Шутки про внешность. Мысли вслух

— Был бы я таким уродом, тоже б морду прятал, — так сказал один мой знакомый, кивнув на соседнюю скамейку.

Там сидела пара — совсем молодые парень с девушкой. Я хорошо их помню: лет восемнадцати-двадцати. Она — стройная, в лёгком платье, он — худой, в рубашке с короткими рукавами в голубую клетку, летней шляпе с полями и медицинской маске. Было б неудивительно, но времена это были доковидные  — лет восемь назад. Я смотрю, как бережно держит она его руки за запястья, рассказывает что-то и смеётся сама над своим рассказом, а во всей фигуре, в изгибе торчащего позвоночника — напряжение, и голова  все  часто откинута, потому что она в глаза ему заглядывает под поля шляпы. Сидят они совсем недалеко, и я вижу, что парень бледен, абсолютно лыс, и, кажется, у него даже нет бровей, или они такие белесые, что не видно. Несложная шарада, правда?

Я тихо, чтоб другие не услышали, говорю моему знакомому:

— Посмотри на него внимательно: бледный, безволосый, в маске. Неужели непонятно, что у парня рак, что он проходит курс химиотерапии?

Сидит мой знакомый, как налитый соком апельсин жизнью брызжет, а рядом, на соседней скамейке простая человеческая драма, хотя он-то думал, что комедия. Хотел бы сказать, что он смутился, покраснел, но это было бы враньём. Такие полнокровные, уверенные в себе люди похожи на тяжёлые танки. Их броню не пробить, а хруст костей под траками в кабине не слышен.

Что с той парой сейчас? Вылечился ли парень? Жив ли? Вместе ли они? Не знаю. Как не знаю ничего и о том моём знакомом.

Я не понимаю шутки про внешность. Команды КВН, стендаперы и все прочие — такие, как мой знакомый, —  смеющиеся над чужими физическими недостатками,  застряли в средневековье, в ярмарочных балаганах, где за медный грошик можно было кинуть тухлым яйцом в ребёнка, изуродованного компрачикосами.

Есть у меня одна странная мысль, почему так происходит, но об этом как-нибудь