Песнь о Сирине | Василиса | Главы I-II

С февраля по конец мая моя жизнь протекала в тревоге, безнадёге и больницах из-за внезапно накрывшей болезни. К счастью, операция прошла хорошо, и я снова вернулась к работе над книгой, которую планировала закончить в марте и отправить на конкурс. Прошлась по тексту свежим взглядом и сейчас очень и очень много добавляю, чтобы подробнее раскрыть масштабный лор, много редактирую. Объём будет в 16 авторских листов, сейчас готово 12, это трилогия. А пока хочу поделиться первыми двумя черновыми главами.

Название: Песнь о Сирине | Василиса
Жанр: тёмное эпическое фэнтези с элементами славянской мифологии

Глава I

За две тысячи лет Винсенту было настолько страшно всего дважды: когда он впервые ощутил магический дар и когда вонзал меч в сердце родного брата.

Стоя на краю обрыва, он смотрел вдаль, на противоположный берег реки. С посиневших губ срывался пар, лопатки сводило от ледяного ветра, задувающего под воротник чёрного кителя. Пальцы сжались в кулаки, когда приглушённый рокот вдруг сменился тишиной.

Сначала землю сотряс рёв. Не человеческий, не звериный.

Ревели горы.

Гул доносился из самых недр. Дрожали скалы, снег волнами сходил с верхушек, поднимая клубы белой пыли. 

Треск.

Хребет раскололся надвое, почти лопнул. Трещина, издалека тонкая, как острие кинжала, росла, ширилась, выпускала из себя алый свет, режущий ночное небо пополам.

Стоял оглушающий грохот, почва ходила под ногами. Чародеи закрыли уши. Все, кроме Винсента. Он стоял прямо, твёрдо, и только частое вздымающаяся грудь выдавала тревогу. Семеро разом обернулись на него в ожидании приказов. 

Молчание.

В расщелине что-то закопошилось. 

А потом десятки, сотни, тысячи бледных волной силуэтов хлынули наружу, цепляясь вывернутыми конечностями за острые уступы.

— Что это, чёрт побери, такое… — вырвалось у одного из чародеев.

Винсент не знал. 

Обернувшись чёрным облаком, он переместился к середине реки, ступая на шершавый, толстый лёд. Отсюда уже были слышны писки и чавканье, в воздухе веяло мертвечиной. 

Винсент вздрогнул.

Сделав несколько осторожных шагов, он снова растворился дымкой, оказываясь у подножия горы. Уши заложило от гудения, стоящий холод пробирал до самых лёгких, мелкими иголками врезаясь в кожу.

Заметив, как из разлома что-то летит на него, Винсент вовремя отпрянул. С мокрым, хрустящим звуком, перед ним упало существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. Плоть, нанизанная на вывернутые кости, разлагалась и воняла, по всему телу алели витиеватые линии, похожие на вены, а глаза твари, белее снега, впадали в чёрные, глубокие глазницы. Гнилые внутренности вывалились наружу, источая зловонный запах.

Винсент запрокинул голову и замер. Дыхание сковало. На него смотрели тысячи глаз. В них не было ни любопытства, ни злобы, ни голода. 

Ни-че-го.

Всего мгновение. Поток тварей лавиной обрушился на Винсента. Он сложил ладони в треугольник, окружая себя воздушным барьером. Мертвецы с треском разбивались о невидимый купол, стекали по нему, отскакивали, лишаясь то голов, то конечностей. Поток не прекращался, и если на месте Винсента оказался любой другой чародей, он бы совершенно точно уже был бы мёртв.

Мертвецы хищно разевали пасти, пытаясь прокусить преграду, царапали воздух руками, пищали, толкались. Они облепили Винсента со всех сторон так плотно, что за месивом из тел скрылись малейшие проблески лунного света.

Схватив валявшуюся под ногами голову, Винсент исчез в чёрном тумане и вновь оказался на обрыве вместе с остальными чародеями. Их взгляды беспокойно заметались.

— Илий, — Винсент бросил голову мужчине с короткой бородой. Тот поймал её, кривясь от отвращения, тут сменившегося оживлённым интересом. — Что это за тварь?

Повертев голову в руках, Илий растёр тёмную, липкую кровь между пальцами.

— Никогда такой не видал… — с чавкающим звуком он достал глазное яблоко, повертел. — Похож на упыря, только у упырей глаза красные, как у всякой нечисти, да и эти жилы… Светятся… — он поднял озадаченный взгляд на Винсента. — В них течёт магия.

Во всей империи не нашлось бы ловца тварей лучше, чем Илий Кот, но даже он впервые за свои девяносто лет видел такое. До этого момента он даже считал, что хуже человека нечисти нет.

— Эта магия смердит хуже смерти, — Винсент сдвинул брови.

— Пусть так тогда и зовутся. Смертами.

— Брось на землю.

Илий послушался.

Винсент шевельнул пальцами. Голова мертвеца в мгновение ока вспыхнула чёрным пламенем, плоть стала плавиться и капать, источая зловонный запах. 

— Значит, огонь их берёт, — он снова повёл рукой, и на горящую голову твари вылился ушат воды. Поднялась струя густого пара. — Будем жечь.

— Только хватит ли нам чародеев? Пусть земляные подсобят и ломают лёд, смерты потонут.

— Нет. Сами могут провалиться и других утащить на дно вместе с тварями.

— Верно… Может, смерты вообще не тонут, как дерьмо, — Илий поморщил нос.

— Первый Чародей! — крикнула Радомира Варден, разведчица, указывая на противоположный берег. — Они идут к реке!

