Когда сильно переживаешь за друга
Автор: Алевтина НизовцеваПока льняная нить щекотала по кости, в Себастьяне вскипела обида за то, что этот наглый, самодовольный тип сидит себе, командует, чем-то тыкает, защепляет, а в это время другим приходится переживать за его легкомысленную выходку, ломая голову над плачевными последствиями трагического финала.
Наряду со стремительно вскипающим негодованием, так же стремительно росло и давление жгута, от чего рука принялась в разы быстрее отсыхать, а Мартин продолжал преспокойненько сидеть, как ни в чем не бывало, да к тому же замурлыкал под нос какую-то бредовую песенку о лесорубах. Тут-то Себастьян вконец разозлился.
Будучи самым младшим работником в бригаде, Себастьян слыл тихоней и разве что, огребал тумаки да подзатыльники от старших сослуживцев, безропотно принимая все как должное, а вот в школьные годы он запросто мог за себя постоять.
Перепалок с одноклассниками было предостаточно, но Себастьян никого не боялся и до последнего отстаивал свою честь, порой даже не думая о последствиях. Обладая своенравным характером, он частенько получал строгие выговоры от учителя, в связи с чем школьное поведение его частенько хромало, но, тем не менее, Себастьян слыл прилежным учеником, да и окончил школу с похвальной грамотой.
Именно сейчас на Себастьяна снизошел тот давно забытый бунтарский запал, и проявился истинный характер.
В то время «строгая врачебная интеллигенция» с видом искусной портнихи зашивала иссушенную плоть и, видимо забыв о поговорке про безденежье в доме, вовсю насвистывала себе под нос незамысловатый мотив песенки о лесорубах. Мартин даже не подозревал, что Себастьян решил положить конец этому возмутительному кружку кройки и шитья.
Присмиревший к тому времени Себастьян вдруг резко вскочил на ноги и тотчас предпринял попытку одернуть руку, но встретил невозмутимую преграду в виде властного упорства Мартина, который, не поднимая глаз, властно прижал несчастную руку к столу и как ни в чем небывало продолжил свое невозмутимое рукоделие.
Как никогда Себастьян был вне себя от праведного гнева. Несмотря на то, что у «самодовольно врачебной интеллигенции» имелся целый арсенал смертных орудий, добрая часть которого была воткнута в усмерть онемевшую несчастную руку, у Себастьяна был все-таки припрятан тайный козырь в виде целой правой руки, о чем Мартин даже не догадывался.
Забыв обо всем на свете, Себастьян замахнулся и наотмашь зарядил со всей силы прямиком по самодовольной физиономии, а после преисполненный чувством гордости предпринял попытку к бегству. Однако возле самой двери он вдруг понял, что сейчас совершил нечто неподобающе-страшное, и крепко прижимая к себе несчастную руку, резко замер, испуганно вытаращив изумрудно-зеленые глаза.
- Omnino inrepidus (лат. Совсем бесстрашный)?! - оглушительно заверезжал Мартин, - Ты что натворил?!!
Далее в адрес «бестолочи истерической» по имени Себастьян был обрушен целый поток высокоэмоциональной брани, озвученной одновременно на двух языках, после чего «подбитая врачебная интеллигенция» яростно замельтешила взад-вперед по «Кабинету», нарочито громко цокая и усердно растирая покрасневшую скулу.
Вконец растеряв бунтарский запал, Себастьян решил не переступать границы дозволенного и поспешно схоронился в дальнем углу «Кабинета». Там он заботливо прижал к себе несчастную руку и, на всякий случай, крепко зажмурился, тем самым обезопасив себя от разгневанной не на шутку «строгой врачебной интеллигенции» и тут неожиданно вспомнил о предстоящей вечерней перепалке двух неравных сторон.
Тотчас Себастьян пришел к выводу, что если «слабая сторона» будет точно также истошно орать на отца, то услуги костоправов и целебные отвары вряд ли понадобятся. Зачем они покойнику? Придя к данной мысли, Себастьяну пришлось забыть о своей проблеме и начать усиленно думать о будущих похоронах. Пока что он прикидывал размеры длиннющего гроба, ничего не подозревающий Мартин подошел к висевшему на стене надтреснутому зеркалу в округлой раме и, убрав за ухо длинную челку, принялся внимательно всматриваться в собственное отражение, а вскоре что-то тихонько заворковал на языке чертей. Закончив жалиться собственному отражению, он повернул взъерошенную голову в тот самый угол, где с удрученным видом сидел Себастьян, который до глубины души успел проникнуться воображаемыми похоронами и теперь отчаянно жалел новопреставленного раба Божьего Мартина.
- Ну вот, - вдруг заверезжал Мартин, резко отпрянув от зеркала, - теперича синяк будет! И почти новую иголку из-за тебя потерял, бестолочь истерическая!.. Spurius (лат. Сукин сын)!.. Damnati anima (лат. Проклятая душа)!.. Hystericus (лат. Истеричка)!..
Наоравшись вдоволь, Мартин встревоженно посмотрел на карманные часы, тактично хмыкнул и направился прямиком к Себастьяну.
Завидев прямо подле себя мыски лаковых туфель, Себастьян нервно сглотнул, мигом возвращаясь к реальности, а подняв виноватые глаза на «будущего покойника», так и застыл от ужаса. Мысль о будущих похоронах резко отошла на задний план, а одубевшая в усмерть рука, в которой каким-то чудом все еще держались ножницы, казалась сущим пустяком, потому что теперь перед Себастьяном предстала просто нереальная картина в виде огромного иссиня-черного синяка, который жирной чернильной кляксой стремительно расползался по левой стороне бледного лика, властно окрашивая пространство от виска и стремительно оплывая ярко-синий глаз.
- Это бодягой надо… - озвучил вслух собственные мысли Себастьян, не в силах оторваться от фантастического зрелища.
- Я в курсе, - кивнул Мартин.
Одаривая Себастьяна антрацитовым искрящимся взглядом, он властно-услужливо протянул руку. Громко сглотнув, Себастьян боязливо принял хладную ладонь и неуклюже поднялся на ноги.
Запретные дали. Том 1 (эпизод "Гипс"):