Флешмоб на тему родов

В другом катере, державшемся следом за головным, тем временем сбывалось мрачное предсказание Дакса: то ли от пережитого волнения, то ли потому, что просто срок подошел, у беременной начались роды. Йена, как всякого нормального мужика, тут же накрыла паника. Если кого-то на тот свет надо спровадить — это он может запросто. А вот помочь родиться на этот — с этим делом все обстояло намного хуже.
— Она что, прямо щас тут нам родит?! — спросил он испуганно у тех женщин, что были с младенцами, как у наиболее сведущих в этом вопросе экспертов.
— Нет, конечно, схватки только начались, — ответила одна. — До родов еще несколько часов. Еще и первородка. Не трясись, симпатяжка. На-ка, подержи, — она сунула луизианцу в руки своего упитанного младенца и добавила: — Надо ее пока уложить.
Расчистив место на корме, стонущую роженицу положили на расстеленный дождевик. С перепугу та принялась плакать, а вверенный заботам Йена малыш подхватил ее начинание.
«Какого хрена я не сел в другой катер вместе с Блу?!» — подумал он с отчаянием.
— Чего у вас там? — не оборачиваясь, спросил стоявший у руля Петер, уловив непривычно испуганные нотки в голосе Йена. — Рожать все ж надумала? Фигня вопрос, мне у собак роды случалось принимать и у лошади даже, ничего там сложного… Ты это… дыши, короче, — прибавил он, бросив быстрый взгляд через плечо на беременную. — Правда, моя мамка говаривала, что вся эта хренотень с «подышите как собачка» помогает примерно так же, как пение мантр при ампутации ноги, но чем-то ж все равно надо по дороге заниматься…
Увы, прогнозы молодой мамаши не пожелали сбываться — схватки вдруг накрыли девчонку с такой частотой, что она уже кричала, не переставая, женщины вокруг нее суетились, а охреневший Йен тряс орущего младенца, опасаясь блевануть от всего этого восхитительного водевиля, украшенного усилившейся качкой.
— Иди-ка ты, ветеринар-самоучка, да погляди, чего там происходит, — буркнул Дакс, оттерев Петера от штурвала, — раз уж разбираешься в этом деле. Бабоньки говорят, что у нее уже воды отошли.
Бормотнув себе под нос какое-то шведское ругательство, викинг угрюмо подумал, что права была его маменька: лучше иногда в обществе не сдержать задницу и подпортить воздух, чем не удержать язык и подпортить себе спокойную житуху. Но ляпнутого не воротишь, назвался акушером — полезай… да-да, именно туда.
Девушка стонала и извивалась, кто-то пытался посветить Петеру, руки у ассистента ходили ходуном, и пятно света бестолково металось по ногам и животу роженицы. Та все время порывалась сесть, причитая, что не может лежать.
— Ляг, дурында, ты ж шею младенцу сломаешь, если он сейчас попрет! — нервно прикрикнул швед.
— Да и пусть! Лучше бы сломала! — прорыдала она. — Ненавижу! Ненавижу его!
— Да не ори ты на все побережье, а?
Наконец Петеру удалось с помощью одной из женщин придержать бьющуюся в их руках несчастную девчонку и приподнять подол ее замызганной юбки.
— Мать честная! Там уже голова! — не своим голосом почти взвизгнул викинг, разом забывая про весь свой богатейший собако-лошадиный опыт. Они еле успели уложить надрывно воющую будущую мамашу, и женщина рядом с Петером подхватила младенца. Другая каким-то ножиком пыталась перепилить пуповину. Но ребенок не кричал и не шевелился. Кричала только девчонка — на одной высокой ноте, словно банши*.
— Он задохнулся, — испуганно прошептала невольная акушерка. — На шейке пуповина, видите… личико посинело…
Петер выхватил младенца из рук своей ахнувшей и едва не уронившей его ассистентки, лихорадочно припоминая пройденные когда-то курсы первой помощи, и начал делать искусственное дыхание. Крики свежеиспеченной матери перешли в истерический смех:
— Он умер! Умер! Умер! Слава богу!
Выглядело это устрашающе. Все кругом было забрызгано блестевшими в свете фонаря багряными каплями, сама девушка тоже лежала в растекающейся под ней кровавой луже и продолжала безумно смеяться. Новорожденный слабо зашевелился в ручищах шведа, тот отстранился, чтобы взглянуть на его личико и увидел широко раскрытые, подернутые пеленой глаза. Жуткие глаза. Петер ошеломленно смотрел на слабо шарящие в воздухе крохотные ручонки и вытягивающиеся вперед губешки.
«Да… он ищет не титьку. Уже не ее», — мрачно констатировал внутренний голос.
Йен аж дышать перестал, увидав, чем закончились ско­ротеч­ные ро­ды. Они все вся­кого дерь­ма по­вида­ли… ви­дит Бог. Ес­ли ви­дит, и ес­ли этот ве­ликий юмо­рист ре­аль­но где-то там есть. Но зом­би­рован­ный но­ворож­денный… Он не пла­кал — он хри­пел, жут­ко, как уми­ра­ющий ко­тенок, и зрач­ки в све­те вылезшей из облаков лу­ны были мер­твы, бе­лесы, но жад­но ша­рили вок­руг в по­ис­ках пи­щи. Он не мо­г уку­сить — не­чем прос­то было кусаться. Но все рав­но хо­тел. Обал­девший Пе­тер дер­жал его на вы­тяну­тых ру­ках, на от­ле­те — дергающийся ок­ро­вав­ленный ко­мок жи­вой не­живой пло­ти.
— Па­цан, — рас­те­рянно произнес он. — Зомбенок…
Дев­чонка выла. Кто-то из жен­щин всхлипывал. Йен почувствовал, как тош­но­та под­ка­тила к гор­лу, и инстинктивно крепче прижал к себе плачущего малыша.
— Брось его за борт, — процедил Дакс сквозь стис­ну­тые зу­бы, оглянувшись. Луизианец, пожалуй, впер­вые ви­дел, что его не­воз­му­тимо­му, по­фигис­тично­му дру­гу по-настоящему не­хоро­шо.
— Я… я не мо­гу, — вдруг сказал швед, с ко­торым по­нятие «не мо­гу» не вя­залось вов­се. Злой резко заглушил двигатель, добрался до Петера, рыв­ком вых­ва­тил зомбенка из его рук и швы­рнул за борт. Раздался всплеск во­ды. Никто не произнес больше ни слова. Неожиданно шумно шмыгнув носом, швед молчком вернулся к штурвалу.
Ка­тер Бе­на притормозил, равняясь с их несчастливым роддомом.
— Что слу­чилось?!
— Ро­ды… Ре­бенок мертв, — от­ре­за­л Дакс.
Они не смот­рели друг на дру­га и не раз­го­вари­ва­ли до са­мой платформы. Толь­ко жен­щи­ны хлопотали воз­ле ти­хонь­ко пос­ку­лива­ющей юной ма­тери… ма­терью так и не став­шей.