Винсент среагировал мгновенно. Он разрезал рукой воздух, открывая портал в Солнечный Пик, крепость на утёсе, и скомандовал:

— Радомира, приведи сюда всех магов огня! И с десяток чародеев воздуха, пусть раздуют вихри!

— Есть!

Девушка  кивнула и исчезла в портале.

— Леон, Белена, Михаил, за мной! Илий, за Радомирой, отнеси голову в лабораторию!

— Одна нога здесь, другая там! — выпалил Илий.

Мертвецы уже оползнем вываливались на берег, когда Винсент подоспел с тремя чародеями огня за спиной. Он сложил ладони в знак огня: согнул пальцы на обеих руках, оставляя прямыми только средний с указательным, и приказал:

— Топите лёд! Жгите их! Не дайте тварям пройти!

— Есть! — раздалось хором.

Винсент вскинул руки – вдоль реки расползлась высокая стена чёрного пламени. Остальные повторили за ним, только огонь их горел обыкновенным цветом и не с такой силой.

Хладеющая Река каждую зиму промерзала так глубоко, что толщина льда достигала не меньше сажени, истончаясь лишь в местах с сильным течением. Винсент быстро посчитал, что для того, чтобы превратить лёд в воду, им понадобится около четверти часа совместных усилий, если остальные чародеи огня прибудут слишком поздно. Было ли у них столько времени? 

Мертвецы пытались прорваться сквозь пламя, но плавились быстрее, чем успевали пересечь стену, плоть некоторых со свистом лопалась, оставляя после себя багровые пятна. Смерты яростно шипели, и Винсенту казалось, будто в этих неразборчивых звуках он слышал чьё-то имя. 

Вдруг у него закружилась голова, заставляя пошатнуться.

Винсент встал, ловя ртом воздух. Дышать становилось всё тяжелее, виски рвались от боли. Всё вокруг плыло и двоилось. Он растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь понять, откуда доносятся эти слова. Нет, всего одно слово…

Василиса, Василиса, Василиса

Имя… Чьё это имя? Почему оно звучит в его голове?

Винсент пришёл в себя, только когда ещё дюжина чародеев возникла за его спиной. Не теряя времени, они охватили пламенем край берега. Лёд забурлил, превращаясь в кипяток, над рекой стали подниматься белые, плотные клубы пара. Мертвецы проваливались в воду и тонули, беспомощно цеплялись друг за друга, и конца им не было видно.

Винсент побежал вдоль берега, протягивая за собой огненную стену, которую смерты безуспешно пробовали обойти. Подол чёрного плаща развевался по ветру, ноги скользили по таящему льду, покрытое испариной лицо обдавало горячим ветром. 

За всю жизнь Винсент участвовал в бессчётном количестве битв, поэтому знал, как победить и человека, и любую нечисть. Но то, что он видел сейчас, с кем сражался сейчас… Нет. Он не имел права даже допускать мысли о поражении. Потерпит крах он – проиграет вся Империя. А дороже Империи для него не существовало ничего и никого.

Мертвецы продолжали наступать, пытаясь переплыть реку верхом друг на друге. Когда первому это удалось, начался сущий ужас. Его примеру последовали остальные.

 Винсент, тяжело дыша, смотрела на разлом. Нужно было немедленно завалить его. Две тысячи лет назад он с другими чародеями сам взрастил эти горы для защиты Империи от других государств, а теперь был вынужден думать над тем, как их разрушить.

Винсент открыл портал и шагнул внутрь, переместившись на самую вершину горы над разломом. Теперь было видно, что длиной достигал около версты. Отсюда мертвецы напоминали ораву муравьёв, лезущих из щели в деревянном полу в поисках съестного. 

Винсент понимал, что чародеи долго не продержатся – их было слишком мало, а твари слишком быстро научились плавать. Он упал на одно колено и приложил ладонь к земле, направляя магические потоки внутрь горы, чтобы нащупать самое хрупкое место. То, что он собирался сделать, было уму непостижимо… По крайней мере, никому провернуть такое ещё не удавалось, а может, и вовсе не приходило в голову…

Вот оно… 

Винсент нашёл слабую точку. 

Если он всё сделает правильно, если верно рассчитает… 

Нет, никаких если. 

У него не было выбора, кроме как справиться. Кто, если не он? 

Винсент сложил ладонь в кулак и занёс его над головой, как если бы натягивал тетиву. Он задержал дыхание, сосредоточивая всю свою магическую силу в одной руке. На лбу проступили вены, челюсти болезненно сжались, всё тело затряслось от напряжения. 

А затем Винсент обрушил кулак на каменную землю с такой мощью, что воздух вокруг сотрясся. В месте удара под разлетевшимися осколками с глухим рёвом разошлась трещина. Она метнулась вглубь, разрастаясь во все стороны подобно корням деревьев. 

Гора содрогнулась.

Винсент ещё раз ударил. Земля под ногами стала расползаться на огромные куски и сыпаться, лавиной утаскивая за собой снежные массивы. Скалы трещали, откалывались, падая прямиком в разлом с мертвецами. Грохот стоял такой, что заложило уши. 

Получилось.

Окончательно лишившись почвы под ногами, Винсент вместе с глыбами полетел вниз. Одной рукой держа над собой воздушный барьер, второй он открыл портал у себя за спиной и провалился в него. Прямо на лёд. Винсента занесло назад, тело заскользило по поверхности, оставляя за собой кровавую дорожку. Он пытался за что-нибудь зацепиться, чтобы затормозить, и тут его плечи не столкнулись с чем-то твёрдым. 

Постанывая от боли, Винсент поднялся, решив, что врезался в камень. Огненные полосы вдоль берега ещё горели, но…

 Сердце пропустило удар.

