За дольменом

За овальным входом в дольмен — непроглядный, всепоглощающий мрак. Но идти надо.

— Стас, вперёд! — Отец кладёт руку на плечо младшего сына, то ли ободряя, то ли подталкивая. Стас кивает и, пригнув голову, ныряет в каменный зев.

Внутри дольмена царит кромешная тьма и могильная тишина. Стас слышит то, чего не слышал прежде никогда — собственное дыхание и стук крови в висках. Рюкзак со снаряжением и ружьё, с которыми он только что протопал полтора километра по лесу и даже не вспотел, вдруг кажутся неимоверно тяжёлыми. Когда накатывает паника, мальчишка вспоминает, что ему говорил отец: «Ни о чём не думай. Просто иди. Я двадцать раз проходил, Влад проходил, и ты пройдёшь».

Стараясь ни о чём не думать, Стас поворачивает направо. Шаг, другой — пальцы упираются в стену. Здесь повернуть налево. Три шага между двух стен, которые вот-вот сдвинутся и расплющат тебя («ни о чём нее думай!!!»). Кажется, воздух в дольмене становится густым, и ты вязнешь в нём, как муха в варенье («просто иди!»). Опять стена. Направо… А вот и он, овальный лаз почти в рост человека. То есть не взрослого, а такого, как Стас, парня двенадцати лет. Есть! Получилось! Прошёл!

Бледный, задыхающийся от волнения Стас кубарем выкатывается из каменного окна на дно балки.

— С прибытием! — Влад помогает ему подняться и порывисто обнимает. Он старше на три года и выше на голову, сложением уже напоминает молодого мужика, а не мальчишку, и потому в обычное время относится к Стасу этак насмешливо-покровительственно. Но сейчас по Владу видно, что он волновался не меньше, чем младший.

Через полминуты из окна дольмена выходит отец.

— Ну как? — спрашивает он.

— Нормально, — отвечает Влад.

Стас, сердце которого колотится как после катания на «американских горках», находит в себе силы кивнуть.

Отец ни голосом, ни движением не выдаёт волнения, только глаза заметно построжели.

Стас оглядывается по сторонам. Крутые стены балки. Кусты. Ручеёк шелестит. Пахнет землёй, прелыми листьями, раздавленной под сапогами осокой, лишайником на стволе опасно накренившейся осины. Кажется, запахи здесь чувствуются лучше, чем с другой стороны. Точно из воздуха пропала некая безвкусная часть, мешающая обонять окружающее, и даже воздух стал прозрачнее, словно с глаз спала пелена. Или просто так кажется. А в общем — ничего особенного. Даже обидно немного.

— Что, мелочь, ждёшь, когда жар-птица пролетит? — Влад толкает брата в бок. Стас смущённо фыркает, потому что старший угадал тайные мысли.

Эта грибная охота у Стаса первая. Сегодня они поднялись до света; мама и шестилетняя Светланка ещё спали. Несколько часов ехали на джипе от деревни до леса, потом шли без дорог по лесу и тащили на себе снаряжение. Потом спустились в глубокую мрачную балку и шли сквозь заросли и бурелом к дольмену — нагромождению каменных плит.

Отец говорил, что Каменные Ворота — самая трудная часть пути. Но теперь они позади.

Балка выводит путников к лесной речке. Метрах в пятидесяти лежит противоположный берег, так же заросший ивняком. На «их» берегу на двух вётлах устроен крытый настил, на котором покоится чудная лодка. Она состоит из двух длинных долблёнок, а между долблёнками — неширокий, метра полтора, мостик из странных с виду досок. Отец объясняет, что эти доски не пиленые, а тёсаные. Здесь вообще предпочитают обходиться без пил, которые лохматят древесные волокна, отчего дерево сильнее впитывает влагу и быстрее гниёт. А лодки называются «комяги». Смешное слово, такое же тяжёлое и неуклюжее, как и сама лодка.

Путники привязывают мешки к дощатому мостику и сталкивают лодку на воду. Стас торопится влезть в комягу, но отец его останавливает.

— Эй, парень! Правило номер раз — никогда не входи в лодку без весла! Речка вроде и не быстрая, а всё равно охнуть не успеешь, как унесёт. А ладошками против течения не угребёшь.

Отец первым поднимается на настил «комяги» и удерживает лодку на месте, упершись в речное дно шестом. Следом за ним залезают мальчишки, и корабль отправляется в плавание.

Влад и Стас стоят по бортам и работают вёслами. Отец то гребёт, то берёт шест и отталкивается от дна. Комяга ходко бежит вниз по течению.

— Давайте, парни, поднажали! — покрикивает отец. — Ну? Чему я вас учил? Тут какие-то два часа хорошей гребли!

Стас успевает не только грести, но и смотреть по сторонам. А посмотреть есть на что. Из густых тростников возле левого берега выплывают гуси с гусятами, вылетают утки. В тихих заводях бродят аисты. Здоровенный белый пеликан флегматично смотрит на путешественников, размышляя о чём-то возвышенном, потом «разбегается» по воде и тяжело взлетает. Справа слышится треск: к реке спустился на водопой кабаний гурт.

Скоро путешественники выходят из реки в озеро. По водной глади тут и там разбросаны заросли тростника, отмечающие отмели, и лесистые островки. Солнце, показавшееся над вершинами леса, окрашивает воду в розовый цвет.

Но эта красота опасна. Озеро коварное, на нём бывают кочующие мели, которые можно распознать только по водной ряби. Налетишь на неё — семь потов сойдёт, прежде чем стащишь комягу на чистую воду.

Они проходят мимо поросшего корявыми деревцами островка. Неожиданно большая зеленоватая коряга, которая мокнет в воде под берегом, приходит в движение, изгибается и плывёт, быстро перебирая лапами под водой. Над поверхностью воды торчит туповато-злобная морда.

— Крокодил! — не своим голосом кричит Стас. Ему кажется, что мерзкая тварь плывёт прямо на них.

Отец кладёт весло и снимает с плеча ружьё. Пока Стас стоит, разинув рот и сжимая побелевшими пальцами весло — будто собирается отбиваться им от водяного чудовища — отец, разглядев страшную тварь, преспокойно возвращает ружье на плечи и как ни в чём не бывало берется за весло. А тварь, не доплыв до них десяток метров, стремительно уходит в глубину

— Ну, что ты орёшь? — выговаривает Стасу отец. — Где тебе пригрезился крокодил? Это воденяк. А он, чтобы ты знал, амфибия, земноводное, родич лягушки и тритона. Вот такой большой тритончик, два метра длиной.

— Хищный? — спрашивает Стас.

— Конечно, — спокойно говорит отец. — Все земноводные — хищники. Но ты не бойся, он на лодку не кинется. Он тебя и в воде не станет хватать, побоится. В их примитивных мозгах заложен простой механизм: можно нападать только на то, что меньше в десять раз. Мы для них, сам понимаешь, великоваты. Так что они едят рыбу, лягушек, змей, водных птиц, мелких зверьков. Падалью не брезгуют, каннибализмом балуются — своих головастиков лопают за милу душу. А так — безобидное существо, трусоватое даже. Правда, если его долго гонять и дразнить, может тяпнуть.

— А тебя кусал?

— Нет, — отвечает отец. — Я вышел из того возраста, когда гоняются за тритонами.

Лесное Лихо