Ты не выйдешь из этого леса живым...

Знаменитый фотоблогер Ностравита сидел на корточках, держался левой рукой за ствол молодой осинки, и, кряхтя, опорожнялся.

Вокруг было темно, сыро и холодно, какая-то ветка колола и царапала поросший редким волосом зад блогера. Что-то шуршало поблизости, и воспалённое воображение рисовало змей, крыс, пауков и многоножек, сбегающихся со всего леса, чтобы вцепиться в незащищённые места.

Закончив дело, он вспомнил, что у него нет с собой туалетной бумаги, с отвращением подтёрся носовым платком и уже намеревался встать, но, икнув от граничащего с ужасом изумления, едва не сел в собственную продукцию.

Перед ним стоял Паша.

Непостижимым образом он сумел тихо и незаметно подкрасться, не потревожив ни единой веточки. Только что вокруг не было ни души — и вот он.

Притом совершенно голый.

На нём не было даже плавок — Ностравита понял это, потому что кожа парня еле заметно светилась тёмно-фиолетовым и все анатомические подробности были видны в кромешном мраке. Член ночного гостя покачивался в метре от блогерского носа. А вот глаза были мёртвые и испускали бледный серовато-жёлтый свет.

— Ниххххрена я накурился… — задумчиво проговорил фотоблогер.

Паша ухмыльнулся (губы, подсвеченные не тёмно-фиолетовым, а буро-малиновым, разъехались, открыв сахарно-белые зубы, которые сияли, точно в ультрафиолетовой клубной подсветке) и поманил пальцем.

Потом повернулся и медлительно, но в то же время как-то удивительно быстро двинулся вглубь леса, будто не сомневался, что за ним пойдут. Через несколько шагов он повернулся и снова поманил пальцем.

Ностравита вскочил с корточек и торопливо зашагал за странным провожатым, на ходу подтягивая и застёгивая штаны. В голове мелькали обрывки мыслей. Отстать нельзя, не подчиниться — об этом нельзя даже подумать. Некстати вспомнилось «Кладбище домашних животных» и мёртвый Виктор Паскоу, который ночью явился доктору Луису, чтобы предостеречь от посещения индейского могильника. Но Паскоу вроде бы «хороший», он хочет помочь, предупредить… Вспомнилось, как в девятнадцать лет, когда смотрел фильм, до смерти пересрал Зельды, которая была не страшной, а именно жуткой. Из-за этого он расстался с подругой, которая казалась ему похожей на умирающую Зельду, и он не мог её трахать в темноте… А вообще «Кладбище» — обычное расистское дерьмо, как и вся «великая» западная культура. Такой ненавязчивый колонизаторский посыл: краснокожих истребили — и правильно, потому что они были сатанистами и людоедами. Да уж. Поскреби любого либерала — найдёшь вайт пауэр пидораса, хренова нацика с бременем белых. Кинг не исключение, хотя и орёт, какой он демократ. Да что этому говнюку от меня надо? Хоть посрать дал норма…

БУМ!

Он шёл след в след за Пашей и врезался лбом в ёлку.

Паша, который шёл на пять шагов впереди (и, как ни спешил Ностравита, расстояние не сокращалось), остановился и молча ждал, пока его спутник, ругаясь сквозь зубы, ототрёт со лба смолу и древесную шелуху.

— Чё те надо вообще? — раздражённо крикнул Ностравита.

Паша третий раз поманил спутника пальцем. Ностравита выругался по матери и поспешил следом.

Почему-то ему было страшно не послушаться своего странного провожатого. Даже страшнее, чем идти за ним. Мерещились дохлые длинноволосые девки с оскаленными сухими мордами, которые ползут за ними на четвереньках, мёртвые дети с серой кожей и чёрными провалами глазниц. Пространство на границе зрения кривилось, завивалось жгутами и сворачивалось спиралями. В уши плыл шёпоток, неразборчивый и жуткий.

Кто-то схватил его за ногу крепкими сухими пальцами, и Ностравита с криком полетел на землю. Он перекатился, как спецназовец в фильме (ну… почти) и вскочил, ожидая увидеть, как из земли лезет…

Он оглянулся и увидел сломанную корягу, в развилку которой попал ногой.

— Тьфу ты, мать твою!..

(«А этот прошёл здесь и хоть бы что!» — мелькнула и погасла мысль).

Он повернулся и не удивился бы, если бы чудаковатый провожатый исчез — так же тихо и неожиданно, как появился. Но Паша стоял в пяти шагах и всё так же едва заметно светился.

«Крем! — осенило его. — Долбаная флуоресцентная краска! Этот придурок обмазался светящимся кремом. Нахера?..»

Всё стало просто и понятно. Никаких вещих привидений, Викторов Паскоу, никаких хищных зомбаков, выползающих из-под земли и хватающих за ноги толстых фотоблогеров. А пацан, кажется, решил пригласить его к участию в оргии.

Что ж, если мальчики решили поделиться своей кудрявенькой подружкой…

Он не успел додумать, потому что парень снова махнул рукой. Не приглашающе а как-то… повелительно. И Ностравита снова поплёлся за ним, не забывая смотреть под ноги.

Сломать, да хотя бы сильно подвернуть ногу в незнакомом ночном лесу — то ещё удовольствие. Эти (он передёрнулся при мысли о своих спутниках, оставшихся там, в беседке, у костра) не прибегут его спасать.

Да какое там — они его скорее добьют и закопают, чтобы не возиться…

— Так и будет, — спокойно сказал Паша. Это были его первые слова, которые он соизволил произнести за время длинной прогулки.

— Что ты сказал? — Ностравита ускорился, чтобы пойти вровень, но это было бесполезно: парень тащился в пяти шагах впереди, и догнать его не удавалось.

— Это ты сказал. Всё правильно. Если ты подвернёшь ногу, они тебя добьют. Я не шучу.

Парень говорил спокойно, и от этого фотоблогера по спине подрал мороз.

— Кто? — спросил он, хотя отлично знал ответ на вопрос — кто.

Паша оказался прямо перед ним.

— Иди за мной, — сказал он.

Они вышли на берег озера. Женя сразу узнала бы место, где у ней состоялось не самое приятное объяснение с приятелем. Но Женя была далеко.

— Ностравита, у меня для тебя крайне херовые новости, — заговорил Паша. — Ты не выйдешь из этого леса живым.