 Чародеи были мертвы. Все, до единого. Их трупы беспорядочно валялись. Изломанные и разорванные.

Почувствовав резкий поток морозного ветра за спиной, Винсент медленно обернулся.

Над ним возвышалась бледная фигура в багровых тяжёлых латах. Длинные, белые волосы развевались по ветру, вытянутое, угловатое лицо, испещрённое мелкими бороздами, едва походило на человеческое. Глаза горели двумя красными огнями в чёрных впадинах, от которых тянулись алые линии, прямо как у смертов. Костлявые руки лежали на эфесе сотканного изо льда меча, воткнутого остриём в землю.

Кто это? Что это? 

Винсент лихорадочно искал ответ. 

Он искал и услышал его.

В завывании ветра, во всплеске воды под ногами, в карканье летящего к небесам ворона. 

Снова всего одно слово.

Смерть.

Крючковатые пальцы существа вонзились в грудь Винсента, нащупывая сердце. 

Он замер, глотая собственную кровь.

Боль пришла не сразу. Сначала из лёгких будто выбили весь воздух, с губ сорвался сдавленный хрип. А потом наступила агония. Дикая и резкая.

Чудовище вытянуло свободную руку, формируя в ней ледяной посох с черепом на конце.

Винсент схватился за его запястье обеими руками. Пальцы только крепче впились в сердце, с ещё большей силой сдавливая его. 

Немой крик застрял в скованном горле. 

Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Винсент прикусил губу и из последних сил открыл под ногами портал

Вместе с существом они рухнули вниз, прямиком в бездну разлома с мертвецами. Сверху на них обрушился град каменных глыб, погребая под собой последние проблески света.

Винсент ударился о что-то твёрдое, и его тут же поглотила воронка из гниющихтел. Мертвецы облепили его со всех сторон, костлявые пальцы вцепились в одежду, царапали лицо. Челюсти с обломанными, острыми зубами вгрызались в руки, плечи, шею. Сотни когтей, сотни ртов.

За грудами поглотивших его мертвецов он уже не видел ничего, кроме могильной темноты. 

Винсент знал, что скоро умрёт. Но не здесь. Только не здесь.

Он обратился чёрной тенью, растворяясь в пространстве. Тупая боль пронзила тело, когда он рухнул на лёд.

Приглушённые звуки совсем затихли: больше не было слышно ни ветра, ни воды, ни треска огня у берега, ни хрипения мертвецов, оставшихся за разломом. Глаза застлала пелена. Винсент уже не видел льда перед собой, не видел лужи крови, в которой лежал, не видел, как к нему на помощь спешат Илий и Радомира. 

Последней ушла боль, принося за собой долгожданное облегчение.

Винсент умер.

Он умирал уже много раз. Он знал, что его ждёт дальше. Знал и даже ждал этого.

В месте, где оказалась его душа, всё было перевёрнуто: земля над головой, небо под ногами. Здесь хранились самые большие страхи и самые заветные желания почивших, часто искажённые до неузнаваемости. 

Под сапогом Винсента проползла сломанная кукла с восемью конечностями, как у паука, а спустя несколько шагов он наткнулся на золотое рубиновое колье, лежавшее у валуна.

Так выглядела Мгла – посмертие между Ирием, куда попадали праведники, и Мороком, куда отправлялись недостойные. Так писали сновидцы, единственные посредники между людьми и богами. А ещё они писали, что над Ирием простирается Златоград – место, где живут боги.

Мгла простиралась до края бесконечности, и потерянные души здесь пересекались редко, но всё-таки кое-кого Винсент встретил. Чёрный желтоглазый кот метнулся ему под ноги, всем телом прося пойти за ним. Его хвост указывал вперёд, куда-то за туманный горизонт. Было непонятно, далеко это или близко – здесь не существовало расстояния и времени.

Никогда прежде Винсент не видел в этом месте животных, и ещё сильнее удивился, когда кот заговорил:

— Во Мглу никто не попадает дважды, но ты в ней незавидно частый гость. Даже боги сюда больше не спускаются.

Они шли бок о бок к затянутой белой дымкой дали. Вокруг витала и валялась мебель, золотые монеты, роскошные одежды, над головами даже плавали целые дома с дворцами.

— Кто ты?

— У меня множество обличий, множество нравов, и мы уже виделись бессчётное количество раз, хоть ты об этом и не подозревал. Сейчас я пришёл для того, чтобы показать тебе истину.

— Не юли, кот. Назови своё настоящее имя.

— Если бы я только мог. Хочешь узнать его – угадай.

Винсент резко остановился.

— Я не собираюсь играть в твои игры, кем бы ты ни был.

— Верно. Настоящая нелепость – думать, что я смогу подчинить своей воле такого человека. Но если не доверишься мне – потеряешь Империю, так и не узнав, от чьей руки погиб ты и от чьего меча падёт она.

Винсент засомневался, но всё же продолжил путь.

— О чём ты говоришь, плут?

— О конце, света, конечно. И он уже не за горами, — кот обернулся, довольно поведя ухом, и если бы коты могли смеяться, он бы наверняка залился хохотом. — Ах! Как же я остроумен! Горы… Вот удачно сказанул!

Винсент решил, что, должно быть, наконец тронулся умом спустя две тысячи лет жизни. На самом деле он думал, что это случится гораздо раньше, и не было ни дня, в особенности за последние три века, когда бы он не чувствовал себя на грани. 

Он шагал по посмертию, ведя разговор с котом о конце света, и всё это после битвы с ордой мертвецов во главе с самой Смертью. 

— Я знаю, кто ты, — сказал Винсент ровно. — Ты выверт[1]. Разгадаю твоё имя – будешь мне должен желание.

