкам, они близки к тому, что произрастает в Астандэе. Но вроде папина пудра на деле способна околдовать любую пищу. Ведь мой папа – настоящий гений. Самый талантливый колдун своего времени. Именно потому ему выпала честь возглавить эту экспедицию.

Я проголодался. Блестящий стейк на тарелке выглядит очень аппетитным. Матушка выставляет приборы и идёт в комнату прислуги – увы, она вынуждена орудовать там сама, ибо тут никого, кроме нас, нет. Я вижу в клубах пара сквозь открытую дверь, как она наливает из бутыли с подоконника в тяжёлый кубок пенную бурую жидкость.

В бутыли плавает фогус – коварное существо, не решившие в своё время в какое царство переходить: к растениям или животным. Фогусы в нашем мире очень опасны: их жизненные соки сковывают природную магию. Содержать фогусов в неволе запрещено, это делают только подлецы и преступники. Но мы, конечно, к таковым не относимся. Отец получил официальное постановление на право вывезти фогуса в междумирье. И каждому из нас запрещается покидать пределы «квартиры», не выпив настой. Потому что мы не должны вторгаться в существование Земли, а можем только наблюдать.

Мать ставит кубок около моей тарелки рядом с водой. Сама она не пьёт настой, потому что редко выходит, а в междумирье связывать силы нет особого смысла. Но, дабы я не чувствовал себя ущербным (ведь вынужден пить настой регулярно), мать с отцом стараются не колдовать много и открыто и сами.

Матушка снова идёт в комнату прислуги: она позабыла льняные салфетки.

Жду, пока там она отвернётся.

И быстро выливаю содержимое кубка в напольный цветочный горшок, из которого поднимается ползущий по стене плющ трапезной.

Я знаю, что собираюсь нарушить закон. Но об этом никто не проведает. Мне нужна моя сила, чтобы поставить на место одного ублюдка. Который давно перешёл черту…

Когда матушка возвращается, я ставлю опустевший кубок на стол и вытираю сухие губы поданной ею салфеткой. Благодарю за то, что она выполнила обязанности прислуги ради меня.

И мы приступаем к трапезе.

Я выливаю настой уже почти две недели. Скоро чары начнут просыпаться...

Читать историю Марка с начала (ссылка)

Или слушать в авторской начитке (ссылка на аудио)

Ваши лайки очень поддерживают автора!