— Быстро ты добрался до моей сути. Но первым его суждено разгадать не тебе.

Перед ними из тумана выросло зеркало в две сажени высотой. На толстой золотой раме светились руны, ножки подвисали в пространстве, то ли над небом, то ли над землёй. Винсент знал, что это не просто зеркало. Он подошёл ближе, всматриваясь в своё отражение. Одежда целая, на лице ни единой царапины, руки чистые, не испачканные кровью.

Всякий раз, попадая во Мглу, Винсент находил на своём пути эллюстриал – портал между миром живых и миром мёртвых. Он сам его изобрёл ещё пятьдесят лет назад в надежде попасть в Ирий или Морок, чтобы вернуть двух дорогих ему людей.  Но пока так и не смог. Эллюстриал отказывался работать, оставаясь недосягаемой и, пожалуй, единственной мечтой Винсента, которая настолько укрепилась во Мгле, что стала её частью.

Кот в зеркале не отражался. Он прорезал когтем поверхность и в месте соприкосновения разошлись круги, как по воде, а за ними появилось размытое поле боя с горящим над ним красным небом.

— Идём за мной, — сказал кот, — ты должен всё увидеть своими глазами.

— Куда ты меня ведёшь?

— В будущее.

Кот шагнул в эллюстриал, и Винсент, далёкий от доверия ровно настолько, насколько и от страха, отправился следом.

[1] Выверт – полубог, не имеющий своего постоянного облика. Всего вывертов двенадцать.

Глава II

Обновлённый Указ Небесного Совета

от 13 снежня 1967 года от РГИ

            Каждый чародей, прошедший обучение в одной из Двенадцати Цитаделей, по завершении обучения обязан поступить на двадцатилетнюю службу во благо Империи, в соответствии с выявленной специализацией, уровнем подготовки и текущими потребностями населения.

               Местораспределение выпускников осуществляется с учётом их специализации и успехов в учёбе, необходимости поддержки населения в определённых городах и деревнях, а также рекомендаций Верховного Чародея Цитадели выпускника.

               Отказ от службы рассматривается как преступление против Империи и карается по новому закону О Магической Присяге от 13 снежня, 1967 года от РГИ, а именно смертной казнью и отлучением семьи беглого чародея от Церкви Пятерых.

Печать Небесного Совета

Подписи членов Небесного Совета

Дариус Паламон, Первый Чародей, Десница, Хранитель Вальсента

Вельмерион Пургей, Верховный Чародей Первой Цитадели Шель-Селерин , Хранитель Каравеля

Коленна Хаттер – Верховная Чародейка Второй Цитадели Гор-Ветрарна, Хранительница Поднебесного

Карин Солей, Верховный Чародей Третьей Цитадели Тан-Волгар, Хранитель Ровенхольма

Арлин Буревестник, Верховный Чародей Четвёртой Цитадели Эль-Висторн, Хранитель Громового Перста

Венцемира Ирис, Верховная Чародейка Пятой Цитадели Зарий-Нур, Хранительница Каменной Гривы

Люций Хааргрим, Верховный Чародей Шестой Цитадели Кард-Мэсталь, Хранитель Фроста

Хелария Валгорн, Верховная Чародейка Седьмой Цитадели Аарт-Хамбрек, Хранительница Южной Лавры

Эскерваль дель Шельвик, Верховный Чародей Восьмой Цитадели Ир-Фавель, Хранитель Воргаста

Ма́рин Лаверналь, Верховный Чародей Девятой Цитадели Дол-Радайн, Хранитель Лаверны

Римонд Витерн, Верховный Чародей Десятой Цитадели Пар-Кровель, Хранитель Некрассы

Корнис Рингольт, Верховный Чародей Одиннадцатой Цитадели Ар-Кальварен, Хранитель Сантеррейна 

Селина Делонг, Верховная Чародейка Двенадцатой Цитадели Эйр-Вигге, Хранительница Пламенича

Подпись Императора

Владослав II Сильный

Печать Императора

          За три месяца жизни в Велесово Мира особенно облюбовала одну черешню, с верхушки которой открывался вид на соседские дома. Ей всегда хорошо удавалось бегать, прыгать и лазать по деревьям, но коленки с локтями всё равно едва успевали заживать от синяков.

            Забравшись чуть выше, чем обычно, Мира свесила ноги с широкой ветки, оперлась спиной о грубый ствол и поправила васильковый венок, скосившийся в сторону. До этого она набрала ягод в подол рубашки, чтобы потихоньку таскать по одной, пока будет подсматривать за чужими жизнями.

            Вот у пекарни дом Нины, дочки булочника, справа от него дом Даны, чья мать работает в трактире мойщицей, а недалеко, около общего колодца, дом Анки из семьи пивоваров. 

С самого приезда Мира искала разные способы с ними подружиться: сначала она принесла по корзинке с полезными травами, яблоками и сливами, собранными в собственном саду, и хоть девочки приняли дары, всё равно продолжили её избегать; потом Мира от имени своей мамы, целительницы Инги, позвала их на ужин, но те насмешливо отказались; и, наконец, она просто предложила вместе поиграть или насобирать в поле диких цветов, на что перед её носом просто захлопнули двери.

У Миры за двенадцать лет так и не появилось подруг, поэтому ей нравилось наблюдать за девочками и представлять себя одной из них. К тому же за этим занятием она многому училась. Например, выяснила, что нельзя никого пугать дохлыми крысами, как любила делать Нина, и выдирать волосы тоже нежелательно, а именно так решали споры Анка с Даной. Что уж говорить об угрозах сбросить друг друга в колодец, чем грешили все трое.

            Мира забросила в рот очередную ягоду и едва не подавилась, когда кто-то окликнул её снизу.

            — Эй!

            Это был Ивар, десятилетний мальчик, светловолосый, конопатый, весь в своего отца-рыбака. Разве что, в отличие от второго, совсем хилый и низкорослый. Он жил недалеко от пристани, в скромной лачуге, пахнущей водорослями.

            — Напугал! — крикнула Мира, выплюнув косточку.

            — Я пришёл, а тебя дома нет, — он достал из кармана свёрток. 

Оба чумазые, в порванной одежде, только Мира из-за того, что любила повсюду лазать, а Ивар потому, что был страшно беден – его даже можно было легко назвать беспризорником, даже при живом отце.

— Мне твоя мама дала кусочек запеканки. Будешь?

            — Оставь себе на ужин, я не голодная. Залезай!

 На встречи с Иваром Мира всегда прихватывала с собой чего-нибудь съестного. Она жалела его, как и всё живое на свете, поэтому каждый раз с тяжёлым сердцем смотрела, как он уходит домой, где, скорее всего, будет спать где-нибудь в сарае и на завтрак грызть нарезанную для козы морковку.

— Слушай, высоко тут, — мальчик взялся за ближайшую ветку. — Как ты так забралась-то?

— А ты сперва делай, потом думай. Сделал – можно бояться, вот только уже незачем. Я всегда так и поступаю.

— Ты самая умная из моих друзей, — он подтянулся, — ну, может, потому что единственная. Но всё равно умная!

Ивар кое-как вскарабкался на дерево и сел рядом с Мирой, обхватывая ствол руками, чтобы не упасть. К моменту, как он наконец устроился, с него уже сошло семь потов от страха, а лицо сделалось белым.

— Я Нину видел утром с перевязанной рукой. Слышал, что это отец её поколотил.

— А твой что, не бьёт больше?

— Да бьёт, — смущённо протянул Ивар и завернул рукав, оголяя запястье. — Вон опять синяков наставил. Я собакам рыбные потроха отдал, так он и…

Мира вздрогнула, всей кожей ощущая боль, которую сама никогда не испытывала. Её растили в любви и заботе, но отчего-то было так горько за тех, кому повезло меньше.

— Пойдём ко мне домой, мама приготовит мазь.

— У меня денег нет…

— Деньги и не нужны, когда обращаешься за помощью к доброму человеку, — Мира высыпала ему на колени всю оставшуюся черешню и улыбнулась. — Держи, у меня всё равно уже живот болит. 

Она лгала, ничего у неё не болело.

— Знаешь, я думал, раз твоя мама ведьма, ну, то есть чародейка, она должна быть страшной, зелёной, с рогами и копытами.

Мира выгнула бровь.

— Почему это?

— В нашей деревне раньше не было чародеев, и все говорили, что это какие-то чудища. Пятиглас[1] вообще в ужасе трясётся от слова магия, а мне вот ни капли не страшно, не знаю почему. 

Наверное, потому что за свою маленькую жизнь весь страх ты уже израсходовал, подумалось Мире. 

— Хотя глаза твои меня сперва напугали… Жёлтые такие, как у змеи. Ты не обижайся, я просто таких никогда не видел, — он заметно покраснел от смущения за свои слова.

— Знаю, они уродливые, — Мира внутри поникла, но снаружи не подала вида. — Девочки из-за них со мной дружить не хотят.

— Так они всамделишно ни с кем не дружат, ни друг с другом, ни с головой.

Оба рассмеялись.

Солнце медленно опускалось за горизонт, в воздухе уже пахло вечером, и волосы, чёрные, как сажа, под дуновением тёплого ветра щекотали Мире лицо.

С Иваром она почти до темноты болтала обо всяких глупостях вроде самой смердящей рыбы или колосящихся усов жены владельца таверны, а потом стали потихоньку слезать с дерева. Первой пошла Мира. Каждая ветка уже была ей досконально изучена, и оттого спускалась она ловко и без боязни. Ивар, напротив, был совсем неуклюж: руки его не слушались, ноги скользили, голова путалась в листве. И вот он поставил ботинок мимо ветки, пошатнулся и с криком сорвался вниз.

— Ивар! — вырвалось у Миры.

Она непроизвольно протянула руку вперёд, словно надеясь поймать его. В то же миг что-то в ней затрепетало, натянулось и взорвалось, отдавая в ладони тёплой, покалывающей дрожью.

Дерево зашевелилось.

Ветви затрепетали, и самая толстая рванула вниз, изгибаясь ужом. Тонкие побеги потянулись к Ивару, обвились вокруг его лодыжки. Ещё мгновение, и новый сук, только что выросший из ствола, подхватил его под пояс.

Ивар повис в воздухе, раскачиваясь и хлопая глазами от страха.

— Ч-что?.. — только и смог вымолвить он, судорожно хватаясь за свежий, ещё влажный от сока побег.

Мира стояла, тяжело дыша и чувствуя, как ладони жжёт, будто она только что схватилась за раскалённый саган. Дерево… Оно сделало это по её воле? Или само? Но как?

Ветка медленно опустила Ивара, поставив его на землю, а затем, словно ничего не было, замерла.

Наступила тишина.

Ивар сглотнул, посмотрел сначала на дерево, потом на Миру.

— Это… ты? — пусть голос его звучал страхом, но глаза горели восхищением.

— Я… я не знаю.

Она опустила взгляд на свои ладони. Под кожей что-то едва уловимо пульсировало.

— Ну и ну… — выдохнул Ивар, наконец отпустив ветку и тряхнув руками. — Ты чародейка!

— Тише! Не говори никому, прошу!

Мира, не выдержав, руками вцепилась в волосы. Она в страхе оглядывалась по сторонам, проверяя, не видел ли кто.

Воздух прорезало карканье ворона.

— Нет-нет-нет! — выкрикнула Мира. — Ворон доложит об этом Инквизиции, и они придут за мной, чтобы отправить в Цитадель! Скорее идём домой, скорее… — она потянула Ивара за рукав, ведя за собой. — 

— Какую ещё цитадель?

— Объясню, как придём. Быстрей!

Не успели они двинуться с места, а ворон слететь со столба, как ему в шею с разбега впился из ниоткуда взявшийся чёрный кот. Он яростно мутузил птицу, пока не перекусил хребет. Голова с влажным звуком рухнула прямо под ноги Мире. Ивар вскрикнул и отскочил, прячась за её спину.

Кот плавно спрыгнул с крыши сначала на дерево, потом на забор, с которого прямо на плечо Миры.

— Инквизиция о тебе не узнает. Пока, — сказал кот, как ни в чём не бывало.

Ивар снова зашёлся в визге, а Мира медленно повернула к коту голову, с трудом сдерживая подступивший к горлу крик.

— Ч-чего?

— Ты слышала.

— Но ты… кот!

— У тебя в бане домовой живёт, а ты удивляешься говорящему коту?

— Ты был в нашей бане?

— Я есть всегда, везде и всюду, — он спрыгнул на землю, подняв трубой хвост, — я выверт, который пришёл, чтобы направить тебя на нужный путь. За тобой наблюдают боги, девочка, но моими глазами, — его жёлтые зрачки сверкнули. — Даже не вздумай сообщать матери о пробудившейся силе, и, что ещё хуже, бежать из деревни. До ночи.

— О чём ты говоришь? Что будет ночью?

— Твоя судьба повернётся в верное русло, — кот бросил короткий взгляд на Ивара, — всё случится так, как должно.

— Ты сказал, что за мной наблюдают боги. Расскажи, в чём дело, зачем ты…

— Помни мои слова, Василиса, — кот провёл когтем по воздуху, разрезая в нём портал, — мы ещё сегодня встретимся.

Мире показалось, что напоследок, перед тем, как исчезнуть, он ухмыльнулся.

Ивар осторожно дёрнул её за рукав рубашки.

— Почему он так тебя назвал? Василисой.

— Я не знаю, — это имя ей казалось знакомым до боли в висках.

— А выверт? Кто такой выверт?

— Тоже не знаю… Надеюсь, нас никто не видел.

Она потянула Ивара за руку вперёд по улице.

— У тебя что, и правда в бане живёт домовой? Покажешь?

— Да нет там никого.

— А если есть? Он кусается? Или царапается? С ним можно говорить?

— Пойдём и спросим у моей мамы. Она всё знает.

Они добежали до небольшого, ухоженного домика ближе к окраине деревни. Ещё три месяца назад он был в состоянии подгнивавшей развалины, и жизнью здесь пахла разве что разросшаяся плесень. 

Мира открыла деревянную калитку,ведущую в скромный сад. Здесь росли груши, яблони, вишни, сливы, крыжовник, смородина, малина и пахучие травы.

 В дом вела усыпанная песком и украшенная по бокам гладкими камнями тропинка. Мира прошаркала к выкрашенной в синий двери, поднялась по ступенькам и дёрнула за ручку. 

В прихожей приятно пахло мятой, шалфеем и тимьяном, а с кухни доносился лёгкий запах высушенных на печи яблок, слив и груш, из которых зимой будет готовиться густой узвар.

Ивар робко топтался на пороге, не решаясь войти.

— Не бойся, заходи, — сказала Мира со торопливо. — Не в первый раз же.

С кухни вышла стройная, зеленоглазая женщина. Каштановые волосы, собранные в свободный пучок, золотились в слабом свете кристаллов, расставленных повсюду, через плечо был перекинут рушник. Лицо её доброе, кожа чуть загорелая, ровная и румяная. Стоило женщине улыбнуться, как Ивар тут же будто отогрелся после холодной зимней ночи.

— Мир и честь вам, госпожа Инга, — пробормотал он. — Хоть сегодня я уже и был тут…

Он хотел ещё чего-нибудь добавить, но женщина его перебила, очень мягко, как удавалось только ей.

— Садитесь за стол, я нажарила грибов с луком и сварила вишнёвый кисель, ещё горячий.

— Лисички? — Мира бегом направилась на кухню.

— Лисички, — Инга обвила рукой плечо Ивара и повела за собой. — Где вас носило, что такие чумазые?

— По деревьям лазали, я вообще чуть не грохнулся, прям вниз головой!

— Да что ты говоришь? — Инга ласково поправила его растрёпанные волосы. — И как цел остался? 

— Так это… — Ивар замялся под пристальным взглядом Миры. — Выкрутился. Боги помогли…

— Точно лисички! — она заглянула в чугунок и потянула носом.

Инга тихо рассмеялась.

— Значит, боги всё-таки нас не покинули. Умойтесь и садитесь, — обратилась она к обоим, — я пока накрою на стол.

Мира наклонилась к Ивару и прошептала:

— Чуть не попался!

— Прости!

— Мам, а можно мне взять ту книгу о богах?

— Ты о Песни Пятерых[2]?

— Да.

— Возьми, но с чего такое любопытство? Ты даже перед сном не молишься, потому что не умеешь. Хотя я тебя с пелёнок учу.

— Что ж… Я уже взрослая и меня теперь интересуют взрослые вещи. Тем более, остальные книги в доме я уже прочла.

— Ты читать умеешь? — Ивар недоверчиво вскинул брови.

— А что ещё остаётся делать, когда нет друзей.

— Я вот шишки собирал…

Мира потрепала его по голове.

— Это занятие тоже ничего.

С лёгкой улыбкой наблюдая за детьми, Инга провела рукой над деревянным столом, убирая с него травинки, оставшиеся после утренних сборов, затем ловким движением развернула на нём чистый льняной рушник с вышитыми красными, синими, жёлтыми и зелёными узорами. 

— Мам, а кто такие выверты? — постаралась спросить Мира как можно более непринуждённо. Она опиралась о дверной косяк, скрестив руки на груди.

— Ты сегодня задаёшь вопросов ещё больше, чем обычно, — Инга поставила на середину чугунок, от которого шёл густой, тёплый пар и запах обжаренных с луком грибов. — Это полубоги, которые могут принимать обличье любого человека, животного или предмета и свободно путешествовать между миром богов и людей. Их всего двенадцать, каждый символизирует один месяц. Только настоящие имена их никому неизвестны, а кто разгадает, тот получит в подарок исполнение любого желания. — Перемешав всё деревянным черпаком, она поставила рядом три миски и глиняный кувшин с вишнёвым киселём.

— И что же? Ты когда-нибудь видела выверта?

— Может, и видела. Может, даже этот кувшин – один из них, — Инга, усмехнувшись, положила на стол три ковша. — Не все верят в полубогов, но все знают о них одно сказание.

— Сказание?

— Вымойте руки, садитесь за стол и внимательно слушайте.

Пока Мира с Иваром набирали воду из ведра у печки, на столе оказалась тарелка с ломтями чёрного хлеба, пористого, с чуть шероховатой коркой, пахнущего ржаным солодом. В небольшой чашке Инга принесла мёд, густой, тягучий, с янтарным отблеском. Наконец она достала из кухонного ящика три ложки, начищенные с содой.

Когда дети вернулись и сели, Инга, поправив рушник на столе, начала рассказ:

— Когда Марена, богиня жизни, и Чернобог, бог смерти, сошлись, чтобы сотворить мир, они дали ему форму из крови и плоти, из тепла и дыхания. Но в мире ничто не приживалось, потому как не было времени. Тогда они родили четырёх сыновей, и каждому даровали время года и стихию: Перун, бог воды и весны, посадил семя в земле и полил его, Хорс, бог огня и лета, дал семени тепло и научил его цвести, Стрибог, бог воздуха и осени, подарил семени дыхание и плоды, Семаргл, бог земли и зимы, научил плоды возвращаться в землю и расти заново. Чтобы выполнять свою работу, богам-братьям постоянно приходилось спускаться на землю, и поэтому они решили зачать от смертных женщин полубогов, чтобы те существовали в двух мирах одновременно и взяли часть обязанностей на себя. Так и появились выверты, по трое детей от каждого брата. Но родились они не похожими ни на людей, ни на богов, а птицами с человеческими головами, которых назвали сиринами. Говорят, это их истинное обличье, хоть правды никто и не знает. С тех пор каждый год они умирают, как смертные, и рождаются, как боги. Такова их суть.

Мира бросила взволнованный взгляд на Ивара.

— А выверты могут видеть будущее?

— Конечно. Они существуют сразу в трёх временах.

— И делают всё, что прикажут боги? Или у них есть своя воля? Боги следят через вывертов за тем, что происходит на земле? Их так назвали, потому что они умеют менять обличье? Почему выверти родились птицами с человеческими головами? Почему не волками, например, почему…

— Мира, — перебила её Инга, — этих ответов нет даже в священном писании.

— Но сновидцы говорят с богами, почему тогда не спрашивают? Это же важно!

— Боги лишь показывают сновидцам прошлое и будущее, а сами не отвечают уже тысячи лет. Все пророчества и всё, что написано в Песни Пятерых, человечество знает благодаря сновидцам. Раньше боги спускались в наш мир и говорили с нами, но это было так давно, что человек ещё не знал письменности.

— Я и сейчас не знаю, — пожал плечами Ивар, неловко улыбаясь.

И тут Мира задала вопрос, который будоражил её до самых костей.

— Мам, а что будет, если во мне пробудится магия? Ты отправишь меня в Цитадель?

— Ох, дитя… — Инга взяла её лицо в свои мягкие, тёплые ладони. — Я бы сделала всё, только чтобы с тобой никогда не расставаться… Но я не смогу тебя обучить и в половину так же хорошо, как обучат там. Ты сильная, очень сильная. Я знаю это, хоть твоя магия ещё не пробудилась, а она обязательно пробудится, и совсем скоро, вот увидишь.

— Но ведь у чародеев часто рождаются обычные дети. Может, и я тоже обычная.

Мира лгала матери впервые в жизни, и ей самой хотелось верить в эту ложь ровно так же, как не хотелось отправляться в Цитадель. И то, что Инга так просто была готова её туда отправить, ощущалось чуть ли не предательством.  

— Нет, Мира, ты с рождения особенный ребёнок. У тебя великое будущее, просто поверь.

— Мне такое не нужно, — буркнула Мира. — Пусть боги сделают меня счастливой, а не великой.

По лицу Инги скользнула тень печали, но быстро растворилась за улыбкой.

— Давайте ужинать. Но прежде, чем насытить животы, давайте поблагодарим богов за пищу на столе, — она сложила ладони в чашу и слегла наклонила голову вперёд.

Мира едва сдержала раздражённый вздох, и всё же повторила каждое движение, украдкой глядя на Ивара. Тот немного замешкался, но, поймав взгляд Инги, поспешно повторил их жест. Он впервые ел за столом, а не где-нибудь в сарае.

Голос Инги, спокойный, мелодичный, разлился в молитве:

Пятеро богов, возьмите нашу благодарность

И превратите её в благодать.

Перуну – за воду, которая питает жизнь,

Хорсу – за солнце, которое взрастило плоды,

Стрибогу – за воздух, которым всё дышит,

Семарглу – за землю, с которой мы берём,

Марене – за жизнь, которую мы принимаем.

Сохрани.

— Сохрани, — разом сказали Мира с Иваром.

Инга протянула детям ложки и с улыбкой сказала:

— Налетайте.

Мира тут же схватила ломоть чёрного хлеба, обмакнула в мёд и откусила. Сладость тягучей массы разлилась по языку, терпковатый вкус проник в самое горло. Она жевала медленно смакуя, а мысли то и дело возвращались к книге.

Ивар, не теряя времени, взял деревянный ковш и осторожно зачерпнул кисель. Он подул, пытаясь его остудить, но всё равно обжёгся и зашипел, потирая губы.

— Горячо, да? — хихикнула Мира.

— Да нет…, — не слишком убедительно буркнул Ивар и тут же, не дожидаясь, пока остынет, взялся за грибы.

Инга неторопливо накладывала лисички с луком сначала в миску Миры, потом в свою. Подлетающий пар пах жареным луком и маслом.

— Ты что-то загрустила, — заметила Инга, когда Мира стала задумчиво вертеть ложку в руке, вдруг забыв про еду.

Мира опомнилась и, спохватившись, быстро набрала ещё грибов.

— Нет-нет, просто думаю… Как ты сделала этот мёд таким вкусным?

— Это не я, это пчёлы, — улыбнулась Инга, пригубив кисель.

Ивар, уже почти доев, причмокнул.

— Вкусно как!

— Вкуснее рыбы? — спросила Мира.

— Да всё на свете вкуснее рыбы, даже камни с солью, — он весело подцепил на ложку последний кусочек гриба.

— Вот ты как скажешь!

Еда медленно исчезала со стола, воздух наполнялся стуком деревянных ложек о посуду, редким потрескиванием дров в печи и тихими вздохами сытости.

Когда последний ковш киселя был выпит, Мира, бросив осторожный взгляд на Ивара, отложила ложку и посмотрела на Ингу.

— Мамуля, у тебя ещё осталась мазь от синяков? — спросила она небрежно, как бы между делом.

Зелёные глаза Инги тут же задержались на мальчике.

— Для тебя, дитя?

Ивар замер, сжав губы, а потом стыдливо натянул рукава.

— Да так… Пустяки! — поспешно сказал он.

Инга не отрывала взгляда, потом с лёгким вздохом поднялась со стула.

— Конечно, осталась, — сказала она, направляясь к полке.

Она сняла с неё небольшой глиняный горшочек и вернулась к столу. Сев рядом с Иваром, она осторожно взяла его руку, закатала рукав и нахмурилась, увидев багрово-синюю полосу на его запястье.

— Снова твой отец?

— Да не, я просто… ну, неудачно упал. Говорил же.

Мира резко повернула голову к нему, чуть не подавившись последним кусочком хлеба.

— Ах! Ты врёшь!

Ивар вспыхнул, но ничего не ответил, лишь отвёл глаза.

Инга успокаивающе улыбнулась одними глазами и тёплыми пальцами стала осторожно втирать мазь в кожу мальчика.

— Ты совсем худой, Иварка, — сказала она задумчиво. — Ты хоть ешь у себя дома?

— Конечно! — слишком быстро отозвался он.

Инга провела ладонью по его волосам. Она знала, что не ест.

— Это против распоряжения Империи, против правил, да и против закона, но… Разве я могу остаться в стороне, когда ребёнок страдает? Разве могу спокойно смотреть, как ему больно? Как на нём с каждым днём остаётся всё меньше живого места? Что же это такое! — Инга плакала. Она была матерью, и никакое дитя не было ей чужим.

Мира впервые видела её слёзы. Она села рядом, положив ладонь на её плечо.

— Мамуля…

Инга всхлипнула и быстро вытерла слёзы, стараясь взять себя в руки. Она глубоко вдохнула, посмотрела на Ивара, и в её глазах отразилось твёрдое, непоколебимое решение.

— Останься с нами, — сказала она, сжимая его тонкие пальцы в своих ладонях.

Ивар застыл.

— Ч-что?

— Ты можешь жить здесь, — повторила Инга. — Я всё равно уже три месяца тебя кормлю, лечу и за тобой присматриваю. Ты знаешь, что всегда можешь сюда прийти. Разве такое место не зовут домом?

Ивар не верил своим ушам. Он хотел что-то сказать, только слова застряли в горле.

— Наш дом небольшой, но места хватит, за это не переживай.

Губы мальчика дрожали, он сжал кулаки, стараясь не показать, как сильно его тронуло это предложение.

— Я… можно? — тихо спросил он.

Инга накрыла его руки своими, согревая своим теплом.

— Можно, — ласково сказала она. — Ты же наш, Иварка.

Мира, сдерживавшая дыхание всё это время, чуть не подпрыгнула от радости.

— Ну давай! Давай-давай-давай! Я тебе свою рубашку подарю, хочешь? Она новая совсем, правда, великовата чуть, ты же маленький!

Ивар судорожно вдохнул, а потом, словно что-то в нём надломилось, зажмурился и уткнулся лбом в плечо Инги. Он не плакал, но дышал тяжело, прерывисто. Боль, не по размерам такому маленькому телу, наконец вырвалась наружу.

Инга обняла его, поглаживая по спине.

— Всё хорошо, дитя. Всё хорошо… Ты дома.

[1] Пятиглас – жрец Церкви Пятерых.

[2] Песнь Пятерых – священное писание в Церкви Марены